Ваша цель провисеть в космосе, пока на Земле будет твориться вся эта небесная коллизия и, вернувшись на Землю, продолжить род человечества каким-то образом основать колонию и заново Землю обжить.
Вот для чего, оказывается, столько женщин в экспедиции. Он говорил совсем простым языком, видимо, хотел, чтобы я все понял до последнего слова.
А другого способа сохранить человечество не существует? спросил я первое, что пришло на ум. Спрятаться в шахтах, взлететь на самолетах в небо, просто выйти в пустыню, расставить палатки и переждать?
Да, конечно, огромное число ученых будет собрано в самых безопасных районах планеты, вот в стратегических шахтах, как вы сказали, и другие меры тоже будут приняты, но вы не понимаете, мне кажется, глубины проблемы, он приостановился, обдумывая следующие фразы, в лучшем для нас случае Земля сдвинется с солнечной орбиты и вся планета либо превратится в глыбу льда, либо расплавится в лучах Солнца. Может измениться состав атмосферы, длины суток и лет. Может отколоться часть планеты.
А в худшем? не интересуясь ответом, спросил я.
А в худшем, он опять приостановился, Земля сорвется с орбиты и улетит из Солнечной системы.
Мы замолчали. Не зная, куда девать глаза, я посмотрел на портрет президента. Мой собеседник снова встал, глотнул коньяка и сел обратно в кресло. Продолжил:
Если планета останется на орбите, сама жизнь на Земле сохранится, конечно: микромир, какие-нибудь черепахи, например, глубоководные животные. Люди маловероятно. Вот ваша задача: вернуть людей планете.
Это будет непросто, сказал я очередную глупость.
Если честно, он посмотрел на меня наполовину хитрыми, а наполовину безнадежными глазами, это будет почти невозможно, но
То ли он не знал, как закончить, то ли и не собирался заканчивать.
А почему я?
Вам тридцать два года. Вы доктор медицинских наук, главврач в крупной серьезной больнице, вы блестяще говорите по-английски, вы большой научный деятель и лечащий врач-практик, хирург, вы излучаете своим внешним видом и внутренним состоянием здоровье и силу, вы идеальный кандидат в экспедицию.
Думаю, при всей моей уникальности, из шести миллиардов человек у меня было все равно не много шансов попасть в число «тех двадцати».
На вас выпал жребий, не вкладываясь, сказал он.
Но я никогда не летал в космос!
Это неважно, главное, что вы можете зачать ребенка, построить хижину и вылечить человека.
Честно говоря, вопросы не имели смысла, ответы к ним тоже. Я спросил:
Я могу отказаться?
Нет, это приказ, если хотите, это ваш долг перед людьми.
Почему-то я ожидал подобного ответа. Я глубоко вздохнул и прошептал:
У меня жена дома и сын
Он ничего не ответил. Я вспомнил родных: веселых и задорных. Мне было очень грустно, но так повернулись звезды Нет больше не только моих детей, нет больше ничего Ничего, что меня окружало раньше
Могу я хоть позвонить им?
Да, завтра сможете.
Значит так, сказал я самому себе, пускай так
Мы собрались и покинули кабинет. Пока шли по коридору в окружении представителей ФСБ, он рассказывал мне подробности полета, я не слушал, и он это видел не привлекал к себе особого внимания, просто шел и что-то рассказывал. В моей голове мысли роились, а по-настоящему я просто хотел отдохнуть. Это все было слишком сложно для меня, слишком значимо, слишком глобально. Я сильный, я на многое способен, но не в масштабах планеты, совсем не в масштабах планеты! Даже не в масштабах страны. Боюсь, они ошиблись со своим выбором. На меня вдруг навалились неистовая слабость и робость. Лидер по природе, я шел по извилистым коридорам и дрожал, словно мышь, ноги не слушались, пальцы разжимались под весом дипломата с бумагами. Мне захотелось лечь на кровать, уткнуться лицом в подушку и порыдать, поплакать. Я не хочу ни в какой космос! Я хочу к своей жене и ребенку! Я чувствовал себя одиноко. Одиноко.
Мы вышли из здания. На улице стоял все тот же черный тяжелый автомобиль с приоткрытой дверцей. Вокруг роились люди в милицейской форме, которые все как один расступились перед нами. Я остановился и посмотрел на небо. Оно все так же висело низко и давило невероятной унылостью и серостью. Я тяжело вздохнул, таков ритуал сегодняшнего дня.
Ну, до завтра, сказал мне мужчина в очках, я присоединюсь к подготовке к полету завтра днем.
Я кивнул, не глядя ему в глаза. Он взял из моих рук дипломат:
Вам он больше не понадобится.
Хотелось попротестовать, но ни сил, ни смелости внутри себя я не нашел и спросил, не особо интересуясь ответом:
А куда я сейчас?
На Байконур.
Я сел в автомобиль, немного сполз по сиденью и положил шею на подголовник. Закрыв глаза, слышал, как с обеих сторон подсели представители Службы безопасности страны. Я стонал про себя и ни о чем не думал. Связи в моем мозгу нарушились, и мысли перестали передвигаться совсем.
Снова улицы зажглись красным и синим, вокруг заверещали сирены, и, распугивая участников дорожного движения, мой эскорт двинулся к аэропорту. Машину бросало и трясло, а я лежал, закрыв глаза, и всеми силами хотел проснуться или заснуть Но только так, чтобы навсегда. Заснуть или проснуться навсегда! Чтобы этот кошмар закончился. Одним щелчком. Но этот кошмар продолжался. Продолжался с такой непринужденностью, будто бы это был не конец света, а заурядный выезд врача к пациенту. Только очень шумный, быстрый. На «скорой помощи»! Я открыл глаза. Мы обогнали машину «скорой помощи». Я снова закрыл глаза и зарекся открывать их впредь.
Дорога обратно, казалось, занимала втрое больше времени. Я приоткрыл глаза вновь. Вокруг сновали люди, все спешили по делам. Школьники возвращались из школ, студенты из университетов, мамы бежали за продуктами, старушки шли на прогулки. Все эти люди в эти секунды планировали свое будущее, думали о завтрашнем дне. Влюбленные пары считали, что это навсегда! Все эти люди начинали жить! Им, конечно, ничего не скажут. Не хватало еще и паники по всей планете. Просто они перенесут двенадцатичасовую агонию, полную смерти, боли, звериного страха и религиозной надежды, а потом просто умрут, все еще надеясь на что-то. Все вместе, даже не поняв, что происходит. Вот такое вот большое землетрясение. Двери школ так и не закроют, обеды так и не доготовятся на плитах, книги не будут дочитаны, телевизоры не будут выключены. Просто весь этот образ жизни остановится и забудется в одно мгновение. Не останется ничего! Больше не будет чемпионатов мира по футболу, рейтингов телепрограмм, концертов любимой группы, рисунков моего сына, ромашковых полян, горнолыжных курортов, передовых технологий, проколотых шин, веселых запуганных азербайджанцев в ларьках ремонта обуви, рекламных щитов в людных местах, серых карликовых кроликов, бликов на экране монитора, тополиного пуха. Даже бандитов, захватнических войн и голливудских певиц не будет. Ничего, что составляло мою жизнь. Ничего, что составляло жизнь на планете Земля. Мое сердце не двигалось уже давно.
Кортеж остановился у самолета, похожего на тот, на котором я уже летел утром. На этот раз со мной в самолет сели совсем другие люди. Тех, что сопровождали меня весь день, не было. И оружия никакого при них я тоже не обнаружил. Мы расселись по первым же попавшимся местам, какое каждому захотелось. Я прижался к иллюминатору и смотрел на улицу глазами, полными грусти. Я прощался со своей свободой.
Самолет подхватил нас и понес вдаль от дома. Вокруг было человек пятнадцать, но никто не ронял ни слова. Мы взмыли в воздух, и аэропорт скрылся за облаками. И тут я ощутил неудержимую, невыносимую тоску. Такую, какую испытывают дети в первую ночь пребывания в летнем лагере отдыха, будто тебя вырвали из твоего персонального мира и поместили в чужой непонятный и злой. Совсем ненужный чужой мир. Я больше не вернусь. Мое сердце скулило.