В последний раз я подошел к храму. Голова Пророка была обезображена, его лицо было невозможно узнать. Но одежды странным образом, несмотря на лужи крови повсюду, остались белыми и почти незапятнанными. Внутри храма был беспорядок, на полу валялись груды черепков разбитых сосудов вперемешку с комьями земли. Но большой круглый сосуд у главного алтаря остался нетронутым. Огонь в нем ровно потрескивал, как ни в чем не бывало, точно так же, как еще час назад, при жизни первосвященника.
У меня не было чувства, что на моих глазах свершилась трагедия. Напротив, произошедшее показалось мне чем-то возвышенным. Изменившим ход вещей.
Его смерть, кажется, и не могла быть иной. Конец гениального человека, первого в истории, поведавшего людям о рассвете единого Бога. О его огромной, не имеющей границ отеческой любви к ним. А значит и о неминуемой победе добра над злом в конце времен.
Ведь так говорил Заратустра.
Глава 2
Только этот путь (Дао Лао-Цзы)
Место: Древний Китай, граница империй Восточная Чжоу и Ци (современный центральный Китай)
Время: 557 год до нашей эры
Мне пришлось отдать начальнику пограничной заставы несколько золотых монет. Коррупция в Китае что две с половиной тысячи лет назад, что сейчас кажется, неискоренима.
Инь Си, на коне, в легких доспехах и шлеме, выглядел величественно. Это был сильный, уверенный мужчина в расцвете сил. Я просил его закрыть глаза на пересечение мною тщательно охраняемой границы в это неспокойное время. Я был явно не китайцем, что несколько упрощало дело. Да и плата была достойной: всего за пару таких монет можно купить приличный деревенский дом. Так что за эти деньги я хотел еще и кое-что узнать.
Инь Си снова смерил меня взглядом, попробовал монеты на зуб. Конечно, они были настоящими. Наконец, не без традиционного презрения к чужеземцу, Инь изрек:
Так уж и быть, помогу тебе. Если сможешь объяснить, что и зачем ты ищешь.
Я хотел было ответить, что ищу Истину и ничего больше. Но он вряд ли оценил бы мою иронию. Я спросил его о произошедшем с утра.
Ладно. Уговор есть уговор. Но запомни хорошенько. Если хоть один человек из Восточной Чжоу узнает о том, что я тебе расскажу, то я найду тебя где угодно, своими руками отрежу тебе язык и поджарю его на ужин.
Мы проследовали с ним в тесное каменное строение размером с сарай. Вокруг во все стороны простирался лес, свежий и благоухающий в этот весенний полдень. Здесь никто не смог бы нас подслушать.
Инь Си принялся рассказывать, как было дело.
На рассвете после дождливой ночи, он, как и каждое утро в последние несколько лет, совершал обход вверенной ему заставы. Редко кто пытался пересечь этот важнейший рубеж. Империя Восточная Чжоу занимала почти весь центр Китая, ее правители ваны вот уже пятьсот лет имели неоспоримый мандат неба на управление всем Китаем. Но в последние сто лет железная рука правителей Чжоу ощутимо ослабла, и от нее стали откалываться приграничные территории. Формально они признавали императора Чжоу своим сюзереном, платили ему дань, делали вид, что выполняют его приказы, но на самом деле с каждым годом становились все самостоятельнее. Самым опасным из таких новых государств была империя Ци.
Ци была невелика по территории, зато имела выход к океану, порты для торговли, и в этой стране процветали наука и искусство. Там были лучшие во всем Китае ремесленные мастерские, приносившие большой доход. Правители Ци уже почти перестали притворяться, что подчиняются Чжоу. Отношения накалились, и не случайно великий ван назначил главой пограничной заставы одного из самых преданных лично ему военных Инь Си. Пересекать границу было запрещено всем, кроме лично знакомых Инь Си крупных торговцев и послов, имевших разрешение императора. Но я не являлся подданным Чжоу, я даже не был китайцем, поэтому на меня этот запрет распространяться не мог.
Во время утреннего обхода военачальник заметил приземистого старика, который шел через границу так спокойно, словно ее и вовсе не было. Это было неслыханной дерзостью, и Инь Си уже занес над головой большой хлыст, чтобы с силой, возможно, до смерти, отхлестать им странного бродягу, явно выжившего из ума. Но как только тот с озорной улыбкой поднял голову, они со слезами радости бросились друг другу в объятия.
Инь Си отлично знал этого человека еще с тех пор, как был юнцом. Звали его Лао-Цзы. На китайском, в зависимости от контекста, это имя означало «старый мудрец» либо «старый ребенок». Странным образом оба эти значения отлично подходили ему. Седые волосы и фигура пожилого мужчины сочетались в нем с почти детским задором, невероятной скоростью мысли и огромной любознательностью. Лао-Цзы умел читать, видимо, с рождения, и всю жизнь читал все, что ему попадалось. Он происходил из знатной семьи, и правитель назначил его смотрителем своей личной библиотеки, в которой хранились горы пергаментов, накопленные за века. Говорят, что этот книгочей мог читать месяцами напролет, все это время не выходя из архива. Там же Инь Си с ним и познакомился.
Позже библиотекарь оказал ему большую услугу. Семилетний племянник жены Инь Си, живший у важного богатого чиновника, скоропостижно умершего, по древним традициям должен был быть заживо погребен вместе с покровителем, так же, как жена чиновника, его наложницы и прислуга. Женщина горько оплакивала еще живого мальчугана, и Инь Си в отчаянии попросил у мудреца помощи. Тот во время аудиенции показал правителю древний манускрипт, который запрещал предавать живых детей погребению, а затем упросил пощадить ребенка. С того момента Инь Си стал не только другом уважаемого архивариуса, но и отчасти его последователем.
Встретив Лао-Цзы этим утром (по счастливой случайности солдат рядом не было), он, конечно, не стал его задерживать. Инь Си с удивлением узнал, что тот попросил у правителя отставки со своей почетной должности. Он решил, что сделал все, что мог, для просвещения жителей Чжоу, и собирался полностью изменить свою жизнь, навсегда уйдя в Ци. Инь Си был крайне этим опечален. Он спросил Лао-Цзы, не оставил ли тот письменный трактат о своих идеях, превратившихся в очень популярное в среде образованных людей Чжоу учение. Мудрец ответил, что всю жизнь только размышлял, но так и не написал ни строчки.
Инь Си был не просто этим расстроен, он был в ярости. Он встал перед учителем во весь рост, стал трясти его за плечи (что, конечно, было совершенно неподобающим), сказал, что пока он жив, он не выпустит Лао-Цзы из страны. Тогда Лао-Цзы со своей привычной рассеянной улыбкой попросил принести несколько больших кусков пергамента и перо с чернилами. Несколько часов подряд он без отдыха диктовал Инь Си трактат «Книга пути (Дао) и достоинства». Закончив последнюю фразу, старик еще раз тепло и крепко обнял друга, а после встал и незамедительно продолжил путь.
Они расстались всего пару часов назад. Опечаленный военачальник зашел домой и рассказал о случившемся жене. Та не могла ему поверить, а затем показала великолепный шейный платок из тончайшего шелка, вышитый ее руками золотой нитью, уберегающей от зноя. Она собиралась вскоре проведать родителей в столице и заодно зайти в библиотеку, чтобы подарить его Лао-Цзы.
Я сказал, что почти наверняка нагоню Лао-Цзы еще до заката и с удовольствием передам ему подарок. Инь Си поблагодарил, вручив мне платок (и в самом деле, дивной красоты), за которым сбегал к нему домой его подручный. Страж границы подробно объяснил, каким путем мне следует добираться в новую столицу империи Ци, куда держал путь мудрец. Она находилась не очень далеко на расстоянии одного дневного пешего перехода от заставы.