И все-таки Анфису что-то смущало. Даже не конкретно в комнате, а, скорее, во всем доме Еремеевых. Интерьеры были выполнены со вкусом, мебель дорогая и изысканная, но что-то было не так. После того, как Лиза показала свои акварельные этюды, Анфису осенило нигде в доме, ни на одной из стен не было ни одного женского портрета! А ведь супруга купца умерла всего лишь пять лет назад, и было бы разумно предположить, что ее изображения должны были сохранить. Особенно учитывая то, что дом так и не обзавёлся новой хозяйкой, которая могла бы чувствовать себя неуютно под взглядом покойной Марии Васильевны.
У Тани изображение матери наверняка должно было где-то быть. Ведь ей на момент смерти мамы было уже двенадцать, и она должна была дорожить воспоминаниями о покойной. Анфиса еще раз, предельно внимательно осмотрела комнату. Нет, ничего. Ни одного портрета. Ни на туалетном, ни на прикроватном столике, ни на полках с книгами, ни на письменном столе.
Убежденная, что портрет матери у Татьяны есть, Анфиса вспомнила, что сама она хранит фотографию родителей в дорожной библии, и подумала, что Таня могла поступить таким же образом. Библия нашлась, но вот портрета в нем не было. Тогда гувернантка без особой надежды посмотрела на книжные стеллажи. Если искать в каждой из книг, то на это уйдет не одна неделя, а то и месяц. Но Анфиса призвала мысли к порядку. Если Татьяна дорожила портретом, но, по каким-то соображениям, не поставила его на видное место, значит выбранная для хранения книга должна, во-первых, быть как-то связана для Тани с воспоминаниями о маме, во-вторых, не должна привлекать внимание младших сестер, которые могли из любопытства взять книжку, не спросив перед этим разрешения. Разглядывая корешки в плотных рядах Анфиса спустя некоторое время обратила внимание на небольшой томик в твердом переплете с названием «Мифы древней Греции». Примечательно было то, что книга с таким же названием, но в другом, более красочном, иллюстрированном издании уже попадалась Анфисе рядом ниже. К тому же верхний уголок переплета немного отслоился, как бывает, когда томик часто вытаскивают из плотного ряда книг.
Анфиса аккуратно достала «Мифы» с полки и тут же раскрыла. Девушке невероятно повезло. На первой же странице читателя встречала подарочная надпись, сделанная аккуратным женским почерком:
«Дорогой доченьке, Танечке, в день рождения. С Любовью, Мама.»
Аккуратно листая страницы, Анфиса таки нашла что искала, на странице с мифом о Медее лежала небольшая свадебная фотокарточка. На снимке совершенно точно был запечатлен купец со своей новобрачной. Анфисе пока не доводилось видеть ни купца, ни портрета его покойной жены, но она была готова поспорить на что угодно, что перед ней именно свадебный портрет Еремеевых. Женщина на фотографии была в том самом подвенечном платье, которое теперь лежало под Таниной кроватью, а над верхней губой невесты была видна очаровательная родинка, почти такая же, как и у Тани на написанном сестрой портрете.
На фото Еремеевы выглядели очень счастливыми. Невеста сидела на стуле и лучезарно улыбалась в объектив фотоаппарата, в то время как жених, стоящий подле нее, буквально не мог отвести от супруги влюбленного взгляда, протягивая ей букет светлых пионов. Даже у Анфисы, незнакомой лично с людьми на фотокарточке, защемило сердце от понимания, что смерть разлучила двух любящих людей. Глядя на фотографию, девушка, казалось, понимала, почему купец не пожелал еще раз идти под венец. Сложно представить, чтобы он мог посмотреть на какого-либо еще таким же влюбленным взглядом.
Тут часы в гостиной пробили одиннадцать. Поняв, что час, данный для написания воспитанницами сочинения, подходит к концу, Анфиса вернула фотографию и книгу на место. Бесшумно вышла из Таненой спальни и пошла в классную комнату.
***
Несколько дней спустя, поздно вечером, когда дети уже спали, а приходящая на день прислуга покинула дом, Анфиса сидела на кухне перед эскизом подвенечного платья из комнаты Тани. Рисование никогда не относилось к числу ее талантов, но это был уже пятый набросок, и Анфисе удалось добиться довольно сносного сходства.
Конечно работать над эскизом можно было бы и в своей комнате, но за долгие годы, проведенные в кругу воспитанниц Смольного, Анфиса, казалось, совершенно отвыкла от одиночества и потому любила по поводу и без приходить на кухню, чтобы обменяться парой слов с горничными и кухаркой. Удивительно, но живя в дортуаре, Анфиса буквально мечтала о собственной комнате, а получив ее в свое распоряжение, поняла, что ей гораздо комфортнее быть среди людей. Горничные вначале сторонились Анфису, считая, что благородной барышне нечего делать на кухне, но, познакомившись поближе, стали гораздо проще относиться к ее присутствию.
Ближе всего Анфисе удалось подружиться с няней Сонечкой. Это была молодая жизнерадостная девушка с веснушками на носу и щеках и огромной, соломенной копной волос. Волосы у Сони были такие густые, что чепец едва на них держался. Няня была особой очень скромной и, казалось, до жути боялась экономку, но с Анфисой держалась свободно и дружелюбно. Нрав у Сони был самый что ни на есть приветливый. Воспитанная в любящей семье с двенадцатью младшими братьями и сестрами, она с рождения нянчила детей, а когда подросла, пошла во служение к Еремееву и с Ванечкой управлялась играючи.
Была у няни и страсть всей жизни. Больше всего на свете она любила красивые наряды и собирала соответствующие печатные издания со всевозможными иллюстрациями и выкройками. У нее было несколько выпусков уже изрядно потрепанного «Дамского журнала», ныне популярного «Модного света» и даже два выпуска заграничного «The Gentlewoman», который для нее вечерами переводила Анфиса.
А чего это ты тут рисуешь, никак, платье?
Да вот, увидела где-то и никак не могу вспомнить, где. Теперь из головы не выходит. Посмотри, не видела ли ты такого?
Соня склонилась над рисунком и принялась внимательно его рассматривать.
Красота-то какая. Уж поверь, если бы я где такое увидела, в жисть бы не позабыла. Это ж сколько жемчуга на такую вышивку надо! Тяжёлое небось, жуть.
Сонечка была девушкой простодушной, если говорила, что никогда не видела платье, скорее всего, так оно и было.
А чего это ты, Анфиса, на подвенечные платья стала засматриваться? Уж не собралась ли замуж?
Анфиса лишь театрально вздохнула. Воспитанниц Смольного оберегали от посторонних глаз. В те редкие дни, когда они выезжали из института в Таврический сад, его даже специально для этого перекрывали. Поэтому похвастаться знакомством с молодыми людьми Анфиса не могла, о чем честно и призналась подруге.
Тут, Соня, другое. Знаю, Глафира Матвеевна запретила об этом говорить, но Мне эта история с Татьяной Ивановной никак покоя не дает. Молодая девушка исчезает из дома. На ум только одно объяснение приходит. Не сбежала ли она с каким-нибудь кавалером? Не знаешь, может она замуж собиралась, да Петр Иванович не пускал?
Соня опасливо покосилась на дверь, но всё-таки ответила, перейдя на заговорщический шёпот:
Да как бы не наоборот!
Анфиса удивленно подняла брови.
Хозяин того, старшую дочку уж больно хотел выдать замуж за Александра Ивановича, а она за него идти совсем не хотела. Уж сколько они из-за этого ругались! Что ни разговор меж ними то скандал. Петр Иванович и раньше дочерей держал в строгости, а как Татьяна в брачный возраст вступила, так он сразу же ее к браку понуждать и начал. Я тебе так скажу, нрав у Петра Ивановича иной раз бывает очень крут. Такие капиталы без крутого нраву не нажить. Боюсь я, как бы он сам дочь свою и не выкрал!