Не надо, Леша, умоляла, видимо, жена. Простынешь!
Я матрос первой статьи! еле ворочая языком, отвечал он.
И действительно, на плече виднелась синяя пороховая наколка: русалка, обнимающая якорь.
Пац-цаны, как водичка? крикнул моряк.
Т-т-еплая! не попадая зубом на зуб, ответили ребята.
Мы с Сашкой пошли вдоль пруда. На берегу несколько удильщиков сидели, уставившись на зыбкие поплавки. Изредка рыбаки с неодобрением поглядывали на колготившихся в воде мальчишек.
Спроси клюет? канючил брат. Ну спроси!
Тише! одернул я зануду, зная, что здесь такие вопросы не любят.
Но мне и самому было интересно, что может водиться в пруду. Выбрав дяденьку с добрым лицом и чапаевскими усами, я остановился рядом, наблюдая, как он восьмеркой насаживает извивающегося червя на крючок и, поплевав, забрасывает снасть в воду.
А на тесто с анисом пробовали? вежливо спросил я.
Баловство, буркнул он, глянув на меня с интересом. Червь самое надежное.
И клюет?
Да какой клев в таком бедламе! Пока ребятни не было, карась брал Усач кивнул на оцинкованное ведерко, где метались, еще не понимая, что с ними произошло, несколько рыбешек, чуть больше моих аквариумных гурами.
В этот момент матрос первой статьи обрушился в воду и пруд вышел из берегов.
Тьфу, ты, дьявол, прости господи! осерчал добрый рыболов.
В чем, в чем, а в ужении я разбираюсь. Каждое лето, обычно в июле, мы с Жоржиком выезжаем на месяц в деревню Селищи, стоящую прямо на берегу Волги: вышел за калитку, пересек пыльную колхозную дорогу, и сразу обрыв, а внизу искрящаяся на солнце река, такая широкая, что не переплыть. Через месяц мы снова будем на Волге да еще со своей собственной лодкой! Я снисходительно глянул на пруд, все еще мотавшийся в берегах после обрушения матроса, и усмехнулся: нашли, где ловить.
Пойдем ландыши искать! предложил я брату, прекрасно понимая, что найти в здешнем проходном лесу не сорванные цветы, похожие на жемчужные бусы, так же нереально, как в этом лягушатнике поймать горбатого леща.
Не хочу! помотал головой брат.
А чего хочешь?
Кушать хочу.
А чего со всеми не ел?
Не хотел
Ладно, если угадаешь, тогда возвращаемся.
Мне, честно говоря, и самому надоело слоняться. Я сорвал высокую травинку с серебристой подрагивающей метелкой на конце и спросил:
Петушок или курочка?
Петушок, после мучительного раздумья предположил Сашка, испытующе поглядев на меня.
Посмо-отрим
Я сжал щепотью стебель и резко повел пальцы вверх, так, чтобы метелка собралась в тугой колючий бутон, отдаленно напоминающий птичку курочку. Если же снаружи, как хвост, остается торчать самая верхушка колоска, это уже петушок. Сделать его несложно надо лишь в самом конце чуть сильнее сдавить стебель пальцами Так я и поступил.
Смотри-ка угадал! Петушок. Ладно, возвращаемся.
9
Когда мы вернулись к своим, игра была в самом разгаре. Тимофеич сидел хмурый, красный, видимо, недавно ругался с коллективом. Особенно его злило, когда Батурины, оставшись вдвоем в игре, не варят «впотай», чтобы увеличить котел, а, посмотревшись и узнав, у кого сколько очков, уступают кон один другому или делят банк по-семейному. Но если им приходит шваль, они сразу же начинают уговаривать других не мелочиться, не жмотничать и заварить настоящий котел! Эти явные семейные уловки бесят моего жутко справедливого отца. Но и у него есть свои недостатки, например, такая нелепая манера: имея на руках слабый расклад, он вдруг подбоченивается, изображает баловня судьбы и поддает, лихо швыряя серебро в блюдечко. Отец наивно думает, что кто-то испугается, решив будто у него очков тридцать, и зароет свои карты или от страха предложит сварить не глядя. Но это редко удается, его хитрости видны насквозь. Смешнее Тимофеича блефует только дядя Ваня: пытаясь убедить народ в своем невероятном везении, он надувается, багровеет, его лицо принимает зверское выражение, он сам, кажется, начинает верить в свое везение. В таком состоянии может поддать целый рубль, но тут уж вмешивается Аграфена Гурьевна, отнимает у мужа карты, смотрит их, зарывает, бранится, а рубль изымает из котла, как брошенный по глупости. Дядя Ваня страшно обижается, уходит, словно навсегда, и, покурив, через пять минут появляется как ни в чем не бывало, с добрым лицом детского доктора
Итак, когда мы вернулись, отец сидел сердитый. Тетя Валя, выгнув карты веером, прижимала их к груди так, что подглядеть невозможно, даже если иметь глаза на стебельках, как у рака. Она смотрела вверх и что-то считала в уме, шевеля губами. Жоржик отрешенно улыбался, думая, видно, не об игре, а о своей лодке. Башашкин нетерпеливо ерзал, озираясь. Увидев меня, он обрадовался и махнул рукой, мол, скорее ко мне! Я передал Сашку Лиде и бабушке, они карты не любили и в сторонке рассматривали, развернув, выкройку, вклеенную в журнал «Работница». Оголодавшему брату тут же соорудили огромный бутерброд с колбасой, и он целеустремленно занялся обжорством, делясь впечатлениями от нашей прогулки. Дядя Юра отдал мне свои карты и, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, проинструктировал:
Если тетка пройдет, не связывайся. Сбрось! Понял?
Понял. А если не пройдет?
Тогда сам решай! Деньги оставляю, он кивнул на два столбика мелочи меди и серебра. Не безумствуй!
Ладно, ответил я, млея от такого доверия.
Башашкин, захватив газету, торопливо потрусил к дальним елочкам, а я присел на корточки, заглянул в оставленные карты и, как взрослый, нахмурился, проговорив: «Ё-кала-мане!» Расклад был не ахти: восемнадцать «очей» туз и семерка виней. Тимофеич глянул на меня с надеждой: все-таки родная кровь, а тетка предложила посмотреться. Я, к неудовольствию отца, солидно кивнул, она заглянула в мои карты, показала свои даму и валета червей:
Бросай! Ваши не пляшут.
Я так и сделал. Тимофеич, негодуя, последовал моему примеру, бормоча что-то насчет мелких жмотов и махинаторов, с которыми никогда хороший котел не затеешь.
Варим не глядя! вдруг предложила Батурина Жоржику.
Как скажешь, Валюша пробормотал тот, очнувшись, и бросил карты, кажется, толком их не рассмотрев.
Зато дотошный Тимофеич, перехватив зарытые листики, оценил приход и даже присвистнул:
Везет же некоторым! Два туза! Зачем же ты согласился варить, Петрович?
Валюша попросила.
А если она у тебя сотню попросит?
Не дам. На лодку тогда не наскребу.
Миш, тебя не поймешь, огрызнулась тетя Валя. Не варят плохо, варят тоже не здорово!
Ладно мозги-то мне канифолить! Сдавай!
Батурина сноровисто пересчитала деньги в блюдечке, объявила, сколько нужно доложить каждому, в результате на кону собралось больше рубля. Я смотрел, как она складно тасует колоду, и прилежно снял «шляпу», надеясь, что Башашкин задержится в елочках подольше, дав мне возможность забрать котел. И в самом деле, мне пришли валет, девятка и семерка червей. Почему масть в виде красного сердечка называется червями, понятия не имею Жоржик и Батурина сбросили. Тимофеич хитро на меня посмотрел и предложил варить, я замялся, понимая, что у него в лучшем случае очко, но он тут же завел свою песню о перестраховщиках и жмотах, с которыми никогда настоящую игру не сладишь. Пришлось согласиться, учитывая, что мы одна семья.
Молодец, Юрка! похвалил отец.
А тетя Валя, перехватив мои карты, покачала с осуждением головой. В блюдечке скопилось уже больше двух рублей. Тимофеич особенно тщательно мешал карты, а снять вызвали жующего Сашку, он настолько проникся важностью порученного дела, что дал мне подержать большой кусок кекса, и в результате получил назад половину, слишком поздно поняв свою оплошность. Когда сдавали, вернулся из елочек Батурин:
А вот и я!