Казалось бы, уничтожение легких сил противника — огромное достижение в бою. Но это была агония — численное превосходство кораблей Ниарона не оставляло «Витязю» ни малейшего шанса. Огонь тяжелых крейсеров заставлял отчаянно маневрировать, сбивая наводку, а в воздухе уже начали мелькать тени драконов.
Серджио приказал перенести огонь всех орудий на головной тяжелый крейсер, хотя и понимал, что это уже конец, но сдаваться без боя он был не намерен.
Фонтаны разрывов мощных файерболов начали подниматься все ближе и ближе к рарденским кораблям, а скоро пошли и попадания. С воздуха свой вклад в бойню вносили полдюжины драконов-пикировщиков, раз за разом заходящие тройками на имперский крейсер и закидывая корабли легкими бомбами и огненными плевками.
Восемь оставшихся зенитных эмиттеров «Витязя» пытались кое-как им противостоять, но без особого успеха. Все, чего удалось добиться установкам ПВО, — это пара драконов, словившая порцию огненных шариков и ковылявшая к родному авианосцу. Сами же зенитные установки, расположенные в открытых барбетах, оказались легкой добычей ящеров.
Еще более скудно защищенный от атак с воздуха корвет «Заря» оказался буквально залит драконьим пламенем, а после попадания еще и нескольких бомб начал стремительно терять ход. Практически беззащитный, объятый огнем корабль быстро стал хорошей мишенью для канониров ниаронских крейсеров и вскоре, получив полдюжины попаданий файерболов крупного и среднего калибров, затонул.
На «Витязе» взрывами от драконьих плевков и бомб уже сорвало обе мачты, одну трубу срезало почти под корень, а вторая держалась только на офицерском слове. От прямого попадания 229-миллиметрового файербола заклинило верхнюю носовую башню главного калибра, одна за другой начали выходить из строя палубные установки эмиттеров вспомогательной артиллерии. Последней каплей стала серия прямых попаданий файерболов крупного калибра в корму, повредившая водометные установки. Скорость «Витязя» упала до жалких пятнадцати узлов.
Но Серджио все так же отдавал приказы ровным спокойным голосом, и только крепко сжатые кулаки выдавали ярость капитана — прямо на его глазах погибали его матросы, его корабль, он сам…
— Командир! Они требуют выйти на связь! — крикнул со своего места связист.
— Соединяй, — ледяным тоном приказал фрегаттен-капитан.
В рубке раздался сильно искаженный помехами голос, говоривший на рарденском с сильным акцентом:
— Капитан рартенского корабря, с тобой говорит контр-адмирар Соку Итсикава. Ты хоросый сольтат, ставайся. Ми сохраним тепе сыснь.
По меркам Ниарона, это была величайшая честь — сдаваться предлагали только лишь по-настоящему храбрым воинам.
Но по меркам фрегаттен-капитана Серджио Эрлеоне — это был позор.
— Рарден не сдается, — отчеканил тот и жестом приказал связисту разорвать связь.
Рарден не сдается… Высокие и бессмысленные слова… Но, окинув взглядом своих людей в рубке, он понял, что для них его слова ожидаемы и закономерны. А значит, все было не зря: если есть еще на этом свете люди, готовые драться и умирать во имя чего-то и кого-то, — то фрегаттен-капитан мог быть спокоен за свою Родину. Пускай в ней менялись порядки и правители, пускай солдат не раз называли тупыми убийцами, алкоголиками и дегенератами, пускай…
Рарденцы оставались прежними — простыми и честными людьми, ставящими интересы Родины превыше собственных.
…Внезапный грохот и яркая вспышка прервали все размышления капитана, резко ожегшая боль и сильный удар швырнули его на палубу, а затем его разум затопила тьма.
Серджио потерял сознание.
* * *
Когда фрегаттен-капитан очнулся, то сразу же пожалел об этом.
Боль, казалось, затопила каждую частицу его тела и никак не собиралась уходить.