Катерина Траум
Застывшая кровь
Пролог
Дым от трубки вился к глиняным сводам потолка, облизывал барельеф из известковой соколиной головы с ониксами вместо глаз. Поздний вечер отдавал в открытое окно сладкой цветочной прохладой и стрекотом цикад. Герцог Седрик Иглейский устало откинулся всей своей мощной фигурой на спинку стула и вновь пригубил мундштук, буравя сына тяжёлым взглядом. Повисшее над рабочим столом молчание стылым болотом затягивало родных людей в неприятное слово «подельники».
Ты говорил, что от меня не потребуется ничего подобного. Что от долга аристократа я освобождён полностью. Анвар не смог сдержаться от лёгкой укоризны в тоне, непроизвольно сжимая правую руку в кулак. Жилы под тёмной кожей проступили чётче, натянулись бугры шрамов.
Это лучший вариант и лучшее, что ты можешь сделать для своего народа, сурово пробасил герцог, каждой октавой выдавая: общаться в приказном порядке ему привычнее, чем вести светские беседы. Сегодня у наших послов режут лошадей и обмазывают двери нечистотами, завтра вовсе не допустят на совет Пятерых. И это при том, что именно мы защищаем границы от волайцев. Довольно.
Мне казалось, Казер твой друг. Почему он допускает подобное неуважение к нашим людям?
Старина Казер давно обмяк и совсем сдался вину. Вставшее в воздухе осуждение и очевидная грусть по былым временам быстро перебились новой затяжкой из трубки и деловым тоном: С самой осени все взгляды устремлены только на его дочь. Безрассудная, взбалмошная принцесса играючи отваживает женихов, но мы поставим её в положение, когда нельзя отказать. Она знает свой долг, а значит, выберет мир. Мы в Сахетии сможем сделать так, чтобы угроза казалась губительной, а в ты очаруешь девчонку в столице.
Мои силы существуют вовсе не для этого, понизив голос, Анвар презрительно сжал губы в узкую нить, и даже покровительственно лёгшая на его сжатый кулак большая ладонь отца не помогла от едкого, горького привкуса следующих слов: Не думал, что человек, учивший меня понятию о чести, однажды сам предложит на неё наплевать.
Чёрные пальцы сдавили его костяшки чуть сильнее. Герцог отложил трубку на стол и подался вперёд, не мигая глядя в прозрачные глаза сына, полные разочарования.
Ты мой первенец. Моя кровь и плоть, и ничто этого не изменит. Думаешь, мне не страшно отправлять тебя в чужие земли, скорее всего, навсегда? Я бы не стал этого делать, если бы не верил в тебя. В то, что твои таланты даны тебе духами с высшей целью. Сейчас ты можешь получить такое влияние, какое не снилось ни одному темнокожему. И когда-нибудь стать первым лицом страны, а значит вытащить всех нас из ямы общей ненависти. Это не просто игра, сынок. На кону судьба нашего народа. Может быть может, наконец-то во всей этой боли, что пережила Олана и ты сам, появится капля смысла.
Анвар не знал, что ответить. Он и впрямь всегда будет обязан матери жизнью. И возможно, хотя бы к подступающей старости она заслужила увидеть, как меняется мир благодаря ей. Тому, что она дважды закрыла собой волшебного младенца, из-за крика которого потухали свечи. А сама осталась безгласой.
И он лишь обречённо прикрыл веки, подписав этот договор с совестью. Но мысленно поклявшись оставаться честным перед самим собой какими бы жалкими ни были эти обещания в свете всего, что ему предстояло сделать.
1. Ведьма
Страха нет. Не беспокоит, что вместо кучки стражей вся безопасность возложена на закреплённый в широком поясе нож и второй, потайной в ботфорте. Что весь свет в темноте лесной чащи сосредоточен на покачивающемся и дрожащем фонаре в правой руке Эдселя. Левой он тянет за собой меня, боясь потерять среди едва заметных за еловыми лапами тропок. Под его разношенными сапогами хрустят мелкие ветки и старые шишки, а где-то над нашими головами гулко ухает филин, но и это не пугает совсем.
Кажется, я разучилась бояться. Чувства это слишком больно и бесконечно дорого. Никаких обленов королевской казны не хватит, чтобы купить прощение у мертвецов.
Почти туточки, шепчет Эд, не оборачиваясь и крепче сжимая в давно похолодевшей ладони мои костлявые пальцы. Не трусишь? А то як хватятся, энтож можно до такой хтони развести, саму королевишну краду
Не крадёшь, а сама иду.
Кто ж разбираться-то станет? Да и разница чепуховая
В этой разнице вся суть и состоит, глухо отзываюсь я полушёпотом и свободной рукой плотней кутаюсь в шерстяную мантию неприметного болотного цвета. Голова надёжно прикрыта капюшоном: выскальзывая с территории королевского двора среди ночи, я хорошо позаботилась о том, чтобы не привлекать внимания белыми волосами.
Эдсель не отвечает, лишь тяжело вздыхает и продолжает путь, каким-то неведомым мне образом находя его в темноте. Я цепляюсь за него как за последнюю связь с миром, за нитку-проводника в царстве тьмы, куда упала в день, когда убила собственного отца. Когда осознала глубину предательства и лжи. И когда только улыбчивый конюх смог дать надежду на свет.
Глаза не сомкнуть, можно и не пытаться. Безразличие будто своенравный прибой: то накрывает с головой, то сменяется пустотой и холодом, колким до онемения в ногах. Для новой фрейлины я делаю вид, что ложусь спать, а сама невидящим взглядом смотрю на балку для балдахина ту самую, к которой меня однажды привязали. Вгрызлись ржавым крюком в середину груди, чтобы потом рвануть со всех сил и распластать душу на снежном камне: там, где издавал последние хрипы отец
Как я это допустила? Почему молчала интуиция, почему я не сдала Анвара жрецам в первый же день знакомства, а позволила магии травить меня всё глубже и глубже? Учителя называли меня способной, даже умной. И единственное возможное объяснение столь грандиозной глупости злокозненные чары.
Тук-тук, зовёт через плотно закрытую балконную дверь до боли знакомый голос, и я в потрясении поворачиваю голову, видя худощавый мужской силуэт. Ваше вашество, извольте-с?
Эд.
Облегчение волной пробегает по деревянной спине. Завернувшись в меховую накидку, более не оставляющую меня и на полшага, вскакиваю и кидаюсь открыть двери. Едва эта преграда исчезает, как меня тут же стискивают медвежьи дружеские объятия, почти напомнив, как это когда тепло. Но тревога моментально сдавливает тисками лёгкие:
Что ты творишь? А если заметят? Меня же теперь как святыню Сантарры охраняют
Не дрейфь, цыплёнок, игриво щёлкнув меня по носу, улыбается Эд, но следом хмурит светлые брови: Лучше скажи, как ты. Отошла малость?
Я Первый порыв изобразить нормальность проходит под внимательным взглядом карих глаз, и я качаю чугунной головой. Никак. Я никак, Эд. Прости меня, ты с самого начала был прав, а я просто
Просто хорош хлыщ энтот был, как яблочко в сахаре, вот и всё, не укоризненно, но печально констатирует он, вновь притягивая к своей тощей груди, и я благодарно утыкаюсь в неё носом, дыша запахом прелого сена от рубашки. Ты не при чём. Я нечистое ещё тогдась уразумел, а как ты замуж выйти согласилась вовсе в думки тяжёлые слёг. Не могла ты, ну никак не могла харуновому отродью поверить Вот я и брал отгульные средство для тебя изыскивать пошёл.
Средство? в недоумении отстраняюсь и вздёргиваю бровь. Искры хоть какого-то интереса к своему существованию впервые за бесконечно тёмные дни зажигаются в сердце. Дни поиска смысла вдохов.
От чар его грязных, утвердительно кивает Эдсель. Народ только басни толковать горазд, но я пошептался, с кем надо, порыскал Есть в лесу та, кто тебе ответы даст и разум твой очистит.
Колдунья? ахаю я, не веря такой удаче. В нашем лесу, при самой столице?