Эй, не хами! одёрнул Степан пижона, но вяло, без огонька.
Он вышел из-за машины вперёд, к водительской дверце. Фильтр сигареты намок от слюны и горчил. К его удивлению, старик молча принял банку пива и сунул её, не глядя, в карман подбушлатника. Початую. Трубочка мерно пыхала. На дарителя старик не смотрел, выражение лица казалось бесстрастным, хотя Степан заметил тень озабоченности. Или насмешки?
Да ладно, я так, угостить хотел, сказал Виктор.
Поедем что ли, сказал он чуть погодя, утерев губы. Вон нимфы наши идут
Он обошёл старика, словно столб, и забрался в машину. Степан с неприязнью заметил, что старик-тельмучин, не отрываясь, смотрит на девчонок. Нет, не так. Он смотрит именно на Викторию: длинные ноги в узких джинсах, голый живот под красным топом, сильно натянутым высокой грудью; белую шею и длинные распущенные волосы: чёрные, блестящие. Вика улыбалась, лицо Оксаны хранило всё тоже брезгливо-страдальческое выражение. Степан обречённо вздохнул.
Садитесь, сказал он и добавил неожиданно для себя. Витёк там пива купил холодного.
Вика уселась на заднее сиденье, с интересом рассматривая аборигена с трубкой. Оксана сильно хлопнула дверью и сразу же открыла окно. Окинув быстрым взглядом машину всё ли в порядке? Степан опустился на горячее сидение и потянул дверь на себя.
Старик придержал её за рамку окна и что-то быстро забормотал, шевеля морщинами. Углы рта опустились, чашка трубки прыгала вверх-вниз. Степан разбирал звуки, казавшиеся знакомыми, но стоило ему только попытаться вникнуть в их смысл, как всё сливалось в какофонию. Заломило виски.
Он торопливо кивнул и завёл двигатель. Старик тут же отпустил дверь, и она закрылась с сухим щелчком, словно переломили кость.
Чего он там бормочет? наморщил лоб Виктор.
Степан выжал сцепление.
Откуда я знаю, сказал он, трогаясь с места.
Жирная пыль немедленно поднялась в воздух. Облака скрыли фигуру тельмучина в боковом зеркале. Горячие волны ворвались в салон через открытые окна.
Что это было? прокричала Вика.
Виктор повернулся к ней.
Стёпка родню встретил, сказал он с серьёзным видом. Зацепи мне пару баночек, пожалуйста. И давайте спрыснем это дело. А, Ксанка?
Я не хочу, услышал Степан, а потом почувствовал, как девушка за спиной наклонилась к нему.
Ты не понимаешь родной язык? спросила она.
Он пожал плечами. Машина миновала последний дом. Впереди, в стороне от дороги маячили фермы недостроенного коровника, обглоданные солнцем и непогодой. Улица превращалась в просёлок, теряющийся где-то между близких деревьев. Там, в густой тени грязь и лужи блестели как антрацит. Зашипели открываемые банки.
У меня паспорт такой же, как и у тебя, сказал Степан, голос звучал ровно, Матери я не помню. Когда отец пропал в тайге, мне было девять. В посёлке, где мы жили, среди тельмучин родни не нашлось. Её нигде не нашлось. Впрочем, это всё равно. В медучилище я узнал, что у аппендикса не бывает национальности Так, теперь все пристёгиваемся и наглухо закрываем окна
Это ещё зачем? поинтересовался Виктор.
Степан усмехнулся.
Увидишь
***
Нош-па помогала плохо.
Спазмы, предвестники близких месячных, не уходили надолго. Оксана морщилась всякий раз, когда тягостное, тянущее ощущение, словно кто-то осторожно затягивал узелки на маточных трубах и сдавливал яичники, возникало внизу живота далёким эхом. Девушке мерещилось, что от неё уже несёт менструальной кровью как от зарезанной свиньи. Тряска и духота в машине самочувствия не улучшали. Плотный, горячий воздух при открытых окнах неприятно подсушивал кожу на лице, ерошил волосы и забивал пряди дорожной пылью. Ужасно! Вику, уговорившую её на эту поездку, хотелось придушить. Её жизнерадостный, довольный вид раздражал, а смутные подозрения, что Вика пригласила её только для того, чтобы не оказаться наедине со Степаном, или, что вернее, одной между Степаном и Виктором, то есть в качестве никому не нужной четвёртой вершины романтически-любовного треугольника, откровенно задевали.
Нет, формально они ехали на натуру. Степан обещал Вике показать какое-то супер-пупер-офигенное место у слияния Кии и Кожуха. «Место силы» как выразилась Вика, падкая на всякую эзотерику и Рериховские пейзажи. Уговаривая Оксану, она делала большие глаза и переходила на проникновенно-восхищённый шёпот, но в поездке всё это отдалилось, и Ксана всё чаще замечала тяжёлый взгляд Степана, преувеличенно-беззаботный щебет подружки и развязное поведение Виктора. Как они все ей надоели!
Оксана отворачивалась и смотрела в окно, односложно отвечая на реплики попутчиков. Ей хотелось очутиться дома, свернуться калачиком на диване и прикрыть глаза, пережидая недомогание. Мама бы хлопотала вокруг, приносила чай, гладила по плечу
Окружающие пейзажи откровенно угнетали. Бескрайнее вылинявшее небо с редкими облаками, за которые взгляд цеплялся, словно утопающий за корягу. Бесконечные сопки, покрытые черно-зеленой тайгой, как мхом. Поля вдоль дорог: ровные, как столешница в мастерской. Оксана закрывала глаза, прячась от назойливых образов, которые никак нельзя было воплотить чуткими пальцами в какие-то формы: «художку» она заканчивала по классу скульптуры.
От тоски она начинала буравить взглядом затылок Степана, но быстро прекращала это занятие. Степан казался ей сродни пейзажам: такой же бескрайний, бесцветный, совершенно не за что зацепиться ни взглядом, ни ощущением. Только на мгновение ей показалось, что он открылся, смутился даже, но наваждение быстро прошло.
После остановки в деревне, когда дорога, пропетляв разбитой колеёй, исчезла в зарослях суховатой травы, в которых колдобины и ямы прятались как львы в саванне, нападая вдруг, стремительно и неумолимо, ей захотелось ненадолго умереть.
***
Отвратительное настроение Виктор заливал пивом. Нет, Стычки со Степаном он не боялся. Ну, схлестнутся разок, экая беда! Реакция Вики на разрыв его тоже беспокоила мало: не она первая. Это даже хорошо, что рядом с ней в этот момент окажется неудачливый, но верный обожатель, готовый подставить плечо, жилетку и позвать за собой, «в даль светлую». В этом смысле, Виктор выбрал идеальные декорации для расставания.
Признаться, он не особенно бы форсировал события, но
Вика была беременна. О чём и сообщила ему две недели назад, сияя от счастья, после чего переключилась на необходимость как можно скорее объясниться со Степаном, который как раз она это чувствует, готов к решительному шагу, для чего и придумал эту особенную поездку к священному месту. Она на самом деле придавала большое значение подобным вещам.
Дурочка.
Он смотрел на неё возбуждённо-радостную, с блестящими глазами, которые, как ему казалось, уже наполнялись первобытной мудростью прародительницы человеческого рода, и глупели с каждой секундой, словно мозг её уже разделился на двоих, не в силах согнать с лица приклеенную улыбку человека, оглушённого внезапной новостью. Не приходилось сомневаться как эту гримасу воспринимает Вика: благодарно-немой восторг новоиспечённого отца. Господи, какая дура!
Машина клюнула носом в очередную яму, накренилась, натужно ревя двигателем, комья грязи полетели из-под колёс, а Виктор непроизвольно смял полупустую жестянку в кулаке так, что на шорты плескануло. Чёрт! Он покосился на Степана губы сжаты в нитку, раскосые глаза прищурены дальше некуда, маленькие кисти на баранке вздулись венами, и поймал себя на том, что уважает тщедушного, но жилистого, словно сыромятный ремень, водителя за его искусство.
Дороги за деревней не было. Временами казалось, что и направлений. Слева время от времени мелькала чешуйчатая под палящим солнцем гладь воды, и сопки на другом берегу реки карябали прозрачное небо верхушками пихт и елей. Сухая трава стояла вокруг рыжей стеной. Чудовищно огромные комары слепо бились в боковые стёкла, сопровождая «Ниву» как дельфины корабль. Понятно, зачем Степан велел закрыть окна. Вентилятор ревел, но едва справлялся с духотой внутри салона, обдувая сухим и колким ветром разгорячённые тела. Виктор лизнул губу, покатав на языке солёный привкус, и вспомнил о Вике. О крупных каплях пота в ложбинке между грудей. О пряди чёрных волос, прилипших к виску, о покрасневшем кончике носа, словно она плакала