Мастер мысленно попенял себя за легкомыслие. Не следовало раскрывать кошель.
Не в присутствии ученика.
Не знаю, честно ответил он.
Если вдруг решите продать, то отец даст вам хорошую цену. Или, возможно, вы захотите разменять на обработанные? В мастерской будет неплохой выбор, но оценка все одно понадобится, хотя бы для определения сродства к стихиям.
Я подумаю, Мастер ссыпал камни в кошель. Завтра.
Глава 9
Золотая маска Императора была исполнена столь искусно, что Мастер Ирграм не мог отделаться от пренеприятной мысли, что она и есть лицо.
Чье-то.
Снятое с живого человека, вызолоченное, как все тут, и застывшее в нынешнем великолепии.
И мы нижайше просим, говорить, распластавшись у подножия трона, тоже золотого, как и все-то в огромной этой зале, было несколько неудобно. Собственный голос казался слабым, а положение на редкость глупым. Дозволения заложить свой поселок, в котором могли бы найти пристанище как я, так и другие Мастера со своими учениками.
Дышать приходилось ровно.
А еще сдерживать гнев, распиравший Ирграма изнутри. В конце концов, он не какой-то там дикарь, полагающий, будто Император и есть ожившее воплощение божества. Он ученый! Мастер! Магистр! И добился многого, а теперь вот, уподобившись тому самому дикарю, лежит, раскинув руки, и что-то там просит.
И ведь, главное, смысла в том нет.
Все ведь оговорено и не единожды. Нужным людям поднесены дары. Даже Верховный Жрец, о котором говорили, что будто бы он магов на дух не переносит, смягчился. Что уж говорить об Императоре?! Он сам их позвал!
И нуждается в магах.
В нем, в Ирграме, нуждается.
Где-то над головой зазвенели колокольчики, на звон этот рыком отозвался леопард, дремавший у ног Императора.
Встань, голос из-под маски прозвучал глухо.
И главное, никто-то не помог. Напротив, маг чувствовал насмешливые взгляды дикарей. Как же, они презирали телесную слабость, не понимая, что для мага тело лишь вместилище силы. И он, Ирграм, мог бы одним взмахом руки повергнуть любого из славных их воинов.
Одного.
И двух, пожалуй, тоже.
Пятерых. Да, больше вряд ли бы вышло, разве что если призвать к себе големов. И мысль показалась донельзя притягательной, но Ирграм вместо этого поднялся, не сдержав стона. От долгого лежания а Император не сразу дозволил говорить тело затекло.
И замерз он опять же.
Полы во дворце на диво холодны.
Я подумаю, Император тоже поднялся, и все-то, кто был в зале, поспешили склониться, ибо не всякому дана великая честь лицезреть сына Солнца.
Пришлось сгибаться.
И стоять.
Мимо прошли воины из охраны Императора, за ними, мягко ступая, пятнистой тенью скользнул ягуар, а там уже и сам Император, которого Ирграм опознал по золотым сандалиям. За ним же потянулись наложницы, чья кожа была выкрашена золотом, советники, шуты.
И вскоре зал опустел.
Твою ж прошипел Ирграм, распрямляясь. Ныла спина. Ныла шея. Болел живот, и собственное тело вновь показалось на диво ненадежным. А поговаривали, что Древние умели направлять в него силу, и силой этой достигали совершенства как духовного, так и телесного.
Жаль, что знания утрачены.
И вот что ему делать?
Ждать новой аудиенции, надеясь, что та пройдет иначе?
Сидеть тихо в собственных покоях, теша себя мыслью, что ответ будет получен. Когда-нибудь, несомненно, будет. Или потребовать исполнения договора?
Господин, местный слуга стоял в положенных трех шагах. Вас просят, господин.
Тонкокостный, какой-то прозрачный, он был бледнокож и светловолос. Явно не из мешеков. Хотя среди слуг, как успел заметить Ирграм, мешеки встречались редко, и то, как он подозревал, большею частью смески. Лоб слуги пересекала золотая полоса.
Веди, Ирграм поспешно оправил одежды, надеясь, что они не настолько еще измялись, чтобы это могло быть истолковано, как неуважение.
Вели коридорами.
Весь этот дворец, да и сам город казался мастеру одним большим клубком мышиных ходов.
Господин, слуга отворил низенькую дверь, впрочем, украшенную тонкой резьбой. И с поклоном отступил, позволяя войти.
На сей раз обошлось без ползания по полу.
Ирграм поклонился, стараясь глядеть строго перед собой. Не стоило обманываться кулуарностью встречи. Он явно чувствовал биение жизни слева.
И справа.
Охрана?
Пожалуй. Ему не настолько доверяют, чтобы позволить себе встречу без охраны. И настолько доверять не будут никогда.
Войди. Присядь. Будь гостем, голос звучал по-прежнему равнодушно, а одна золотая маска сменилась другой, столь же искусной, но скрывающей лишь верхнюю половину лица.
Ирграм молча занял место, на которое ему указали.
Ты обижен? теперь в голосе послышалась тень любопытства.
Нет. И да. Простите, господин, но мне сложно принять ваши правила.
Придется. Если ты и вправду собираешься обосноваться здесь, Император взял с блюда кусок мяса, чтобы бросить зверю. Щелкнули клыки в опасной близости от пальцев, и мясо исчезло в пасти. Традиции сильны. И не мне ломать их. Во всяком случае, не сейчас.
Император потрепал леопарда по загривку.
Здесь многое иначе, сказал Ирграм осторожно. Когда я изъявил желание покинуть город, меня предупреждали, что жизнь в империи сложна.
Леопард уставился на Ирграма желтыми глазами.
Что ваши обычаи неприемлемы для людей цивилизованных.
Какие? уточнил Император.
Жертвоприношения. Нигде в мире больше нет такого.
Пожалуй, сказалась усталость. И еще раздражение. И многое иное, с чем он должен был бы совладать. Ибо чутье подсказывало, что откровения нынешние излишни.
Мне говорили, что ты встречался с Верховным Жрецом.
Да, Ирграм не стал отрицать очевидное. Он важный человек. Я желаю жить в мире с важными людьми.
Тогда он должен был сказать тебе, почему мы делаем это.
Он сказал. Я читал прежде. Но читать одно, а видеть совсем другое.
Леопард вытянулся, впрочем, не спуская взгляда с человека, которого полагал в данных покоях лишним.
Воцарившаяся тишина напрягала. В ней было слышно, как воркуют голуби в золоченых клетках. И как тяжко дышит хищный зверь.
Я не собираюсь преступать законы Империи, выдавил Ирграм, ибо глаза у Императора стали желты, как и у леопарда. Вспомнилось разом вдруг все, что он когда-либо слышал об этом месте.
Об этом человеке.
Хорошо, Император прищурился. Но ты не ешь.
Я, Ирграм сглотнул. Не все обычаи я смогу принять. И дело не в неуважении. Но мои боги тоже сказали свое слово. Я не могу есть себе подобных.
Он замер, напрягшись, готовый дать отпор. А тишина все тянулась и тянулась, пока не оборвалась смехом Императора. Смеялся тот громко и заливисто.
Так вот что говорят о нас? уточнил он, не снимая руки с загривка зверя, который лишь покосился на хозяина и в глазах его читался немой вопрос. Поэтому маги считают нас дикарями? Они действительно думают, что мы едим людей?
Ирграм молчал.
Он почувствовал, как кровь прилила к лицу. И дышать стало сложно.
Что ж, можешь не отвечать. И да, порой мы разделяем пищу с богами. Но лишь в исключительных случаях. Когда тот, кто отдает свое сердце, столь велик, что сила его кипит не только в сердце. Когда силу его хранят и плоть, и кровь.
Ирграм сглотнул.
В последний раз подобное случилось при моем отце. Мне так рассказывали. Он вызвал на бой собственного брата, с которым был рожден в один день. И в честном поединке одолел его. После чего пожелал забрать силу, что была разделена на двоих, дабы два тела вновь соединились в одно.
Замутило.
Не надо было сюда ехать.
К счастью, у меня братьев достойных подобной участи не было, император поднял с блюда кусок мяса. Что до иных моих подданных, то кто-то блюдет заветы предков рьяно, кто-то предпочитает толковать их по-своему. А это лишь свинина. Кажется. Или индейка. Или еще что-то, но животного происхождения.