Ну вот, здесь, сказал он. Я поблагодарил, и он, переминаясь с ноги на ногу, добавил: Мне бы нужно знать, собираетесь ли вы быть хоть чуточку дружелюбней? Я мог бы войти и подождать вас, но это чертовски долгая история, и, если вы все так же злобно настроены, я бы лучше пошел восвояси. Я заверил, что ждать не нужно. Он печально отозвался: Хорошо, хорошо. Я всего лишь старался помочь. Вы не знаете, что это такое быть одиноким в большом городе. А я мог бы познакомить вас с очень интересными людьми бизнесменами, деятелями искусства, девушками. У меня в пансионе живет несколько первоклассных красоток.
Глопи застенчиво заглянул мне в глаза. Я пожелал доброй ночи и отвернулся, но он схватил меня за руку и забормотал прямо в ухо:
Вы правы, девушки это не то, они коровы. Я вам не нравлюсь ладно, но у меня есть приятели, военные
Я высвободил рукав и шагнул через порог. Глопи за мной не последовал.
Барак был небольшой, но очень длинный и плотно заполненный народом, который теснился на скамьях. Вдоль стены шла стойка, разделенная на отсеки; в ближайшем к двери отсеке, под вывеской «СПРАВОЧНОЕ», имелся стул. Я вошел и сел. Ждать пришлось очень долго, но затем за стойку шагнул старик со щетинистыми бровями и спросил:
Да?
Я объяснил, что только-только прибыл и у меня нет денег.
Удостоверения личности у вас имеются?
Нет, ответил я.
Точно? А карманы свои вы обыскали тщательно?
Да, ответил я.
Кто вы по профессии и где работали?
Я не мог вспомнить. Он со вздохом извлек из-под стойки желтую карточку и потрепанную, без обложки, телефонную книгу.
До медицинского осмотра мы не можем присвоить вам номер, но имя вы получите.
Старик начал наудачу листать книгу, и я заметил, что многие фамилии на ее страницах вычеркнуты красными чернилами.
Аджеримзу? Ардир? Как насчет Бленим? Или Браун.
Передернувшись, я сказал ему, что знаю свое имя. Он уставился на меня недоверчивым взглядом. Я пошевелил языком в поисках слова или слога из прошлого, до вагонного купе, и, казалось, нащупал нечто коротенькое, начинавшееся с «Т» или «Гр», но тут же упустил. Самым ранним воспоминанием была фамилия, напечатанная под коричневой фотографией на стене купе с горными пиками и деревьями на вершине холма. Ее я видел, когда снимал рюкзак. Я сказал, что моя фамилия Ланарк. Старик записал ее на карточку, которую протянул мне со словами:
Идите с этим в медицинский пункт и отдайте доктору.
Я спросил о цели осмотра. Клерк, не привыкший к расспросам, отозвался:
Нам необходимы данные для вашей идентификации. Если вы не хотите пойти нам навстречу, мы ничего не сможем сделать.
Медпункт размещался в соседнем бараке, куда нужно было идти через крытый проход. Я разделся за ширмой, и меня осмотрел невнимательный молодой врач. Насвистывая сквозь зубы, он вписал результаты в мою карточку. Рост у меня был 5 футов 7
3
4
1
2
Я спросил, что это за уплотнение. Он ответил:
Мы называем подобное «драконья кожа» термин, наверное, скорее поэтический, чем научный, однако теория этого вопроса находится пока в зачаточном состоянии. Можете одеваться.
Я спросил, какое мне требуется лечение.
В этом городе есть несколько врачей, которые заявляют, будто умеют лечить драконью кожу. Их объявления висят в окнах табачных лавок. Не тратьте на них деньги. Это болезнь самая обычная, вроде ртов, размягчений или судорог. У вас она проявлена очень слабо. На вашем месте я бы на нее просто не обращал внимания.
Я спросил, почему же тогда он обратил на нее внимание.
В интересах идентификации, весело отозвался он. Болезни служат более верной приметой, чем такие переменные факторы, как рост, вес или цвет волос.
Он вернул мне карточку, сказав, чтобы я отнес ее обратно в справочное. Там мне предложили подождать вместе с остальными.
Среди тех, кто ждал, были люди разных возрастов, все плохо одетые и все (за исключением детей, которые играли между скамьями) ошалевшие от скуки. Иногда какой-то голос выкрикивал: «Уилл Джонс, (или кто-то еще), подойдите к сорок девятому окну!» и один из нас направлялся к названному отсеку, однако случалось такое настолько редко, что я перестал этого ждать. Мое внимание переключилось на круглое пятно позади стойки, более светлое, чем остальная стена. Я был уверен, что там когда-то висели часы, но потом их сняли, иначе бы люди, зная, сколько прошло времени, не выдерживали бы ожидания. В моем нетерпеливом мозгу крутились мысли о том, насколько бесполезны эти раздумья, пока я окончательно не перестал думать и не впал в оцепенение, мало чем отличавшееся от сна. В таком состоянии я мог бы провести вечность, но меня пробудила женщина, усевшаяся рядом, она только что прибыла и находилась еще в стадии беспокойства. Она вновь и вновь перекрещивала ноги, затянутые в тугие выцветшие джинсы. Поверх ее простой рубашки был накинут военный мундир; сверкали серьги, ожерелья, брошки, браслеты, кольца. Вдоль спины висели спутанные волосы, густые и черные, и пахло от нее пудрой, духами и потом. Женщина вернула к жизни часть моих чувств, в том числе и чувство времени, поскольку она курила одну за другой сигареты из сумочки, где как будто лежало несколько пачек. Когда она зажгла двадцать третью сигарету, я спросил, как долго обычно заставляют ждать.
Сколько им вздумается. Это просто безобразие.
Оглядев меня, она любезно спросила, не новичок ли я. Я подтвердил.
Вы привыкнете. Эта система применяется намеренно. Они думают, что, проходя каждый раз через чистилище скуки, мы станем реже являться за деньгами. Ей-богу, они правы! У меня на иждивении трое малышей, один едва вышел из пеленок, и я работаю, чтобы их содержать. То есть когда нахожу работу. Но не все платят столько, сколько следует, и потому я снова здесь. Дурочка, вот я кто, самая настоящая дурочка.
Я спросил, какой она занимается работой. Она ответила, что нанимается к разным работодателям на неполный рабочий день, и дала мне сигарету. Потом спросила:
Вы, наверное, ищете, где бы остановиться?
Я подтвердил.
Могу вас устроить. То есть ненадолго. Если вам некуда податься.
Женщина бросала на меня искоса оценивающие взгляды, и меня это волновало. Мне она нравилась, нравилось находиться с ней рядом, однако она была первой женщиной, с которой я вступил в разговор, и было понятно, что вожделение отчасти объясняется одиночеством. Я поблагодарил и сказал, что ищу постоянное жилье.
Чуть помедлив, она проговорила:
Так или иначе, моя соседка, миссис Флек, только что потеряла жильца. Вы можете снять у нее комнату. Она старая, но довольно спокойная. То есть она очень респектабельная, но притом милая.
Я подумал, что это идея, и женщина написала на пустой сигаретной пачке адрес и как туда добраться.
Кто-то крикнул, чтобы я подошел к пятнадцатому окошку. Там меня принял все тот же старый клерк со щетинистыми бровями. Проговорив: «Ответ на ваш запрос положительный. Обратитесь в кассу за деньгами», он вернул мне карточку.
Я спросил, на какой срок рассчитано это пособие.
Пока не найдете работу, но, если деньги закончатся раньше, эта карточка дает вам право повторно обратиться с запросом, который мы будем обязаны должным порядком удовлетворить. Рано или поздно. У вас есть еще неясности?
Поразмыслив, я спросил, не скажет ли он, как называется этот город.
Мистер Ланарк, я клерк, а не географ, отозвался собеседник.
Касса размещалась за дверью с закрытым окошком, в помещении, уставленном скамейками, хотя народу там было немного. Вскоре окошко раскрылось, мы выстроились в очередь. Проворная кассирша, спросив предварительно фамилию клиента, проталкивала каждому между прутьями решетки кучу бумажных денег и монет. Меня поразили величина этих куч и небрежность обращения с ними кассирши. Банкноты разных валют были грязными и мятыми. Среди мелочи я разглядел толстые медные пенни, стертые серебряные монеты с насечкой по краю, хрупкие пятицентовые фишки и гладкие латунные диски с дыркой посередине. Я распределил монеты по разным карманам, но так и не научился ими пользоваться, поскольку стоимость их каждый оценивал по-своему. Делая покупки, я протягивал горсть монет, чтобы официант, продавец или кондуктор сами взяли сколько, по их мнению, полагается.