Мы лишь изредка вмешивались в тексты Л.Б., слегка подправляя орфографию, и почти избегали конъектур, полагая, что в тексте о землетрясениях читатель и без нашей подсказки догадается, что «шк. Рихтера» не означает музыкальную школу великого советского пианиста. Короче говоря, старались избегать всего мелочного, занудного, навязчивого, утомляющего, а главное мешающего читателю безоглядно воспринимать текст и наслаждаться им.
Перечень самиздатских и типографских публикаций Л.Б.:
Машинописные сборники стихов и прозы издавались в 196070-х годах Вл. Эрлем под маркой издательств «Польза» и «Палата мер и весов».
Окно, открытое вовнутрь Лепрозорий23 (1974).
1974 год Часы, 16 (1978).
Шесть писем; Возвращение в 1974 год Часы, 23 (1980).
Красные карточки Часы, 39 (1982).
Отрывки У Голубой лагуны, 4А (1983).
Отрывки Транспонанс, 26, 27 (1985).
Заметки о чаепитии и землетрясениях Часы, 55, 58 (1985).
Ломоносов; Шестнадцать; Сон; Где это? Митин журнал, 13 (1987).
Последнее Часы, 70 (1987).
«В первый день листопада» (Стихи) Митин журнал, 28 (1989).
Шесть писем на желтой бумаге; Черногория Лабиринт/Эксцентр, 1 (1991).
Проблески мысли и еще чего-то Вестник новой литературы, 3 (1991).
ТР-Р ТР-р Поэзия и критика, 1 (1994).
Отрывок 24 поэта и 2 комиссара (1994).
Лучей нет Новое литературное обозрение, 25 (1997).
Большинство названий опубликованных текстов принадлежит публикаторам.
О нем:
Б.-К. <Б. Останин, К. Козырев>, Поиски дервиша Часы, 70 (1987); Новое литературное обозрение, 25 (1997).
Творческие достижения Л.Б. были восприняты в среде ленинградской неофициальной культуры как выдающиеся. В 1985 году ему была присуждена премия Андрея Белого с формулировкой: «За Заметки о чаепитии и землетрясениях, позволяющие европейскому уху услышать в музыке флейты земли звучание флейты неба». Сильнейшее впечатление от творчества Л.Б. засвидетельствовали Вл. Эрль, Б. Констриктор, Б. Кудряков, А. Драгомощенко, Д. Волчек, В. Кондратьев, А. Левкин; некоторые из них назвали Л.Б. в числе своих литературных учителей.
К писателям, оказавшим на Л.Б. особое влияние, следует, в первую очередь, отнести В. Хлебникова, В. Розанова, С. Беккета. Л.Б. очень внимательно изучал японскую и китайскую литературу. Несомненно его взаимодействие с неофициальными ленинградскими литераторами и не-литераторами (в т. ч. круга «Малой Садовой»): Б. Понизовским, Ю. Галецким, А. Кондратовым, Е. Михновым-Войтенко, Л. Аронзоном, А. Хвостенко, В. Швейгольцем, К. Кузьминским, Вл. Эрлем, А. Ником
Относить литературное и художественное творчество Л.Б. к «психоделическому», объясняя его формальные особенности специфическим воздействием наркотиков, мы поостереглись как из боязни впасть в «фармакологический детерминизм», так и по причине нашего неведения о сущности и границах свободного творческого акта. Возможно, наркотики лишь усиливают уже имеющиеся у автора творческие «интенции», а не побуждают к формотворчеству на пустом месте, тем более что в случае Л.Б. речь идет всего лишь об очень крепком чае («чифире») и индийской конопле («плане»). См., впрочем, об этом у самого Л.Б.
Сказанное касается и такой «соучастницы» творчества, как психиатрическая лечебница, что неоднократно обыграно в формуле «творчество это безумие». Л.Б. несколько раз лежал в психбольницах (Скворцова-Степанова, что возле Удельной; на ул. Лебедева; в поселке Никольское, под Гатчиной), но и здесь невероятно трудно определить «причины» и «следствия» психических и творческих актов мы оставляем эту тему, равно как и тему сотворчества наркотиков, тому, кто смелее и безрассуднее нас. По выходе из больницы Л.Б. получил инвалидность второй группы и небольшую пенсию, обеспечившую ему полунищий досуг. Примерно раз в месяц он «ходил на укол», о чем упоминается в «Заметках».
Круг общения Л.Б., сравнительно широкий в 1960-е годы (в «малосадовские времена»), в 1970-х годах стал резко сужаться и вскоре ограничился семьей (жена Вера Курочкина, мать Антонина Васильевна) и немногочисленными друзьями (Кирилл Козырев, Элла Липпа, Герта Михайловна Неменова, Борис Останин). К слову сказать, Г.М. Неменова за четверть века написала более 100 портретов Л.Б. беспрецедентный, насколько нам известно, случай в истории живописи!
Из дома Л.Б. почти не выходил, жил затворником, самый обычный для многих поход в продовольственный магазин оказывался для него событием, не говоря уже про редчайшие «выезды в центр» или «приглашения в гости». Из мест жительства писателя назовем квартиру в Купчине и комнаты на Петроградской стороне (ул. Блохина и ул. Ленина). Последний год жизни он провел на улице Лизы Чайкиной. (Упомянутая в книге «лошадка» содержалась вместе с осликом и бричкой в неком подобии конюшни во дворе этого дома. Ее хозяин, предприимчивый армянин, зарабатывал в начале 1980-х годов неплохие деньги, катая на них иностранных туристов по Невскому проспекту.)
Внешних событий в жизни Л.Б. было, в общем, немного; писатель принадлежал к числу тех, кто «путешествует, не выходя за порог своего дома». Его отличали самоуглубленность, молчание и постоянная внутренняя работа, лишь изредка фиксируемая в словах или образах. Даже когда Л.Б. ничего не делал, невозможно было сказать, что он праздно проводит время
В целом Л.Б. был «внесистемным мыслителем», что объясняет его близость к В. Розанову и привязанность скорее к образному мышлению, чем к логике, но было бы неверно вообще отказать ему в определенной системности и даже ритуальности, проявляющейся как в бытовом распорядке, связанном с «дальневосточным» чаепитием, так и в постоянном изучении землетрясений и иных природных и социальных катаклизмов. Впрочем, в каком смысле слова он их изучал? Не правильнее ли сказать, что Л.Б. неким образом видел «тонкий порядок» катаклизмов и пытался найти к нему ключ подобно В. Хлебникову с его «досками судьбы» и «струнами времени»?
Конечно, прогнозированием природных и общественных беспорядков человечество занималось не одно тысячелетие (та же астрология), но только в последние годы в связи с возникшей возможностью очень точно измерять скорость вращения Земли вокруг своей оси этим всерьез заинтересовалась и наука.
Л.Б. мечтал прогнозировать то, что, казалось бы, не поддается прогнозу (ср. икота в ерофеевской поэме «Москва-Петушки»), пытался обнаружить скрытый порядок в зримом хаосе но разве не этим и занимается искусство?
Дневниковые записи Л.Б. можно отнести к жанру, если таковой существует, «великое в малом»: сосредоточенные на простейшем (подробности быта, радио- и теленовости) и выраженные простейшим образом (переписанное из газеты сообщение), они позволяют читателю немало узнать об отошедшей эпохе. Среди прочего, и о том, что хорошего чаю и хороших книг было, не в пример нашим временам, мало, но, однако же, они были, что их «выбрасывали» (то есть неожиданно пускали в продажу), что за ними приходилось стоять в длинных очередях, получать в подарок от московских друзей, заранее заказывать по издательским планам но и о том, что хороший чай и хорошие книги пили и читали с вызывающими зависть умением и наслаждением. Впрочем, Л.Б. почти ни в чем, кроме чая и книг, не нуждался, сумев ограничить себя этой великой малостью. В отличие от любителей «быта как такового» (К. Леонтьев, Л. Толстой, В. Розанов, В. Набоков), Л.Б. предпочитал, чтобы быта у него было «совсем чуть-чуть», «на последнем издыхании». Его аскетичность относилась не только к быту, но и к творчеству (простые средства, второсортные материалы), причем задолго до деклараций «Догмы» и, вероятно, в продолжение «корявости» русского футуризма.
К славе и известности Л.Б. был безразличен, хотя даже в среде «неофициалов» авторское тщеславие представляло собой немаловажный компонент жизненной установки и творческой стратегии. Мысль «продать себя подороже» просто не приходила ему в голову, а если бы случайно и пришла он не ударил бы ради нее и пальцем о палец.