Тэмми вкладывает листок бумаги мне в руку и сжимает мои пальцы.
Позвони ему. Сделай это. Что ты потеряешь? не дожидаясь, пока я отвечу, она продолжает: Если спросишь меня, Алиса Ли, ответом на этот вопрос будет всего одно слово «ничего».
Тебе удобно, Алиса?
Угу.
Я лгу. У меня уже болят ноги, а мышца на левой руке дрожит не переставая. Когда он впервые показал, какую позу мне нужно занять, и попросил оставаться неподвижной, я подумала, что нет ничего проще. Удобно устроившись на маленьком диване в своих джинсовых шортах и белой майке, я действительно решила, что это самые легкие деньги, которые я когда-либо зарабатывала. Двести долларов за то, чтобы замереть и позволить мужчине себя нарисовать. Запросто. Но уже буквально через минуту все мое тело начало болеть.
Пока что мы только тренируемся, Алиса, сказал мистер Джексон, поднимая мои руки над головой. Чтобы я мог решить, в какой именно позе запечатлеть тебя. Каждое тело уникально, так что мне нужно познакомиться с твоим. Понимаешь?
Он наклонился так близко, что я почувствовала смешанный запах травки и виски, а также заметила, что кончики его пальцев испачканы чем-то черным. Я уставилась на его короткие грязные ногти, пока он, преклонив одно колено, осторожно раздвинул мои ноги еще шире. От близости этих пальцев у меня свело живот, а нервное напряжение грозило выразиться в глупом, девичьем хихиканье. Я не хотела сделать что-то не так. Не только из-за пачки двадцатидолларовых банкнот, которые он положил на стол рядом со мной. Я хотела угодить ему.
Мистер Джексон.
Все хотели ему угодить.
Однажды, в начале обучения, он подошел к моей парте. Даже тогда я почувствовала пьянящую смесь травки и виски. Я затаила дыхание, когда он уставился на мой набросок балерины у станка, на напряжение, которое я пыталась уловить в ее мышцах. Не говоря ни слова, мистер Джексон легко провел пальцами между начерченными угольно-черным ногами моей танцовщицы. Всего на секунду, жест такой быстрый, что никто другой в классе его не заметил. Но я это почувствовала. Почувствовала так отчетливо, как если бы он провел этими пальцами между моих собственных бедер. Когда мистер Джексон отошел, я силилась понять, означали ли бабочки, роящиеся в моем животе, удовольствие или желание выбежать из комнаты.
В последнем семестре он говорил с классом о рисовании с натуры, о том, что нельзя хорошо нарисовать человека без понимания того, как устроены его тело, кожа, кости и изгибы. Он сказал, что лучшие художники-портретисты всегда начинали с обнаженной фигуры. Он даже хотел привести на урок живую модель, но школьный совет не разрешил, так что нам пришлось поверить ему на слово или убедиться в этом самим, как только закончим школу.
Может, кто-то из вас даже попробует стать моделью, дразнил класс мистер Джексон, при этом глядя прямо на меня.
Зови меня Джейми, а не мистер Джексон, упрекнул он меня сегодня, когда помогал снять пальто. Я же больше не твой учитель.
Я автоматически ответила:
Извините, мистер Джексон.
Он рассмеялся и легонько коснулся моей щеки, а после добавил, что был рад моему звонку.
В этом городе нелегко
Мистер Джексон не договорил, а только махнул рукой заканчивать фразу не было нужды. Он понимал: я как никто знала, насколько нелегка бывает жизнь.
Объявление, которое дала мне Тэмми, гласило: «Требуются натурщицы. 200 долларов наличными. Возможно долгосрочное сотрудничество».
Мои руки дрожали, когда я набирала его номер.
Да, мне уже исполнилось восемнадцать. Да, я делала это раньше. Да, я все еще рисую, и да, я тоже буду рада вас видеть, сказала я по телефону.
Я солгала во всем, кроме последней части. Хотя и тут я была не вполне искренней. Меня подкупал не мистер Джексон, а двести долларов и то, насколько далеко я могла сбежать, будь они у меня в кармане.
Теперь я впервые осталась наедине с мистером Джексоном. Он смотрит то на меня, то в свой альбом и прикусывает язык зубами, пока рисует. Он не похож на других живущих в этом городе мужчин. Мистер Джексон худощавый и загорелый, а вместо пышной бороды, которую в наши дни, кажется, отращивает каждый, у него щетина. На нем нет обуви, а потертые на лодыжках джинсы туго облегают бедра. В школе он обычно носил брюки. В джинсах же мистер Джексон выглядит худощавым и гибким, и тут я понимаю, что тоже рисую его, прорабатывая изгибы и линии его тела.
Кожа, кости и изгибы.
Какое серьезное выражение отразилось только что на твоем лице, говорит он, выходя из-за своего мольберта. Когда я начинаю думать, что поймал тебя, ты меняешься, Алиса.
Оу, извините. Наверное, я пыталась сконцентрироваться. И, эм, у меня немного болит рука.
Я опускаю руку и сажусь прямо на диване.
Это сложнее, чем я думала.
Ошибка. Моя вторая ложь раскрывается так легко, и мистер Джексон сразу же все понимает. Он видит то, что, должно быть, уже подозревал. Я никогда не позировала.
Хочешь передохнуть, расслабиться? Уже за два он смотрит на часы, перевалило.
Я киваю, и мистер Джексон Джейми скручивает тугую сигарету, затем садится рядом со мной. Диван накрыт белой простыней. Наши бедра соприкасаются, но он пытается отодвинуться.
Он протягивает мне косяк, и я делаю глубокую затяжку, чувствуя жжение в горле и носу. Эта травка лучше, чем та, что я пробовала, и от второй затяжки я начинаю кашлять так сильно, что сгибаюсь пополам.
Боже, Алиса. Ты так невинна, с нежностью говорит мистер Джексон, а затем тихо смеется и похлопывает меня по спине. Моя голова спрятана у меня между ног, а на моей спине покоится рука мистера Джексона, и я боюсь выпрямиться. Комната кажется слишком маленькой и вращается вокруг меня, стремительно сужаясь. Причиной тому могут быть его пальцы, или дым, или причина, по которой я вообще тут оказалась.
С моим учителем рисования, который раньше видел меня только в классе, а теперь тянется, проводит рукой по моему животу и помогает мне снова выпрямиться.
Могу я это снять?
Возможно, это вопрос. Позже я буду размышлять, а спрашивал ли он моего разрешения на самом деле? И я буду размышлять, могла ли я сказать «нет» травке и этим испачканным пальцам, что прикасались к моей коже, стягивая бретельки майки. Я буду удивляться, почему просто не отказалась, почему даже не попыталась противиться ему. Но сейчас я просто закрываю глаза и киваю. Я не вижу выражения его лица, когда он снимает с меня майку, а затем и шорты. Не подозреваю о мелькнувшей вспышке, когда мистер Джексон тянется за лежащей рядом со стопкой двадцатидолларовых банкнот камерой и наводит ее объектив на мое тело.
Имеет ли значение то, что я никогда не говорила ему «да»? Я знала, чего от меня хотят. Требуются натурщицы. 200 долларов наличными мистер Джексон достаточно ясно дал понять, чего хочет. Не думаю, что у меня было право удивляться камере или тому, чем все в конечном итоге закончилось. Должно быть, ему это казалось вполне логичным. Он мог бы даже сказать, что я сама этого хотела.
Еще в Мельбурне Руби показывает своей сестре рекламу однокомнатной студии, сдающейся на длительный срок в Верхнем Вест-Сайде, которую она уже забронировала.
Довольно маленькая, говорит она, делая глоток вина, которое Кэсси налила ей, но в ней есть все необходимое. После чего они проверяют по карте, что интересного есть в окрестностях. Здесь я смогу бегать, говорит Руби, обводя пальцем синеву водохранилища Жаклин Кеннеди Онассис в Центральном парке, а еще, может быть, здесь, ее палец перемещается к западной границе карты, к толстой зеленой линии, что змеится вдоль реки Гудзон. Риверсайд-парк. Я читала, что там не так многолюдно. Место более уединенное.
Там безопасно? спрашивает Кэсси, и Руби закатывает глаза.