Я приготовила вам распорядок дел на нынешний вечер.
С этими словами она положила на разделявший их стол лист бумаги, испещренный набранными на компьютере символами. Каль молча взял документ, пробежал его по диагонали глазами, положил обратно, опять вперил в девушку взгляд своих глаз, острых как клыки, и, по-прежнему ни слова не говоря, стал ждать продолжения. Для человека неподготовленного молчание представляет собой оружие массовой дестабилизации.
А вот это, наконец, список тех, кого вы можете увидеть на коктейле. В нем вы найдете сжатую биографию каждого из них и краткий перечень ваших предыдущих встреч.
Этот лист бумаги она подтолкнула к нему. Каль повторил тот же самый церемониал с полным молчанием в качестве кульминации.
Здесь ваша речь. Если вам что-нибудь понадобится, я в вашем полном распоряжении.
«Еще бы ты не была в моем полном распоряжении», подумал Каль. Затем недовольно и с сомнением надул губы, желая подчеркнуть свою неуверенность и опасения. Она опять опустила глаза, явно стушевавшись.
Несмотря на слишком большие очки и несколько старомодный, провинциальный стиль, новенькая не была лишена простой, безыскусной красоты. Лет двадцати пяти двадцати шести, она едва успела сформироваться как женщина. У нее были длинные белокурые волнистые волосы, спадавшие на гармоничные формы. На груди и пониже спины угадывались выпуклые округлости. Единственной ее смелой выходкой были каблуки очень и очень высокие.
«Чтобы быть со мной одного роста», подумал Каль. Затем встал, вышел из комнаты и отправился обратно в ванную, оставив документы на столе. Опять же без единого слова. И только когда оказался за перегородкой, разделявшей два помещения, наконец, сказал:
Увидимся во время коктейля.
Этим разговором Каль только что уничтожил любые надежды новой помощницы в один прекрасный день наладить с ним отношения на равных. Он сбросил на пол халат. Зеркало площадью несколько квадратных метров позволило ему констатировать, что практически каждодневные занятия в конторе позволяли ему эффективно противиться влиянию времени. Индекс жировой массы тела у него сохранялся на уровне пятнадцати процентов, а вместе с ним идеальные пропорции торса, рук, стана и бедер. Так он мог компенсировать рост, который ему хотелось бы иметь побольше. Его фигуру нельзя было назвать ни нелепой, как у культуриста, ни тщедушной, как у захудалого типа. Калю нечасто приходилось видеть всего себя нагишом лицом к лицу, как сейчас. Под идеальной телесной оболочкой он скрывал навязчивые идеи. Идеи, лишавшие его сорокапятилетнего возраста, уловок хамелеона, пляшущего под чужую дуду, и уверенности, которую они выдирали из него, будто клещами. Он был маленьким мальчиком, вглядывавшимся в пятно на потолке. Там же была и ревущая зверюга, жрица его воли, вопившая, что его убьет страх.
Вставай! орала она.
Яне могу, всхлипывал ребенок.
Вставай НЕМЕДЛЕННО, или я тебя сожру.
Морда зверюги наползала на него, постоянно меняя форму. От криков Каля пятно деформировалось, его когти стремились разодрать в клочья пелену сознания.
Я не могу
Ты должен, если, конечно, не хочешь умереть.
Стоит мне пошевелиться, как они сделают мне больно.
А если неподвижно замрешь, тебе конец. Что тебе больше нравится, боль или смерть?
Мальчонка плакал горючими слезами. У него не было ни крепостных стен отца, ни тихой гавани матери. Перед лицом этой агрессии он был беззащитен и в одиночку пытался обрести мнимое покровительство.
Но что мне сделать, чтобы защититься от их ударов?
Тварь перестала царапать пятно, ее морда приблизилась к нему, свесившись с потолка уродливой простыней. Буквально в нескольких сантиметрах от своего носа ребенок почувствовал ее дыхание.
Все очень просто ты их сожрешь!
Но я не могу.
Можешь, еще как можешь. Сожри их! Немедленно!
Но я не могу.
Зверюга заревела еще громче и с неслыханной силой хлестнула ребенка по лицу одним-единственным словом:
НЕМЕДЛЕННО!
Мальчонка резко сел на кровати, собравшаяся вокруг него толпа буквально подпрыгнула. С него не сводили глаз полдюжины человек, рефлекторно убрав ноги. Он стал хватать выпущенных на него мучителями пауков, ползавших по голым ногам, и запихивать в рот, словно приготовленный на день рождения пирог. Оказавшись между его нёбом и языком, те задергались и забились друг о друга. Он жевал, по очереди глядя каждому палачу в глаза, давая этим взглядом понять, что он следующий. Те окаменели от ужаса. Искромсав зубами и проглотив последнего паука, он широко разинул рот, высунул язык и заорал. Ребенок чувствовал, как их лапки в последнем, отчаянном жесте цеплялись за стенки трахеи. Потом повернулся к устремленным на него взорам. Их переполнял страх. И чем сильнее он их забирал, тем больше его крик переходил в рычание. Глаза он не закрывал. Он больше никогда их не сомкнет, а этих несчастных придурков, в который раз попытавшихся его напугать, просто сожрет.
Любуясь на себя в зеркало, Каль ждал, когда в его нёбо поскребутся фантомные паучьи лапки.
Глава 10
Фрэнк постучал в дверь дивизионного комиссара Ванно, патрона парижской уголовной полиции. Кабинету начальника еще несколько месяцев полагалось находиться в самом сердце префектуры полиции Парижа, маяком высившейся в Первом округе на острове Сите. Переезд запланировали на следующий год. На волне этой революции и он сам, а вместе с ним и все правоохранительные структуры Парижа переберутся в Бастион, новый городской уголок правосудия. Фрэнк с трудом мог представить Ванно не в старом кабинете, где тот, устроившись в видавшем виды кресле, орал свои приказы, а в каком-то другом окружении. Разве его фигура мафиози шестидесятых годов могла вписаться в современные открытые пространства, застекленные офисы и модульные залы для совещаний? Не успел еще Фрэнк составить себе окончательного мнения, как через дверь донесся крик:
Войдите!
Как жизнь? бросил ему Фрэнк, затворяя за собой створку.
В качестве ответа Ванно махнул ему рукой на стоявшее в углу старое клубное кресло.
Привет, Боске, сказал Фрэнк сидевшему напротив Ванно собеседнику.
Здравствуй, Фрэнк, ответил ему руководитель антитеррористической бригады с набережной Орфевр, 36, и возобновил прерванный разговор.
Фрэнк и Ванно знали друг друга хорошо. Они вот уже несколько десятилетий оказывали друг другу помощь, и хотя на начальном этапе их сосуществование во многих отношениях носило бурный и непростой характер, это не помешало ему впоследствии, по мере накопления расследованных дел, перерасти в эффективное сотрудничество из числа тех, когда два человека взаимно дополняют друг друга. На бумаге один выступал по отношению к другому начальником, но на деле Ванно снимал сливки, в то время как Фрэнк занимался всеми громкими преступлениями. Один вращался в политике, другой крутился на земле, и эти две сферы никогда не пересекались. Отчитывался Фрэнк всегда только Ванно и никакого другого начальства не признавал. Эту роскошь он очень ценил, ведь она обеспечивала ему свободу действий, которой так завидовали коллеги.
Фрэнк сел в указанное ему кресло. Оно выглядело еще старше Ванно, хотя такое и вряд ли было возможно. Он явственно почувствовал, как под его ягодицами мучительно сжались закоснелые пружины.
От Боске, одетого в безупречный костюм, исходили флюиды чрезмерного профессионализма. Всю его внешность, от коротко подстриженных волос до начищенных туфлей, пронизывало безукоризненное самообладание. Этого человека по правде говоря, тщедушного и невысокого роста окружала примечательная аура безмятежности и надежности. Фрэнк доверил бы ему жизнь, не колеблясь ни единой секунды. Но от того, что он рассказывал Ванно, у него холодела спина. Боске говорил о текущих угрозах, о подвижках в расследуемых делах, о первоочередных сведениях, полученных внутренними и внешними разведслужбами. Без подробностей, лишь в самых общих чертах. Десятки террористических угроз, сотни мест, за которыми велось наблюдение, тысячи лиц, установленных на прослушку, от доклада Боске у парня из уголовной полиции, такого как Фрэнк, шла кругом голова.