Нет-нет! замотал головой Джамиль. У меня никаких проблем нет, вы знаете, я вообще очень много летал на различных кораблях, просто этот отсек, я никогда бы не подумал, что бывают отсеки настолько маленькие.
Других тут нет, это малотонажный корабль, пожал плечами Томаш. К тому же литийский, под другой рост, он поднял руку и коснулся пальцами потолка, всё рассчитано. Вы-то, наверное, уже привыкли к огромным бакарийским суднам. Я думал, Айша рассказала о том, что вас тут ждёт.
Да, но
Если это для вас критично, то ещё не поздно отказаться. Я вас пойму. Обидно будет, конечно, если вы не сможете к нам присоединиться, но что поделать, попробуем сами справиться.
Нет! выпалил Джамиль. Вы не понимаете! Это миссия очень важна для меня и не только для меня! Из-за важности этой миссии я готов справиться, я готов!
Что ж, отлично! Тогда пойдёмте, я вам покажу, как санузлом пользоваться. Он у нас один на всех, и есть некоторые нюансы в его работе.
Джамиль страдальчески вздохнул и засеменил вслед за Томашем.
Я обязательно справляюсь, обязательно, вот увидите! не замолкал он. Наша миссия очень важна, она прольёт свет на одну из величайших загадок последнего времени!
Я думаю, вы драматизируете, сказал Томаш. Вряд ли исчезнувший грузовоз наделал столько шума. Сейчас вон каждую неделю корабли исчезают.
Но он ведь вернулся, понимаете? Вот увидите, о нас, о нашей миссии ещё напишут в новостях!
Главное, чтобы в некрологах не написали, сказал Томаш.
Припадок
Взлёт запланировали на раннее утро, сразу после рассвета, и Томаш волновался так, словно выходил в космос впервые.
Джамиль не затыкался ни на минуту и приставал с бессмысленными расспросами то к Томашу, то к Ладе, оставив в покое лишь Насира, который сразу послал его к херзац матерах. Джамиль спрашивал, сколько на корабле двигателей, какой модели используются гравы, отличается ли расчёт времени на литийских кораблях от бакарийских, дадут ли ему подключиться к корабельному вирту, чтобы полюбоваться фальшивыми звёздами и так далее, и тому подобное.
Я ему когда-нибудь шею сверну, сказала Лада.
Окно на взлёт дали настолько узкое, что даже предполётную подготовку пришлось проводить по сокращённой программе. Томаш чувствовал непонятное, отдающееся ноющей болью в груди беспокойство, но списал всё на долгий перерыв в полётах. В командной рубке стоял такой же запах, как на мёртвых кораблях, которые годами дрейфуют в космосе.
Насир необычно долго устраивался в ложементе, хотя за две дюжины полётов на «Припадке» давно должен был привыкнуть к своему прокрустову ложу он что-то бурчал о том, что автоматическая программа настройки, которую никто и пальцем не трогал, каким-то образом сбилась, и теперь ложемент наверняка сломает ему хребет при первых же перегрузках. Лада заняла место второго пилота ложемент не вызвал у неё нареканий, зато она пожаловалось на голографический экран, мерцающий, как она выразилась, до боли в глазах.
Эта древняя хреновина всегда мерцала, сказал Томаш.
Он вдруг подумал, что никому в действительности не хочется лететь. Даже двенадцать миллионов бакарийских безумная сумма, сулившая исполнение любой мечты превратились из вожделенного приза во что-то вроде приманки.
Джамиль заныл о том, что на кораблях, к которым он привык, рубки гораздо просторнее, а ложементы гораздо комфортнее. Томаш молча связал его страховочными ремнями, жалея, что не может для полноты картины заткнуть ему кляпом рот.
Так чего, аотар? прищурился Насир. Готовность, как говорится, номер один?
Над терминалом Лады светилась орбитальная карта, которая и правда мерцала, как при сбоях проектора. Насир нервно ёрзал в ложементе, поправляя обтягивающие его ремни. Джамиль лежал, уставившись слепым взглядом в потолок не дать, не взять, а вылитый пациент перед смертельно опасной операцией, наполовину утянутый анестезией в чёрный бесчувственный сон. Одно место пустовало, и с него, точно оборванная пуповина, свисал длинный шлейф отключённого ремня безопасности.
Сборище недоумков, а не команда, которая готовится к самой важной в своей жизни миссии.
Давай! махнул рукой Томаш и залез в капитанский ложемент.
Насир включил обратный отсчёт. Корпус корабля нетерпеливо затрясся. Со всех сторон забило ключом змеиное шипение, как в декомпрессионной камере.
Что это? дёрнулся Джамиль. С кораблём всё в порядке?
В порядке всё, адыр елдыш! гаркнул Насир. На орбиту выходим на реактивном! Продувается топливная магистраль!
Но почему? не унимался Джамиль. Что значит, продувается? Я никогда раньше такого
Аскут! рявкнул Насир.
Свет мигнул, по переборкам прошла дрожь, как в приступе электрической эпилепсии, и через секунду уши заложило от надрывного, нарастающего бурным валом рёва. Джамиль продолжал тараторить, но его уже никто не слышал.
Томаша так стремительно впечатало в ложемент, что он даже не успел удивиться. Дыхание перехватило от стиснувших грудную клетку умных ремней. Тарка с безжалостным напором пыталась придушить его от ревности за то, что слишком долго проторчала в цепких мурингах на недружелюбном Аль-Салиме, где даже электросеть работает с перебоями.
Компенсаторы! прохрипел Томаш.
Воздуха в лёгких не хватало.
Ложемент нехотя, через силу гасил перегрузки. Боковая поддержка так яростно давила в рёбра, что перед глазами плыли красные круги. Умные ремни извивались и гудели. Джамиль что-то орал. Под потолком нервно пульсировало в такт учащённому сердцебиению предупреждение о высоких перегрузках. От рёва, шипения и криков в ушах стоял адский гул.
Внезапно Томаша с головой накрыла тишина, как во время контузии. Он даже решил на мгновение, что не выдержали органы чувств, и его измученное тело попросту отключилось от невыносимой реальности, как неисправный механизм. Он отстегнул вцепившиеся в грудь ремни и судорожно вздохнул.
Вот херзац! прорычал Насир. Всё же в порядке было на диагностике!
Голова у Томаша наливалась свинцом.
Что с кораблём?
Компенсаторы работали на двадцать процентов!
Над приборной панелью расцвела голограмма «Припадка» похожая на плывущую в невесомости топливную гильзу, и замелькали, перемежаясь раздражёнными гудками, длинные колонки системной трассировки.
Эти долбаные ремни меня чуть не задушили!
Томаш несколько раз моргнул и осмотрелся в глазах после перегрузок двоилось.
Все живы?
Вроде живы, отозвалась Лада. У меня ремни тоже с ума сошли.
Идаам?
Джамиль ответил не сразу.
Что, выдавил он из себя, что это было? Я едва сознание не потерял, всё потемнело в глазах, такого со мной никогда ещё не было, разве такое бывает вообще?
Ещё и не такой херзац бывает!
Значит, мы возвращаемся, да? Ведь корабль неисправен, он же совершенно явственно
Мы разбираемся, сказал Томаш.
Он оттолкнулся от ложемента, и его, как архимедовой силой, понесло к потолку. Томаш улыбнулся весь этот изнуряющий месяц на Бакаре он безумно скучал по невесомости. Даже голова перестала болеть.
Он поднялся к потолку и тут же нырнул, как дайвер, к приборной панели, над которой колдовал Насир.
Вот елдыш! Ничего не понимаю! чертыхался бакариец. Компенсаторы не смогли выйти на максимальную мощность, и ложементам пришлось отдуваться.
А гравы же не работают! заскулил Джамиль. Не включаются же гравы, почему вы не делаете ничего?
Сначала нас из-за компенсаторов перегрузок чуть по полу не размазало, сказал Томаш, а теперь гравы вообще отрубились? Они там перегрелись, что ли? Насир?
Смотрю, буркнул бакариец.
Томаш качнул головой и вернулся в свой ложемент.
Гравы, значит Насир с пафосом занёс над клавиатурой кисть, как будто собирался отбить барабанную дробь начало симфонии древнего земного композитора, беда стучится в дверь. Все готовы? Даю обратный отсчёт.