Ты же знаешь, что я работаю, сказала она. Это прозвучало резко, но она злилась не так сильно, как я ожидала. Что тебе нужно?
Чтобы ты говорила потише, ответила я. Я пытаюсь читать.
Она помедлила с ответом, придерживая рукой дверь. Потом ее напряженные плечи расслабились, и она улыбнулась.
У тебя же день рождения, сказала она, как будто только что вспомнила об этом. С днем рождения, дорогая. Сейчас сварю тебе горячего шоколада.
В такую жару я бы предпочла холодные хлопья, но это был ее единственный и традиционный способ побаловать меня в день рождения. Она растопила порезанный на кусочки горький шоколад, добавив молока и немного сливок, и поставила чашку передо мной на стол.
Ты стала на год умней, сказала она, наблюдая за тем, как я ем.
Я окунула в горячий шоколад кусочек тоста с маслом. На поверхности появились соленые кружочки жира.
Что ты хочешь в подарок? спросила она.
Я отложила тост, вытерла пальцы и сделала вид, что раздумываю над ее вопросом, но ответ уже вертелся у меня на языке.
Я хочу, чтобы мадам Лапьер узнала о нашем существовании, а еще я хочу, чтобы он бросил ее и жил с нами. Я говорила спокойно, надеясь, что мои слова прозвучат беспечно, как будто мне все равно.
Она закатила глаза.
Вечно ты требуешь невозможного. Твой отец никогда не будет жить с нами.
Но, может, если она узнает о нас, то бросит его, и ему придется переехать к нам.
Я уверена, что кое-что она и так знает.
Ты же говорила, она и понятия о нас не имеет.
Конкретно о нас нет, но она умная женщина. Я бы не стала держать ее за дуру.
Анук с нервным смешком запустила пальцы в волосы. Я вгляделась в нее внимательней.
Ты надеялась, что когда-нибудь мы с ней столкнемся.
Она знает, повторила Анук, не обращая на меня внимания.
Почему ты так уверена?
Ее убежденность меня потрясла. Я ей почти поверила, но у меня возникло ощущение, что к этому выводу ее подтолкнула одна лишь наша короткая встреча с мадам Лапьер и что значение этой встречи она обдумала давным-давно. Анук пристально смотрела на меня из-за кухонной стойки.
Да и вообще, с чего ты взяла, что она захочет его бросить?
Я сделала глоток, и горячая вязкая жидкость встала комом в горле. Вымоченный в шоколаде хлеб превратился в папье-маше.
И с чего ты взяла, что я захочу, чтобы он жил с нами? спросила Анук.
Она ушла в гостиную и уселась в кресло. Я видела ее краем глаза. Она поставила стопы на массажер для ног папин подарок и включила его. Прибор ожил и загудел, и по ее ногам побежали мягкие волны вибрации. Она настроила массажер на самый низкий режим.
Я не всерьез, сказала я, и прозвучало это так, будто я оправдываюсь.
Позволь я тебе кое-что скажу. Твой отец и мадам Лапьер уже много лет не были близки. Они спят в разных кроватях. Это брак по расчету. У них платонические отношения.
Откуда ты знаешь?
Что?
Что он с ней не спит?
Анук засмеялась в своей привычной театральной манере и переключила режим на массажере.
Ты права, Марго, сказала она уже мягче. Мы ничего о них не знаем. Мы не знаем, как выглядят их отношения изнутри. Невозможно судить о чужой интимной жизни со стороны. Впрочем, едят и устраивают стирку они вместе.
Она закрыла глаза. Ее широкая рубашка спускалась ниже бедер, но, когда стопы подпрыгивали от толчков массажера, я видела темные промельки у нее между ног.
Ты этого не знаешь, сказала Анук, но твой отец не любит перемен. Он бы не смог взять на себя ответственность, если бы мы внезапно вторглись в другие сферы его жизни.
Это же абсурдно, сказала я, тряхнув головой, и отодвинула чашку с шоколадом. У меня пропал аппетит. Я пыталась подобрать слова, чтобы переубедить мать, но ничего не шло на ум.
О господи, не делай такие большие глаза. Ты что, плакать собралась? Как же он тебя избаловал, что ты плачешь по малейшему поводу.
Анук говорила так, будто я не ее дочь. К моим щекам и шее прилила жаркая кровь.
Почему ты ведешь себя так жестоко? Да еще и в мой день рождения.
Не драматизируй.
Мне просто жаль, что мы не живем с ним.
Ты все время хочешь, чтобы последнее слово оставалось за тобой. А сейчас ты, наверное, хочешь жить еще и с ней.
Анук нарочно не называла ее по имени мадам Лапьер или Клэр, хотя оно было ей прекрасно известно. Иногда она говорила la dame, эта женщина.
Она выключила массажер и вернулась на кухню.
Однажды утром ты спустишься вниз, а меня здесь не будет. И тогда тебе уже не придется делить его со мной. Но не жди, что он сюда переедет. Ты будешь завтракать в одиночестве, а он будет навещать тебя, когда ему удобно.
Ничто не могло напугать меня сильней, чем возможность потерять мать, и все же я ощутила какой-то пульсирующий трепет, когда она произносила эти слова. Если бы она меня бросила, у меня бы появилась очевидная причина винить ее, а не это смутное чувство неудовлетворенности. Я мучительно пыталась придумать, чем ее задеть.
Да, сказала я, может, я бы и ушла жить к ним. Она, наверное, стала бы лучшей матерью, чем ты. Ты никогда не была мне хорошей матерью.
Разве существуют хорошие матери?
В школе меня дразнили грязнулей.
Вечно тебе есть дело до того, что подумают другие.
Ты забывала меня искупать.
Дети многое запоминают неправильно, и им нельзя верить на слово.
Ты со мной месяцами не разговаривала.
Она отвернулась. Я не была уверена, правда это или нет, но мне смутно помнилось, как тяготило меня лет в шесть-семь ее молчание, словно само мое присутствие глубоко оскорбляло ее.
Чего ты хочешь? спросила она, как будто смысл моих слов наконец дошел до нее. Как это я воспитала дочь, которая жалуется, которая недовольна тем, что имеет, которая не видит преимуществ своего положения?
Ее широко раскрытые глаза блестели. Она приблизилась ко мне.
Я выкормила тебя, сказала она. Я поила тебя молоком вот отсюда.
Она ткнула себя в маленькие груди, болтавшиеся под рубашкой. Я представила себе ее втянутый левый сосок. Было ли ей трудно кормить меня этой грудью и всегда ли ее сосок выглядел так?
Я молчала. Мне, конечно, было стыдно, но я не хотела признавать свою неправоту. Я не знала, как перед ней извиниться. Я хотела только сказать, что мне не хватает отца и что я хочу видеть его чаще.
Некоторое время мы только молча смотрели друг на друга. Потом Анук подошла ближе, села за стол и взяла мою ладонь в свою. От этого прикосновения по моей руке разлилась волна ужаса и тепла.
Когда Анук отправляла меня в летний лагерь, где никто ничего обо мне не знал, я притворялась, что отец живет с нами. Мы с моими новыми друзьями пили горячий шоколад, окуная в него хлеб, пока тот не размокал и не разваливался, и я придумывала себе другую жизнь. Мой папа преподаватель, который разбрасывает бумаги по всей квартире. Он бизнесмен, который путешествует по всему миру. Он безработный лентяй, который даже не в состоянии содержать семью.
Разве ты не хочешь состариться вместе с ним? спросила я.
Она покачала головой.
Опять ты со своими сказками. Наедине с собой никто не бывает счастлив.
Это неправда, сказала я. Взять вот тебя. Ты всегда выглядишь счастливой.
Это только твоя интерпретация.
Ее глаза сверкнули, и она выпустила мою руку.
3
В последний раз я видела папу через неделю после дня рождения. В тот день я проснулась раньше Анук, зашла к ней в комнату и встала на пороге, разглядывая ее спящую. Она лежала ко мне спиной, укрывшись белой простыней. Я знала, что ткань скрывает изящные ноги и тонкие голени, хотя с моего места они выглядели как вздувшиеся вены на руке, как бесформенные трубы. Она почти всегда вставала раньше меня, но прошлой ночью легла за полночь. Я позвала ее по имени, и, услышав мой голос, она повернулась ко мне, открыла глаза и несколько мгновений смотрела на меня пустым взглядом, как будто не узнавая.