Алиса стала рядом.
– В чем дело? Ведь это же враг?
– Да, но он только что сдался. Знаешь, кто это? Сирано де Бержерак!
– О Господи!
Де Бержерак открыл глаза и взглянул на Алису:
– Вам следило бы сначала выяснить, как обстоят дела, мадам. Впрочем… люди так редко дают себе этот труд. Вода быстро прибывала, и палуба перекашивалась – этак де Бержерака –скоро покроет с головой. Он закрыл глаза и открыл их снова.
– Бёртон?
– Да?
– Теперь я вспомнил. Как же глупы мы были оба. Ведь вы тот самый Бёртон… Клеменс говорил, что вас… завербовал этик.
– Да.
– Зачем же мы…тогда дрались? Я… слишком поздно вспомнил… нам… следовало бы отправиться… в башню… вместе. Теперь… я…
Бёртон наклонился, чтобы расслышать угасающий голос.
– Что вы говорите?
– …ненавидел войну… и глупость… Бёртону показалось, что де Бержерак умер, но француз вымолвил еще:
– Констанс! – потом вздохнул, и его не стало. Бёртон заплакал.
Часть двенадцатая. Последние 20 000 миль
Глава 39
Бёртону и Харгривз, наряду с другими оставшимися в живых пришлось выдержать гнев Ла Виро. Высокий, темнолицый, большеносый епископ бушевал битый час, расхаживая перед шеренгой «преступников». Они стояли у почернелого собора, огромного и крайне нелепого сооружения.
Греческий портик с ионическими колоннами венчал луковичный купол с гигантской каменной спиралью на макушке. Все это были символы Церкви Второго Шанса, что не мешало Бёртону и прочим находить собор безобразным и смешным. Как ни странно, но именно дурной вкус Ла Виро, создателя этого архитектурного чуда, помог им выдержать гневную речь. Он был во многом прав, но нагородил и немало глупостей.
Что ж делать – только он мог дать им Граали, одежду, кров. Поэтому спасенные не защищались, но давали выход своему гневу, втихомолку посмеиваясь над уродливым храмом и его строителем.
Наконец Ла Виро устал живописать глупость, черствость, жестокость, кровожадность и эгоизм тех, кто стоял перед ним. Он воздел руки и заявил, что ему тошно на них смотреть. Он вернется в храм и помолится за ка убитых ими вироландцев. А также за живых и мертвых грешников, хотя они этого не заслуживают Корабельщиков он передаёт брату Фениксо, известному ранее как Герман Геринг.
– Вид у вас как у наказанных за дело детей, – сказал Геринг. – Надеюсь, вы так себя и чувствуете. Но пока что я не питаю на ваш счет особых надежд. Это потому, что я зол на вас. Но я преодолею свой гнев и тогда сделаю все, чтобы помочь вам измениться к лучшему.
Он провел всех в заднее помещение храма, где вручил каждому Грааль и одежду, включая и теплые вещи.
– Все остальное, что вам понадобится, придется добывать самим, – сказал он и отпустил всех, попросив остаться одного Бёртона.
– Вы слышали, что Сэмюэль Клеменс умер от сердечного приступа?
Бёртон кивнул.
– Очевидно, он думал, что брат Эрик по прежнему намерен свести с ним старые счеты. Это оказалось последней каплей после того, что он пережил во время боя. Последняя соломинка сломала спину верблюда – и сердце человека.
– Джо Миллер рассказал мне об этом утром, – сказал Бёртон.
– Да а. Если кто то не займется этим титантропом, он тоже умрет от разбитого сердца. Он по настоящему любил Клеменса.
Геринг спросил Бёртона, намерен ли тот продолжать свой пути к истокам. Бёртон ответил, что не затем шел так далеко, чтобы отказаться. И намерен отправиться к башне как можно скорее.
– Придется вам построить себе парусник. Люди Клеменса, конечно, не разрешат вам плыть вместе с ними на «Афиш не расклеивать».