Она садится прямо на мокрый песок.
Помнишь, что я сказала Крейгу про младенцев?
Ну да.
Когда я от тебя ушла у меня был ребенок.
Сначала я думаю, что это просто секс из жалости. Меня это не пугало: такое со мной случалось несколько раз, и до того, как я ненадолго стал богом, и после. Но Эйлин остается. Готовит завтрак. Утром идет со мной в кампус, держа меня за руку, и смеется над ловушками для спама, которые гоняются за рекламными значками и похожи на разноцветные листья на ветру. К ее дню рождения я выращиваю интерфейс Рыбы из своего симбионта. Он похож на божью коровку, и она называет его «Мистер Жук».
Мне легко. Этого хватает, чтобы влюбиться.
Зима в Преззагарде проходит быстро. Мы находим квартиру в высоченном комплексе апартаментов, и я плачу за нее деньгами, полученными за пару хакерских атак.
А однажды утром постель оказывается пустой. Только Мистер Жук сидит на подушке. Косметика исчезла из ванной. Я звоню ее друзьям, запускаю ботов в местные сети камер наблюдения. Никто ее не видел. Две ночи меня мучают кошмары. У нее есть любовник? Я что-то сделал не так? Симбионт не безупречен, иногда я боюсь, что сказал что-то ужасное случайно.
Она возвращается утром третьего дня. Я открываю дверь и вижу ее бледную и расстроенную.
Где ты была? спрашиваю я. Она выглядит так, что мне очень хочется обнять ее, но она меня отталкивает.
«Ненависть, фиксирует симбионт, ненависть».
Извини, говорит она, и по щекам ее текут слезы. Я за вещами зашла. Мне нужно уйти.
Я пытаюсь что-то сказать. Что я ничего не понимаю, что мы со всем справимся, что она обо всем может мне рассказать, что если я виноват, то все исправлю. Мне хочется встать на колени. Умолять ее. Но аура ненависти так сильна, что я замолкаю и тихо смотрю, как дроны Рыбы уносят ее жизнь.
Не проси меня ничего объяснять, говорит она, стоя в дверях. Присмотри за Мистером Жуком.
Когда она уходит, мне хочется выломать симбионта из черепа. Я хочу, чтобы черный червь, который прячется в моем мозгу, снова взял власть надо мной. Сделал меня богом, который выше боли, любви и ненависти, богом, который умеет летать. На некоторое время мир вокруг расплывается. Кажется, я пытаюсь открыть окно и выпрыгнуть с высоты трех сотен метров, но Рыба в стенах и в стекле не позволяет мне. Мы создали очень жестокий мир, но при этом он заботлив и не позволяет нам причинить себе вред.
Потом симбионт укладывает меня спать. Когда я просыпаюсь и начинаю крушить мебель, он делает это снова. И снова, и снова, пока у меня не вырабатывается что-то вроде рефлекса, как у собачки Павлова.
Я провожу много долгих ночей, разглядывая образы из кэша Мистера Жука и пытаясь их разгадать. Задействую симбионта, чтобы он вычленил какие-то эмоциональные паттерны из обломков нашей совместной жизни. Но там нет ничего, что нельзя было решить, ничего долгого и мучительного. Ну или я ничего не понимаю.
Такое уже случалось, если подумать. Я коснулся неба и упал. Ничего нового.
Я живу как во сне. Диплом. Работа. Скрипты для Рыбы. Я забываю. Говорю себе, что должен быть выше этого.
А потом Эйлин звонит, и я сажусь на первый же поезд на север.
Я слушаю биение ее сердца и пытаюсь понять ее слова. Они с трудом пробиваются к моему разуму. Они слишком тяжелые.
Эйлин, господи, Эйлин
Бог прячется в моем разуме, в его мертвой части, в моих клетках, в моей ДНК. Вдруг меня начинает тошнить.
Я сначала не понимала, что происходит, говорит Эйлин плоским бесцветным голосом, просто было как-то странно. Хотелось побыть одной. Поэтому я пошла в пустую квартиру ну, наверху, где комплекс достраивали, чтобы посидеть и подумать. Очень хотелось есть. Не представляешь как. Я ела и ела, постоянно. И у меня начал увеличиваться живот.
Рыба всегда рядом, и контрацепция подразумевается сама собой, если только человек не хочет ребенка по-настоящему. Но была одна ночь в Питтенуиме, сразу после Рождества, за Файрволлом. Споры Рыбы там рассеяны не так густо, как в Преззагарде. Я почти вижу, как это происходит, как семя бога в моей голове взламывает мои клетки, создает крошечные, куда меньше сперматозоида, молекулярные машины, которые несут ДНК с кодом и проникают в Эйлин.
Я почти ничего не почувствовала. Боли не было. Я лежала, воды отошли, и оно просто выскочило наружу. Это было самое красивое создание, которое я видела в жизни. Она улыбается. У него были твои глаза и такие крошечные пальчики с хорошенькими ноготочками. Оно посмотрело на меня и улыбнулось. Помахало ручкой. Как будто как будто решило, что больше во мне не нуждается. Стены расступились, и оно улетело. Мое дитя. Улетело.
Чтобы заблокировать божье семя, я выбрал идентификационным механизмом свою ДНК. Мне и в голову не пришло, что в этой системе безопасности есть дыра. Оно подчинило мою волю. Переизобрело себя. А после этого оно уже могло меняться как ему захочется. Например, отрастить крылья.
Я обнимаю Эйлин. Мы оба мокрые и дрожим, но мне плевать.
Извини. Тогда я приехала, чтобы рассказать это тебе. А потом оно снова посмотрело на меня твоими глазами. Мне пришлось уйти.
И ты ушла в армию.
Да, вздыхает она, это помогает. Что-то делать, быть нужной.
Ты нужна мне.
Знаю. Прости.
Гнев поднимается к горлу.
Так это работает? Вы уничтожаете супердетей и темных властелинов? Это весело?
Она отшатывается.
Ты говоришь как Крейг.
А что мне сказать? Плохо, что с ребенком так вышло. Но это не твоя вина и не моя.
Но это же ты Она прижимает ладонь ко рту. Извини, я не хотела. Правда.
Оставь меня в покое. Ты же хотела побыть одна.
Я бегу вдоль линии прибоя, не зная куда.
Ангел ждет меня на берегу.
Привет, Юкка, говорит он, рад снова тебя видеть.
Голос у него приятный, не мужской и не женский. Он словно щекочет что-то у меня в мозгу. Это голос Рыбы.
Привет.
Я могу тебе помочь?
Вряд ли. Если только ты не хочешь заставить ее все бросить. Понять, в чем дело.
Я не влияю на ее решения, говорит ангел, я не для этого. Я только даю ей и тебе что вы хотите или то, что вы захотели бы, будь вы умнее. Такова моя высшая цель, и ты это знаешь.
Ты самодовольный мудак. Коллективная воля человечества считает, что она должна сражаться с монстрами? И, наверное, умереть в процессе? Это сформирует ее характер или что-то в этом роде?
Ангел молчит, но меня уже несет.
Я ведь даже не знаю, сама ли Эйлин так решила. Эта хрень в моей голове это ты. Ты мог позволить божьему семени ускользнуть, просто чтобы сделать Эйлин больно, чтобы она вписалась в твой отряд сраных камикадзе. Наверняка ты знал, что я приеду сюда и буду с тобой говорить, и у меня не будет шансов ее остановить. Или они есть?
Ангел задумывается.
Если бы я мог это сделать, мир был бы идеален. Он наклоняет стеклянную голову набок. Возможно, кто-то действительно хотел, чтобы ты приехал.
Не пытайся меня запутать!
Гнев льется из меня рекой. Я колочу ангела по груди, кожа прогибается под ударами, как мыльный пузырь.
Юкка! Голос доносится откуда-то издалека.
Юкка, хватит! говорит Эйлин. Ты идиот.
Она с неожиданной силой оттаскивает меня в сторону.
Посмотри на меня! Это не Рыба. Это не ты. И это не ребенок. Это я. Я хотела этого. Почему ты мне не позволил?
Я смотрю на нее мутными глазами:
Потому что я не мог пойти с тобой.
Глупый мальчик, говорит она, и теперь она меня обнимает, а я плачу. Плачу впервые с тех пор, как перестал быть богом. Глупый, глупый мальчик.
Скоро слезы иссякают. Мы сидим на камне и смотрим на закат. Я чувствую себя легким и пустым.
Может быть, если бы ты не позвонила, было бы легче, вздыхаю я.
Ты о чем? удивляется Эйлин. Я не звонила. Я думала, это Крейг. Очень на него похоже. Чтобы не дать мне вернуться.
А потом мы видим младенца.
Он безволосый, голенький, розовый, и из пупка свисает тоненькая серебристая пуповина. Глаза у него зеленые, как у Эйлин, а взгляд мой. Он плывет по воздуху, и хорошенькие крошечные пальчики почти касаются воды. Он смотрит на нас и смеется, и смех этот похож на звон серебряных колокольчиков. Во рту у него растут жемчужные зубки.