Добравшись до вершины одного из холмов поменьше у подножья водонапорной башни, сквозь деревья я увидел в отдалении дом. Снова повалил снег. Вдоль водосточных желобов крыши сияли и перемигивались алые рождественские лампочки. Высокие кустистые деревья по обе стороны подъездной дорожки нарядились гирляндами и мерцали зеленью. Маленькие окошки подвала и окно эркера светились бледными прямоугольниками. Меня словно пригвоздило: остановившись как вкопанный, я затаил дыхание. Я представил, как мама готовит обед на кухне, подпевая рождественской песенке по радио; как отец сидит внизу на диванчике, смотрит новости и раскладывает пасьянс. А я замер в сыплющемся снегу и глазел по сторонам: на Хансон-роуд не видно ни машин, ни людей, весь мир затих; не слышно ничего, кроме ритмичного тиканья ледяных снежинок, садящихся на насквозь мокрую куртку. Мне вдруг стало одиноко и печально. Я вновь посмотрел на дом, и впервые в моей юной жизни меня накрыло.
Замерев в остановившемся мгновении пространства и времени, я осознал, как необъятен мир и что однажды скоро мне придется покинуть отчий дом, пуститься в собственный путь. Друзья тоже разлетятся кто куда, и с некоторыми мне уже не увидеться, не поболтать. Родители, братья и сестры состарятся, мы все тоже простимся-распрощаемся. Ничто не останется прежним.
Дыхание застряло в горле, глаза заволокло туманом, ноги подкосились. Мне вдруг вновь было пять, только отец не стоял рядом и не держал за руку. Помню, я твердил себе, что все будет хорошо, что я вырасту и стану писателем и что слова, которые я нанесу на бумагу, помогут людям понять, как устроен этот мир.
Понятия не имею, сколько я так простоял посреди снегопада. Помню только, что в какой-то момент, совершенно бессознательно, ноги мои двинулись вперед, и я побрел с санками под мышкой и в конце концов добрался до дома, не опоздав к обеду.
За годы, что прошли потом, я часто вспоминал этот момент, однако никогда до сих пор о нем не говорил.
(Многие исторические сведения, которые вы прочли в первых частях этой главы, можно найти на страницах двух замечательных книг: «Эджвуд, Мэриленд: тогда и теперь» Джеффри Зелбрита и «Америка в картинках: Эджвуд» Джозефа Ф. Мюррея, Артура К. Штумпфле и Эми Л. Штумпфле. Категорически рекомендую оба издания.)
Дорожный указатель «Эджвуд Медоуз» на пересечении Бейберри-драйв и Эджвуд-роуд (фото предоставлено автором)
Испытание оружия на эджвудском «Арсенале» (фото предоставлено «Балтимор Сан»)
Старая железнодорожная станция Эджвуда (фото предоставлено «Иджис»)
Майерс-Хаус (фото предоставлено Алексом Балико)
Армейские квартиры в районе Седар-драйв (фото предоставлено автором)
Библиотека Эджвуда (фото предоставлено «Иджис»)
Дом автора на Хансон-роуд (фото предоставлено автором)
II
Первая девушка
«В конце концов, разве убийцы не возвращаются на место преступления, чтобы посмотреть, что они натворили?»
1
Впервые я увидел Наташу Галлахер на воскресной утренней мессе они пришли всей семьей. Мне тогда было двенадцать, значит, Наташе шесть. В церковь в тот день пошел с родителями только я, мои сестры и брат уже не жили дома. Мы намеренно сели в заднем ряду: у отца были билеты на матч «Балтимор Колтс»[10], и он твердо решил улизнуть сразу после окончания десятичасовой службы.
Галлахеры на несколько минут опоздали. Я услышал, как за спиной скрипнули и открылись тяжелые двери, и оглянулся. Юный Джош стоял между родителями и выглядел потрясенным уверен, я выглядел так же. Маленькая Наташа стояла несколько в сторонке, держа маму за руку: платье в горошек, длинные светлые волосы заплетены в косички. Вся семья сделала несколько осторожных шагов по центральному проходу; затем они остановились, вертя головами, выискивая место, где бы сесть. Отец тут же пригласил их жестом, шепнув нам с мамой пересесть ближе к центру скамьи. Один за другим Галлахеры юркнули на скамью рядом с нами. Как только все расселись, я непринужденно наклонился вперед и посмотрел на них. Джош сонно уставился на меня, но кивнул с такой артистичной крутизной, что позавидовали бы и Джеймс Дин, и Элвис Пресли. Наташа, севшая слева от него, беззубо улыбнулась от уха до уха и помахала пальчиками в преувеличенно радостном приветствии. Я немедленно сел как сидел и уставился строго вперед. Лицо и уши разгорались так на меня действовали девчонки любого возраста.
В следующий раз я увидел Наташу летом. Она скакала по тротуару мимо моего дома и, размахивая руками высоко над головой, напевала мотивчик из «Скуби-Ду»[11] высоким гундосым голосом. В тот день она прошла метрах в пяти от меня, даже не зная, что я ее слышу.
В центре двора перед домом рос древний дуб. Мы спилили его несколько лет назад, но пока дуб стоял во дворе, он очень удачно маскировал крыльцо от проходящего транспорта, и густая крона из заросших листвой ветвей прикрывала тротуар. Я завел привычку забираться на дуб и устраивался там на ветке, метрах в трех или пяти над землей, обычно с томиком Стивена Кинга. Мне нравилось чувствовать, что для всего мира я становлюсь невидимкой, а сам могу наблюдать за потоком машин или за редкими пешеходами подо мной. Они проходят и понятия не имеют, что я сижу где-то так близко, что могу дотянуться и коснуться их. А я сижу, невидимый и неслышимый, и фантазирую: как они живут, куда идут, радуются или грустят, замышляют хорошее или плохое.
Слова песенки, что она напевала, я знал наизусть Скуби-Ду в детстве был любимым мультперсонажем моих субботних утренних просмотров, и я тоже чуть было не запел, но не хотел ее пугать, поэтому промолчал и дал пройти. Наташа дошла до перекрестка на углу Тупело, остановилась, замолчала, посмотрела налево-направо и только потом перешла улицу. Едва оказавшись в безопасности на тротуаре, девочка снова запрыгала и запела, продолжив путь по Хансон-роуд. Я взялся за новую главу, а когда опять поднял глаза на дорогу, девочки уже не было.
Позже тем летом Наташа с подружками как-то остановились у точки, где я продавал лимонад. У всех троих на шеях под мокрыми волосами висели полотенца. «Наверное, плавали», подумалось мне. Одна из девчонок заявила, что денег у нее нет, и тогда Наташа достала кошелек с мелочью и заплатила за всех троих. Она стала совсем не похожа на ту Наташу в церкви: держалась застенчиво, избегала смотреть в глаза и едва словом со мной обмолвилась. А потом вновь села на велик, глянула на меня через плечо и говорит:
Пока, богатенький Ричи.
Я застыл, провожая их глазами и удивляясь: откуда она знает, как меня зовут?
Последний раз я видел ее в восемьдесят втором году, когда учился в выпускном классе. За неделю до рождественских каникул мы с Джимми Кавано сидели в спортзале на трибуне, в верхнем ряду, и смотрели, как на арене разминаются борцы из Эджвуда и Бель-Эйр. Из колонок ревел «Ван Хален». За четверть часа до начала матча болельщики принимающей команды битком набились в своей зоне и стояли на ушах. Джимми вел себя так, как и положено Джимми наматывал жвачку на кончик пальца прямо изо рта. Явно хотел, чтобы я подначил его швырнуть эту жвачку в кучерявую копну волос девочки перед нами.
Первым я увидел мистера Галлахера он стягивал с плеч теплую зимнюю куртку, входя в спортзал. Жена и дочка шли сзади, раскрасневшись с морозца и дрожа после пробежки по парковке. Наташа стянула с головы розовую лыжную шапочку, и волна длинных светлых сияющих волос хлынула на плечи. С тех пор как я видел ее в прошлый раз, она подросла, стала заметна будущая сердцеедка. Ей повезло: у нее есть брат; уж Джош-то построит мальчишек-одноклассников сестры.