А удобно ли это мы ведь незнакомы? засомневалась Марина.
Все в порядке, расслабься. Аркадий Константинович очень гордится Игорем. Он весь в драйве, что московская журналистка специально прилетела на выставку и на встречу с ним. А завтра сходишь на юбилейный вечер Полонского, ему шестьдесят, там будут все местные знаменитости. Я тебя познакомлю с друзьями Игоря, узнаешь мнение профи, потусуешься.
Нет, на день рожденья, наверное, не пойду.
Да брось ты, Марина! Это же не домашний вечер, а фуршет в банкетном зале. Народу девяносто человек, я сама список составляла и тебя уже включила.
А почему ты, Дина? Полонский твой родственник?
Аркадий Константинович мой опекун, он мне вместо отца. Они с Полиной Сергеевной меня из детдома взяли.
Дина насупилась, плечи ее приподнялись, а живое выразительное лицо стало угрюмым, словно она снова переживала свое нелегкое детство. Марина сочувственно смотрела на нее, но не нашлась, как ее утешить.
Наверное, это очень хороший человек, наконец сказала она.
Дина просияла, распрямилась.
Что ты, лучше не бывает! Я часто из Москвы домой езжу, чтобы повидаться. Как приеду так для меня и праздник. Я там друзей новых не завела, только знакомые, приятели. С кем Полонские семьями дружили те мои друзья по жизни и остались. Жаль, редко видимся, поразъехались, кое-кто уже за бугром. А в нынешней тусовке все друг друга норовят куснуть втихаря. Скорее лопнут, чем похвалят. Знаешь, Марина, за все время только Олег и ты обо мне что-то хорошее сказали.
Дина не упомянула Машу, и Марина понимала, почему. Маша слегка недолюбливала Дину, которая понравилась Олегу и Тане Колокольниковой. Она как-то сказала сестре.
Ты не сильно доверяй Дине. Она хитрая.
Она хитрая, а я какая? Простая, как «Пионерская правда»?
Нет, ты умная. А она хитрая.
Сейчас Дина льстила Марине, ее заинтересованность в положительной статье о Казанцеве была очень явной.
Но мы же не твои конкуренты на рынке дизайнерских услуг, отклонила Марина комплимент и допила кофе.
Они пошли пешком к главной картинной галерее, а потом еще посидели на лавочке под елями, поджидая Машу и Олега. Отсюда Марина и позвонила Андрею в Москву об изменении планов. Слышимость была прекрасная.
Всю дорогу Дина говорила только о Казанцеве.
Игорь не от мира сего. Он художник от Бога. Ему, по большому счету, ничего не надо, кроме его работы. Он пишет, как заведенный, будто последний раз в жизни. Слава, деньги, все, что на них покупают, ему по барабану. Разве что дом очень ценит. Он квартиру в Новосибирске купил, когда уже не жил здесь, только на месяц в году приезжал. Мог бы у Полонского гостить, тот ему всегда рад. Но Игорю до зарезу нужна своя крепость, где удобно отдыхать, а главное работать. Он и на заказ пишет без халтуры, даже если повторяет свой сюжет, все равно выкладывается, никогда не сделает халявную копию. К людям он очень недоверчив, ценит только старых испытанных друзей, и для них в лепешку расшибется. И фальшь с ходу учует. Если ты его еще встретишь, а он бывает в Москве, так вот, если тебе какая-то картина не понравится, лучше промолчи, не хвали. Я как-то похвалила его часовню в горах, а она на самом деле на меня только тоску нагнала. Он все просек, меня чуть не выгнал! Потом помирились. «Я понял, говорит, ты еще молодая, тебе рано думать о вечном». Оцени, как сказал-то «о вечном»! «Тебе, говорит, подходит солнце, море и цветы». И написал мой портрет, странный такой как будто я, но с длинными волосами, стою на веранде его дома в Испании. Вокруг цветы, за спиной море.
Дина замолчала, видимо, сожалея, что проговорилась о чем-то глубоко личном. «Наверное, она мечтает об этом доме в Испании, где она была бы рядом с ним, подумала Марина. Почему он на ней не женится? Она так его любит, это сразу чувствуется. Дураком надо быть, чтобы такую преданность не оценить».
Тут, кстати, подъехала «княжеская чета», и все пошли в старинное, по новосибирским меркам, здание. В предпоследний день выставки народу было мало, никто не мешал, да и экспозиция была совсем небольшая. В двух залах располагалось всего два десятка картин. Марина три раза обошла всю выставку Казанцева, пока Маша и Олег пошли знакомиться с другими залами. Марина не хотела смешивать впечатления. Картины Казанцева четко объединялись в серии: морские пейзажи, горные пейзажи, цветы. Картины большей частью были написаны в Испании, и содержали неоспоримые черты характера этой страны: пронзительно синее небо, лазурное или неспокойное море, причудливые скалы, изогнутые прибрежными ветрами деревья, монастыри и часовни на склонах гор, очень пышные яркие цветы под ярким южным солнцем. В основном, эти картины были большие и в массивных дорогих рамах.
Несколько картин оказались местного происхождения, написанные, видимо, еще до отъезда за границу. Они отличались меньшими размерами, более скромными рамами. Марине, не видевшей Испании, эти пейзажи показались роднее и ближе. Она долго вглядывалась в каждую. Картины были действительно хороши, в них, казалось, можно было войти.
Конец лета, дачный домик едва выглядывает из цветов, не экзотических, а привычных: георгины, гладиолусы, мальвы, золотой шар. Видно, что только что прошел дождь, земля на дорожке совсем темная, стена домика потемнела, а под самой крышей осталась сухой. Но на небе большое голубое окно, ветер гонит тучи прочь, и цветы и листья блестят в лучах солнца.
Осень, пасмурный день, солнце едва пробивается сквозь тучи, зато ярко сияет желтая листва берез, розовеет листва рябин, а ягоды горят огнем. Марина много раз видела это, и в такой момент всегда жалела, что парад осени скоро кончится, и все красочные листья поблекнут и засохнут. Она вспомнила свои старые стихи:
Стоит рябина, словно арка,
Я в лес вхожу, как в благодать.
Ах, как же осени не жалко
Под ноги золото бросать!
Следующая картина: сумерки, темное небо, почти черная стена сосен у дороги, их ветви и обочина покрыты синим снегом, изгиб дороги ведет к почти неразличимому домику с окошком, светящимся в темноте. «Первый снег», прочитала Марина, и ощутила даже кожей этот озноб первого холода, почувствовала запах свежевыпавшего снега и стремление скорее попасть в этот домик, в тепло и уют.
Марина, а мы тебя потеряли, подошла Маша. Тебе эти пейзажи больше понравились? А мне цветы. На них можно смотреть бесконечно! Я бы хотела, чтобы в доме висела такая прелесть.
Нет, море вот его конек! Как он передает движение волн, игру света! высказался Олег.
Подошла Дина, застенчиво спросила:
Ну, как вам, понравилось?
Слушая искренние похвалы москвичей, она так довольно улыбалась, как будто это были ее собственные работы. Уточнив время встречи гостинице, Ярославские пошли по своим делам, а Марина с Диной поехала в гости к Полонскому. В маршрутке Дина отдала Марине буклет с выставки Казанцева, извинившись, что остался всего один, последний.
Здесь есть биография Игоря и его фотография.
Спасибо, Марина просмотрела буклет. Но где же портреты? Почему на выставке не было ни одного?
Игорь их никогда не выставляет и не продает, он их пишет редко и только для себя.
«Да ну? А как же «Портрет Марии»? Надо уточнить у Полонского».
Путь их лежал на левый берег, и Марина с моста удовольствием смотрела в окно на панораму великой реки. Буксирный пароходик, выплывший из-под моста, казался игрушечным на сверкающем обском просторе. Мелькнула полоска пляжа, заполненная людьми, словно муравьями. После моста ехали недолго. Дина с остановки показала Марине двенадцатиэтажную башенку, совсем маленькую по московским меркам.
Вон тот дом, со студией наверху, он там работает.
Марина, присмотревшись, увидела над верхним этажом надстройку с длинными окнами на север.