Ну и на что же?
А то вы не понимаете!
Тогда уж не на что, а на кого, если вам угодно. Для вас и «Тараканище» сплошные намеки. «Звери задрожали, в обморок упали». Я уж не говорю про «Повесть непогашенной луны» Бориса Пильняка. Это вообще подсудная крамола.
Мне это не угодно. Может быть, вам угодны такие повести
В тюрьме или в могиле
Взрослые заспорили о Пильняке, и моя мать, не пытаясь им воспрепятствовать, хотя и не поддерживая непонятного для нее интереса к столь сомнительной теме, громким голосом пригласила всех в гостиную, чтобы спор продолжился там (если уж кому-то так нравится спорить). Продолжился и в новой обстановке, на новом месте, где к тому же был накрыт стол, постепенно затих по мере того, как все занимали свои места, заправляли за ворот салфетки и оглядывали выставленные под водки закуски (заливное, паштет и кулебяку).
Закуски окончательно отбили охоту обсуждать Пильняка, а заодно с ним Чуковского, который на самом деле вовсе не Чуковский, а Корнейчук. Пильняк же никакой не Пильняк, а Вогау, из обрусевших немцев того же Поволжья.
Об этом вскользь упомянули, чтобы успокоиться и больше к этой теме не возвращаться. Все-таки детский праздник, день рождения будущего планериста и парашютиста, за что и следует выпить пожелать ему мягкого приземления на стогнах Европы.
Впрочем, стогны это не стога, куда можно плюхнуться задом, ха-ха-ха (со второй рюмки взяло)! Стогны это площади и улицы.
От этих разговоров детям стало скучно. И пока их не посадили за накрытый для них отдельно от взрослых стол они разбрелись по комнатам. Я тем временем решил показать Светлане кабинет деда, а вместе с ним и свой домик под его столом. Мы забрались туда, затихли и затаились. Затем в проломе сокрушенного ногой деда стола Светлана углядела планшет, и все произошло так, как я уже рассказывал, вплоть до ее детского поцелуя, послужившего мне наградой за то, что я достал планшет и отдал ей в руки.
Как интересно! сказала она, разглядывая планшет со всех сторон. А что там внутри? Давай посмотрим.
Она ослабила ремешки и достала тетрадь, на обложке которой было крупно выведено: «Гордей Филиппович Варга.
Амбивалентная монада». А чуть ниже и почерком помельче: «Свечин. Конспекты, выписки, диалоги».
Тут она вздрогнула, словно ее обожгло о крапиву.
Свечин?
Да, Александр Андреевич. Чего ты испугалась?
Забери назад эту гнусную тетрадь.
Почему гнусную? И почему забрать?
А потому, что этот Свечин враг моего папы. Папа мне о нем рассказывал.
Враг?
Да, самый настоящий враг и завистник.
Чему же он завидует?
Таланту моего папы как командира и полководца.
Кто тебе это сказал? Подруги в песочнице?
Никакие не подруги, а сам папа. Мой папа Тухачевский, сочла нужным повторить она, словно убедившись, что подобные вещи быстро забываются и их следует напоминать снова и снова, чтобы до других наконец дошло, кто ее папа.
Врет он, твой папа.
Дурак! Мой папа никогда не врет. И если ты еще раз об этом скажешь, я тебя поколочу.
А я говорю, что врет.
Чем пахнет? прежде чем меня поколотить, Светлана поднесла мне к носу маленький, крепко сжатый, острый девчоночий кулачок. Сейчас ты у меня узнаешь, как клеветать на моего папу.
Тогда мой дедушка врет, по-твоему?
Может, и врет. А что он тебе сказал?
Он мне сказал, что Александр Андреевич Свечин гений и великий пророк, а гении врать не могут.
Еще как могут. Мой папа тоже гений.
Ага! Вот ты и признала!
Что именно я, по-твоему мнению, признала?
Ты сказала, что гении могут врать и что твой папа гений. Значит, он врет.
Не он врет, а твой дедушка врет.
Почему это?
А потому это.
Ну почему, почему?
По определению, как говорит в таких случаях мой папа.
Хорошо, я позову дедушку, и мы спросим, говорит ли он правду или врет.
Светлана смущенно оправила на коленях платье.
Этим ты поставишь меня в неловкое положение.
А ты меня уже поставила.
Чем?
Тем, что так отозвалась о самом дорогом человеке для нашей семьи об Александре Андреевиче Свечине.
Самым дорогим может быть только папа или сам Сталин. А если вам дорог другой, то он не только враг моего папы, но и враг Сталина. Врагам же не место в нашем обществе.
А где же им место? спросил я, хотя лучше было не спрашивать, поскольку Светлана могла ответить лишь то, что я и сам знал лучше ее:
В тюрьме или в могиле.
Перемолол бы
Дверной звонок у нас настолько напоминал телефонный, что невозможно было отличить, особенно сидя в гостиной, и мы часто бросались к двери, когда нужно было взять трубку, и, наоборот, брали трубку, если требовалось открыть дверь. Поэтому мать, спеша на звонок к телефону, всегда просила кого-нибудь: «Откройте дверь!» А открывая дверь, на всякий случай посылала гонца к телефону: «Кажется, звонят!»
Вот и сейчас повторилась та же история, но только не с матерью, а с одним из гостей, сидевших за столом. Когда в прихожей тренькнуло, а затем раздались длинные звонки, он, прислушиваясь и наклоняясь к уху моей матери, попросил:
Елизавета Гордеевна, возьмите, пожалуйста, трубку. Мне сюда должны позвонить. Я предупредил, что буду у вас.
Это не телефон. Это в дверь звонят. Наверное, кто-то опаздывает, ответила мать, любезно улыбаясь гостям в том числе и Юлии Ивановне Кузьминой, чувствовавшей себя виноватой за недавнее опоздание, и заверяя этой улыбкой, что участь хозяйки давно приучила мириться с опозданиями гостей как с неизбежностью и не усматривать в них повода даже для самого легкого упрека.
Стараясь не привлекать к себе излишнего внимания, мать поднялась из-за стола, чтобы открыть дверь.
Все почему-то сразу притихли, озабоченно прислушиваясь к голосам в прихожей и истолковывая доносившиеся оттуда слова матери: «Какая неожиданность Очень приятно Я вас познакомлю с гостями!» истолковывая так, словно в неожиданном появлении нового гостя, напротив, ничего приятного не было и знакомство с ним особых радостей им не сулило.
Все как-то выпрямились, подобрались и вместо разговоров стали усиленно налегать на закуски, словно опасаясь, что другого повода для этого не будет.
Разрешите вам представить Михаил Николаевич Тухачевский, сказала мать, намеренно стоя чуть поодаль от гостя и тем самым показывая, что не претендует на внимание, целиком предназначенное ему.
Он был одет как на службу: в выглаженной военной форме, тщательно выбритый, с расчесанными на прямой пробор, слегка примятыми фуражкой волосами и при всех регалиях. В красивых как у актера немого кино глазах угадывался затаенный блеск, придававший им выражение решительности и непреклонной воли.
Я, собственно, не собирался заходить, но обстоятельства вынудили. Надеюсь, не помешал. Он поймал себя на том, что позволил себе слишком оправдывающийся тон, и усилием воли заставил себя преодолеть минутную растерянность и чувство неловкости, вызванное присутствием стольких гостей. Хотя, если и помешал Михаил Николаевич кашлянул. А я наверняка помешал, прошу извинить: обстоятельства чрезвычайные.
Что такое? Что такое? встревожились гости. Надеемся, не война?
Не война, но события печальные, драматические и даже трагические. Сегодня, десятого июля, разбился в самолете мой друг и единомышленник, блестящий теоретик военного искусства
Кто?
Кто? Гости помоложе повскакали со своих мест, выдергивая из-за ворота салфетки, а старики откинулись в креслах. Гай, Калиновский? Иссерсон, Свечников, Какурин?
Тухачевский печально вздохнул, показывая, что в этом перечне имен отсутствует одно особенно дорогое для него имя, собственно и давшее повод для скорбного сообщения.
Мой друг и единомышленник Владимир Кириакович Триандафиллов.
После этих слов грянула пауза, а затем по гостиной пронесся шепоток: