Посиди в гостиной, а я пока принесу чай, который Полли для нас заварила, говорит Кейт и указывает на сводчатый проход, прежде чем уйти.
Я снимаю свою черную сумочку через плечо; из кармашка торчит таможенный бланк. Приятных каникул. Я сминаю листок в шарик, настолько крошечный, насколько хватает сил. Никакие «каникулы» мне не помогут.
Глава 2
Я понимаю, почему гости «Совы и ворона» в восторге от послеобеденного чая, который подают в гостиной, но в этом сконе слишком много сахара. Хоть текстура практически идеальная, но в уровне сладости многие пекари терпят неудачу. Мука, сливочное масло и сахар всего лишь основа для других вкусов: приправ и экстрактов, фруктов, кремов и шоколада. Выпечка никогда не должна быть слишком сладкой. Она должна быть запоминающейся.
Не то чтобы я эксперт по сконам; на самом деле я никогда их не пекла. Последний раз я их ела четыре месяца назад с послеполуденным чаем, когда Пилар захотела отпраздновать свой двадцать первый день рождения в отеле «Майами Билтмор».
Как и тот отель эта гостиная с ее льдисто-голубыми стенами и парчовыми тканями выглядит, скорее, как картина, нежели комната. Я же здесь фигура, нарисованная в чужой жизни.
Назову ее «Юная кубинка с переслащенным сконом не в Майами».
и прогулки. Сельская местность очень близко. Можешь взять один из велосипедов для гостей, добраться куда угодно и по-настоящему отдохнуть. В центре полно кафе и маленьких магазинчиков. Я уверена, они тебе понравятся. Между глотками крепкого черного чая Кейт провела последние пять минут, пытаясь продать мне Винчестер, как заправский риелтор.
Я холодно улыбалась все это время, словно мне было до этого дело.
Звучит здорово. И спасибо, что приняли меня. Я сижу в воображаемом пространстве между желанием утопить свои слова в украшенном узором из роз заварнике и выказать уважение женщине, которую знаю с рождения.
К черту любезности, говорит Кейт, можешь быть со мной откровенной.
Хорошо. Я ставлю чашку на стол с неподобающим звяканьем. Не хочу здесь оставаться. Не важно, были они мне семьей или нет.
Ее взгляд остается спокойным, как белое мраморное небо за окном. Кейт обводит пальцами ободок чашки. Ее закругленные ногти поблескивают темно-вишневым лаком.
Конечно, не хочешь. Нет нужды притворяться. Но твои родители считают, что некоторое время вдали от дома поможет
Как насчет того, что думаю я? Что насчет моих чувств? Я, словно заевшая пластинка, повторяю этот текст с тех пор, как мне забронировали билет на самолет. Помощь, которая мне нужна, находится в четырех тысячах миль отсюда через Атлантику. Там, где несколько недель назад у меня было все, чего я хотела. Там наша пекарня; я стану управлять ей и развивать бизнес. Эту пекарню когда-то открыла моя abuela. «Ла Палома»[10]. Память о ней и ее дух поселились в тех стенах. А меня там теперь нет.
Не нужна мне Англия. Майами мой любимый город. Дом, где я так часто побеждала за семнадцать лет. Он зовет меня, сгущая кровь, отдаваясь в костном мозге. «Ты моя, говорит он. Ты снова можешь победить».
Но не здесь. Не в Англии.
С Майами связаны самые дорогие мне отношения, которые я втайне оплакиваю. Abuela. Андре. Стефани. Мои сердце, тело и память еще не оправились после них. За восемьдесят пять дней в Англии слишком много может произойти перемен, а меня не будет дома, чтобы их остановить.
Тебе больно, Лайла. И ты напугала своих родителей, говорит Кейт. Самое важное сейчас, чтобы ты оправилась, а не взяла на себя управление «Ла Паломой».
Bueno[11]. Что ж. К черту любезности видимо, это правило работает в обе стороны. Но у меня все было под контролем. Мне нужно больше времени, а не разговоров или пространства. Почему родители не могут этого понять?
Кейт накручивает на палец выбившуюся из пучка прядь волос.
Пообещай мне одно, потому что мы обе знаем о гневе tu mamá[12].
Я бросаю на нее взгляд, удивившись испанским словам.
Постарайся обустроиться здесь. Может, даже немного повеселиться. Ты ведь будешь осторожной? Похоже, полчаса в моей компании добавили юго-западные нотки к ее акценту. Не бегай одна по ночам и не делай ничего безрассудного.
Безрассудного. Как то, что я сделала две недели назад? Мои щеки краснеют от стыда и злости. Я была такой неосмотрительной. Такой небрежной.
Но я молчу. Я не отвечаю, съедая последние кусочки скона с черной смородиной, который испекла Полли. Да, слишком сладкий.
Моя чашка пуста только наполовину, когда Кейт хлопает меня по плечу.
Я покажу твою комнату. Спенс уже, должно быть, отнес сумки наверх. Она встает и жестом зовет меня за собой в фойе, а затем вверх по широкой лестнице.
На втором этаже «Совы и ворона» восемь гостевых комнат. Кейт упоминала, что все были забронированы, но сейчас обшитый деревянными панелями холл занят лишь рядом медных канделябров. У каждого по бокам огромные золотые крылья.
Мы останавливаемся у широкой двери без номера с клавишной панелью.
За этой дверью лестница, которая ведет к нашей квартире. Код индекс старого района в Майами. Лицо Кейт смягчается от ностальгических воспоминаний. Когда ее родители переехали в Майами из Венесуэлы, Кейт так много времени проводила в бабушкином доме с мами, что он стал для нее родным. Мы с Пилар никогда не звали ее кузиной. Она всегда была нашей tía.
Кейт жестом просит меня ввести знакомые пять цифр. После сигнала дверь отворяется, открывая вход на очередную лестницу с резными перилами.
Лестница приводит нас в просторный лофт. Кейт указывает на одну сторону коридора.
Наша со Спенсом комната вон там.
Она поворачивается и ведет меня через гостиную в противоположное крыло.
В этой стороне твоя комната, ванная и комната Гордона. Он сейчас с группой занимается в библиотеке.
Я смутно припоминаю, что экзамены здесь занимают значительную часть лета.
Поверить не могу, что Гордону уже шестнадцать.
Она улыбается.
Он так сильно вырос, что ты его и не узнаешь. Когда вы виделись в последний раз, ему было, кажется, двенадцать. Прямо перед нашей поездкой в Ки-Уэст.
Ага, он любил бегать по кухне в «Ла Паломе», пока вы с мами пили кофе на крыльце. Мои темные волосы падают на лицо, и я чувствую запах самолета. Я откидываю их назад. Он пытался украсть пирожное с каждого противня, что abuela доставала из печи. Она шлепала его полотенцем, но ему было все равно.
Воспоминания жалят, как шлепок резинкой по запястью.
Я отвожу взгляд в сторону; Кейт сжимает мое плечо. Она открывает деревянную дверь и указывает рукой внутрь.
Располагайся. Ты знаешь, где меня найти. Ужин в семь.
В спальне, где мне предстоит провести следующие восемьдесят пять дней, стоит кровать с балдахином на четырех столбиках. Не из «Икеи», а аутентичная мебель регентской эпохи. Я бросаю сумочку и провожу пальцами по вишневой древесине. Как и от всего остального в гостинице, от нее веет стариной.
Спенсер оставил мои чемоданы рядом со скамьей с серой вельветовой обивкой. Я изучаю комнату: комод с телевизором, двухместный серый диванчик с узором из цветов, письменный стол. В одной из стен огромное окно из двойного стекла, сквозь которое пробивается тусклый свет с улицы. На соседней стене ряд еще более широких окон, но с поворотным механизмом. Я раздвигаю шелковые занавески кремового цвета. Оконные рамы издают протяжный скрип, когда я поворачиваю ручку и высовываюсь по пояс наружу. Наклонившись через подоконник, я вижу поверх верхушек деревьев огороженный церковный двор, который почти вплотную примыкает к моей стороне «Совы и ворона». Глаза с трудом стараются привыкнуть, что перед ними больше не пальмы и персиковая штукатурка, а видавший виды кирпич и церкви со шпилем, как у этой крошечной каменной церквушки по соседству.