Это операция, это лекарства, это лечение и консультации. Время пока есть, месяца два, но не больше, потом будет поздно. Запущенный случай, надо было раньше обращаться.
Говорил, а сам при этом с сожалением и любопытством одновременно посмотрел на Дениса, пока тот, старательно держа себя в руках, изучал столбик из цифр, и последнюю, итоговую. Внушительную до того, что по всему выходило придется продавать квартиру, просторную светлую трешку, что отец, главный инженер завода, аккурат перед развалом страны получил. Продать, и после этого идти на все четыре стороны, ибо жить им с матерью будет негде, впрочем, нет можно обосноваться в сарайчике на садовом участке, что именуется вовсе ему неподходящим словом дача. Зато сарайчик двухэтажный, и печка имеется, и денег, оставшихся от продажи квартиры, на новую крышу должно хватить.
Денис этот вариант с ходу отринул, запретил себе о нем даже думать, потолковал с врачом и договорился о рассрочке. Первую часть мать внесла из своих сбережений, и на следующий же день легла в больницу, вторую Денис поклялся, что достанет через две недели. Подумал так, и этак, и решился продать гараж, тоже часть отцовского наследства, кирпичный, просторный две машины запросто войдут с ямой и подвалом. В подвале, правда, поселилась плесень, но общей картины она не портила, и Денис рассчитывал получить за гараж хорошие деньги, что и указал в объявлении. И ни жалости, ни ностальгии, ни других прочих приличных случаю чувств, он не испытывал гараж, в отличие от квартиры, было не жалко. Во-первых, располагался он неудобно, на другом конце города, а во-вторых была еще причина, личная, роковая почти, да что там почти, по этой причине он три года вдали от дома и провел, сначала в колонии под Нижним, потом в Мордовии. Погаными были и причина, и следствие, до того погаными, что вспоминать не хотелось, а если и доводилось, то аж в затылке начинало ныть от ярости и жуткой, нелюдской какой-то несправедливости, и предательства заодно. И хоть гараж в этом был лишь косвенно виновен, но Денис даже обрадовался возможности от него избавиться, да и мать не возражала, что снимало множество вопросов. И покупатель нашелся довольно быстро, хоть и место было неудобное, позарился, видать, на размеры. По телефону не торговался, пожелал посетить объект недвижимости сегодня, в одиннадцать утра, а сейчас уже почти половина, а ходу до Воробьевки еще минут пятнадцать, а тут Сначала машина, потом переезд, потом эта курица в капюшоне.
Одиночество ненавижу одиночество гнусаво твердила она, никто не звонит ходишь как тень по земле и никому ты не нужен на свете так много людей, почему же я испытываю одиночество?
Чего? Чего ты испытываешь? А ну, на меня посмотри? Башку подними, тебе говорят! последние слова Денис выкрикнул девчонке на ухо. Снова накатила злость вкупе с предчувствием, нехорошим, понятное дело, и было еще кое-что: он сделал что-то не то, вмешался грубо, влез не в свое дело, помешал, оказался лишним. И потерял время, много времени, до встречи оставалось меньше получаса, а он все никак не мог уйти, ждал чего-то, и дождался.
А девчонка на снегу сжалась уж вовсе в комок, наверху грохотали и гудели поезда, летела снежная пыль, мимо шли люди и кто просто косо, а кто с усмешкой посматривали на парочку. «Назгул» не обращал на них внимания, и упорно гнул свое:
Иногда мне кажется, что я исчезла вот так вот, посреди улицы так сложно жить в одиночестве, ныла она, раскачиваясь на одном месте.
Одиночество, говоришь? Денис боролся с желанием расколотить этой крашеной дуре ее безмозглую башку о ближайший столб. А та, решив, что нашла, наконец, родственную душу, пожаловалась, подняв зареванную раскрашенную мордашку:
Да, одиночество Вот вопрос, заводящий меня в тупик помогите Эта тема меня бесит! Но я постоянно за нее цепляюсь Кстати, у всех челочка направо, а у меня налево опять я не такая как все Зачем вы меня спасли, зачем? девчонка, явно, собиралась возобновить истерику.
Так ты сюда пришла с жизнью расстаться? А почему именно здесь, если не секрет? Денис на всякий случай убрал руки за спину. Злость прошла, появился кураж, голова стала легкой и пустой, как после бокала шампанского. Дура, какая же она дура, боже мой, вот свалилась на его голову, могла бы стать героиней «фильма» зря он того парня с мобильником обломал. Анна Каренина хренова. Гормональная буря, челочка. Твою мать. «Сколько ж можно. Где я так нагрешил?..» крутилось у него в голове.
Я ждала товарный поезд, чтобы гарантированно, самоотверженно выдала идиотка, у него скорость под двести, я хотела наверняка и захлюпала носом.
Ах, вот оно что, остановил ее Денис. Я тебя понял. Молодец, верное решение. А я, дурак, поторопился. Предупреждать надо. Челочка, говоришь, не такая? У тебя и голова сейчас на другую сторону будет, выбирай направо или налево. Или не так один товарняк ушел, но мы с тобой другого дождемся, они тут часто ходят. Пошли, Денис дернул девицу за капюшон, поволок за собой вверх по насыпи. Я тебе помогу. Так помогу, что тебя километров на пять по рельсам растащит, башку без зубов и глаз в канаве какой-нибудь найдут, руки-ноги и все остальное по фрагментам в пакетик подберут. В маленький такой пакетик, в черненький, и папе с мамой отдадут, как суповой набор. Стоять, овца, куда собралась? Назад, дура, мы еще не пришли! Денис швырнул истеричку на мерзлый щебень. Девчонка скулила, поползла назад, но Денис дернул ее за капюшон так, что ткань треснула. Они были уже почти на месте, сверху грянул гудок тепловоза, легко и весело загрохотали по рельсам пустые вагоны, их мотало по сторонам, вдоль рельсов стлалась поземка.
Денис на мгновение ослабил хватку, и этого оказалось достаточно. Девица попалась сообразительная, этих секунд ей хватило, чтобы скатиться вниз и удрать куда подальше, бросив своего спасителя.
Иди отсюда, идиотка! рявкнул Денис ей вслед, посмотрел на часы и побежал к тропинке, что вела к заветной Воробьевке. К кривой тропинке, небезопасной в любое время дня и ночи по причине наличия по обеим ее сторонам подозрительного вида как заброшенных, так и обитаемых строений, одноэтажных, в основном, где проживали и бомжи с ближайшего вокзала, и стаи бездомных собак, и прочий темный элемент, которому терять уже нечего.
Бежал так, что стало жарко, Денис на ходу сорвал шапку, затолкал ее в карман и наддал еще. Поминутно смотрел на часы, и когда понял, что не успевает, сбавил скорость, пошел быстрым шагом. Теперь беги-не беги, все одно опоздал, покупатель ждать не будет, так что можно не торопиться. Точно в ответ на эти мысли в кармане запиликал мобильник, на экране показался ряд цифр. Покупатель собственной персоной, говорит лениво, но в голосе чувствуется недовольство, и равнодушие заодно.
Я сейчас буду, едва переводя дух, сказал Денис. Минут через пятнадцать.
И не удивился, и даже самую малость не расстроился, услышав ожидаемый, в общем-то, ответ:
Извини, я ждать не могу, давай в другой раз, я перезвоню.
Договорились.
Денис убрал мобильник и остановился. Ну, вот и все, теперь он совершенно свободен клиент сорвался, можно идти домой и ждать следующего звонка. И в гараже делать нечего, но это к лучшему, мало радости возвращаться туда, где все началось, вернее, закончилось для него три с лишним года назад. Денис неторопливо пошел обратно, миновал замусоренный до безобразия скверик и детскую площадку с чудовищными конструкциями, на которых устроилась стайка подростков. Мат стоял такой, что приближаться к площадке не решались даже вороны, они облетали ее стороной, держа курс на мусорные контейнеры, стоявшие поблизости. Но осталась позади и площадка, и второй двор, и третий, и другие улицы родного, с детства знакомого города, по которым шел к дому, а в голове крутилось только одно: с Васькой придется поговорить, это не обсуждается. Понятное дело, что радости от встречи будет мало, но тут вопрос жизни и смерти, ни больше, ни меньше.