Спал я и эту, и последующие ночи крепким сном честного трудящегося. Если что и снилось, то поутру забывалось сразу и начисто. Тонны, километры и барыши вытеснили туманные предчувствия.
Тем не менее, на десятое июля я никаких иных дел, кроме эвакуации Петькиной практики, не планировал. Маленько передохну.
Сушь стояла большая, не даст Бог в ближайшее время дождичка, великой будет. Крестьяне тревожно смотрели на небо, на поля, да и мне радоваться нечему. Воздух возить, как не уродится ничего? Правда вечером обещали идет! Циклон из Атлантики! А сегодня должен быть крестный ход.
Дождя!
Такими вот мыслями я отвлекал себя всю дорогу. Это я позже понял, что отвлекал, тогда казалось реальные заботы реального работяги.
Речушка обмелела, вода спала на треть, но оставалась чистой и прохладной. Никакого желания купаться не было. Хотелось поскорее вернуться и заняться обычными, повседневными хлопотами.
Мусору в лагере поприбавилось, но никто меня не ждал. Я-то надеялся, что все готово, собрано, сложено, упаковано, а зря. И никого нет. Я посигналил, гудок у Чуни громкий, но никто не спешил ко мне с извинениями или объяснениями. Заработались, да? Раздраженный, я пошел туда, откуда в прошлый раз доносились голоса практикантов. Если они думают, что у меня других дел нет, кроме как мотаться на край глухого района, то ошибаются. Пусть ищут другого извозчика.
За деревьями, в низине лежало кладбище. Старое, давно заброшенное, непомерно большое для крохотной деревеньки. Я спустился, подошел ближе. Вот она, практика. Словно кроты изрыли тут и там виднелись кучки земли, дыры, идущие вглубь, вниз прямо над могилами. А некоторые и вообще выглядят разрытыми. Образцы почв. Однако
Я побродил между рядов могил. Большинство самые скромные, но встречались и мраморные плиты, настоящего мрамора, не крошки. Правда, старые, еще дореволюционные. Как не украли? Народ нынче ушлый, все украдет, все продаст. Видно, не пронюхали, деревенька скромная и уж больно далекая. Очередь не дошла.
Запах от потревоженных могил претил, и я поспешил покинуть кладбище. Куда все же они подевались?
Я решил съездить в саму деревеньку. Вблизи она производила еще более удручающее впечатление: некрашеные, нечиненые дома, косо врастающие в землю, отсутствие обычной живности кур там, уток, коз, да просто отсутствие людей.
Окна и двери заколочены кое-как, больше для порядку. Большинство досок и с самого начала были траченными, трухлявыми, а сейчас и вовсе ни на что не годились. Отдирать их от дверей я, конечно, не стал, но тоски они поприбавили.
Наконец, попалась изба жилая. Две курицы разгребали что-то во дворе, и вся скотина. Нет, еще кошка она сидела на порожке, словно следила за мной, курами, просто за жизнью. Серенькая, с темными полосами и невзрачной шерсткой, таких по округе на дюжину тринадцать. Порода среднерусская обыкновенная. Подкупает у таких кошечек морда. Просто не морда, а лицо.
Я долго разглядывал и двор и кошку лишь потому, что не хотелось стучать в дверь, беспокоить. Беспокоить не хозяина себя. До сих пор ничего особенного не произошло ну, нет ребят, бывает. Отошли на новое место, образцы взять, а с отъездом решили повременить. Что меня не предупредили, так впервой разве сталкиваться с людской необязательностью?
Занавеска крохотного окошка качнулась. Смотрят на меня, стало быть. Теперь медлить просто невежливо.
Я легонько постучал в дверь. В таких старых домишках они все разные, особенные. По себе делались, и ширина, и высота, сразу можно было узнать и стать хозяина, и достаток. Эта дверь говорила только о старости.
Брякнула щеколда, дверь открылась полностью, как знакомому, а не на четверть, как чужому.
Старушка действительно была в годах, лет семидесяти, но живая, бодрая.
Тебе кого, милок?
Узнать хочу. Тут студенты на практике, я их забрать должен, в город отвезти. А их нет. Не скажите, где могут быть?
Эти, что кладбище рыли?
Ну, не знаю. Наверное. Рыли что-то. Я водитель, мое дело привез, отвез, стало неловко, и я начал оправдываться. Но старуха, похоже, не сердилась. Она боялась.
Я им говорила. Упреждала. Кто слушает. Силы моей на них нет, власти нет. Делали, как хотели, бумага ум заменила.
Я что-то не понимаю
То не страшно. Не понимаешь отойди, подумай. Людей спроси.
Я и спрашиваю. Где они, студенты?
Так разве я знаю? Разбудили они его, подняли. Я говорила, да что им. Словно глухие, незрячие.
Кто они?
Студенты, кто же. И начальник. Бойкие, торопились.
А разбудили кого?
Его. Что лежал
За два года я начал привыкать торопиться медленно. Чаще всего старики непонятны потому, что их не хотят понять. Но сегодня терпение мое не казалось особенно стойким. Может быть, потому, что я начал волноваться.
Значит, он лежал, а они его подняли?
Растревожили.
И что, они вместе куда-то пошли?
Нет. Он пришел за ними.
Ну хорошо, пришел, а дальше?
А дальше для них ничего больше нет.
Почему?
Он их всех оборол.
Оборол?
И оборотил. Нет их больше. И не ищи, она беззвучно пошевелила губами, будто хотела добавить что-то, но не решалась вслух.
Искать я должен. Мне ж в город их доставить нужно.
Не ищи. Неровен час найдешь. Они ведь здесь где-то. Рядом.
Вот-вот. Где, скажите, да я пойду.
А найдешь не узнаешь, старуха меня не слышала. Девять дней минует, тогда можно. Если среди них не будет другого
Вся эта невнятица говорила об одном старуха выжила из ума. Такое случается.
А еще кто в деревне живет?
Никого, милок. Нету больше деревни, кончились Шаршки.
Ну, хоть в какой стороне искать-то? спросил я для очистки совести.
Негодный ты искать. Сейчас негодный, добавила она, не желая огорчать вконец.
Негодный, согласился я и пошел прочь.
Эй, милок! кликнула она вслед.
Да? без особой надежды повернулся я.
Ты меня до дочки не отвезешь, милок?
До дочки?
В Глушицы. По пути тебе.
Найду ребят, тогда посмотрим.
До дочки, повторила она.
Я все-таки прошелся по деревне. Старуха не обманула никого найти не удалось. Запустение. Можно дом купить, и жить робинзоном. Два-три года назад просили за такой тридцать тысяч долларов, пятьдесят, у кого фантазии больше. Съест-то он съест, да кто ж ему даст
Я вернулся к Чуне. Подожду у лагеря. Разбудили, однако, растревожили. Динозавра. Тиранозаурус Рекс. Он проснулся и всех сожрал. Господи, конечно, они же на кладбище рыли. Суеверия, темные страхи, они же здесь, рядышком, вот к старухе и вернулись.
И все же где они?
Я заглянул в палатку, теперь внимательнее. Обычный студенческий бардак, помноженный на приволье. Раскиданная одежда, кроссовки, носки. Пара книг, лежавших на земле. В углу ящик с консервами, другой с презентами от дяди Бена. Дядя Том и дядя Бен. Два мира, две судьбы. Шаршки деревня контрастов.
Я вышел наружу, свежий воздух сразу стал милее и слаще. В другой палатке, такой же, стояли рядами ящики, на которых мелом было написаны номера первый, второй, всего восемь. Все заколочены, кроме последнего. Я приоткрыл крышку. Склянки темного стекла, внутри земля. Я вспомнил, что это за земля и поспешно положил склянку (пронумерованную, 2426) на место. Под ногами хрустнуло. Я наклонился. Несколько склянок валялись, раздавленные, осколки сверкали острыми краями. Вот это уже непорядок.
Три часа пополудни. Достав их кабины сверток с бутербродами, я присел в тени. Подожду до четырех, и поеду. День проходит зря. Жаль.
Черное пятно костра выглядело старым и холодным. Получается, сегодня они еду не готовили. И вчера тоже. Дожевывал свой бутерброд я безо всякого желания.
Трижды я заводил Чуню и ехал наугад, туда, куда мог проехать к Оленьему логу, к старому песчаному карьеру, к кабаньему болоту, но никого не нашел. Ни следа. Сквозь землю будто провалились.
К девяти часам стало ясно нужно уезжать. Солнце вот-вот сядет, а в темноте мерить дороги слишком даже для Чуни. Невольно, почти неосознанно я завернул в деревню, притормозил у избы.