Когда вы успели все подготовить: и доклад, и приказ, и грамоты? спрашивали они потом.
А вот, успел.
К планируемым событиям надо готовиться тщательно и как можно раньше, это правило я усвоил давно, в первые месяцы своего учительства.
А когда в заключение голосом Левитана (после ночных бдений голос звучал как басовая труба) я провозгласил:
Да здравствует 45-я годовщина Великого Октября! раздались громовые аплодисменты.
Именно тогда были поняты самые простые, азбучные истины управленческой науки:
не подводи товарищей, коллег, оправдывай их доверие;
что обязан делать умри, но сделай; лишнего не обещай, но что обещал выполни;
будь на высоте, старайся соответствовать ожиданиям подчиненных; будь нужным своему коллективу, будь востребован;
защищай не только интересы коллектива, но стой горой за каждого; возвышай личность каждого, потому что каждый учитель должен быть Всеми Уважаемой Личностью;
возлюби своих коллег, особенно, если видишь, что они питают к тебе хорошие чувства;
не оскорбляй подчиненных необоснованным недоверием.
Одной из особенностей коллектива Степановской школы было необыкновенно высокое доверие ко мне как к директору. Такого я не встречал потом нигде. Так, я часто спрашивал коллег, как следует поступать в том или ином случае; а потом, когда принималось окончательное решение, и я доводил его до людей, никогда не возникало «особых мнений» или желания отлынить. Авторитет директора в этом коллективе был просто непререкаем. Нередко в разговорах с посторонними лицами можно было слышать: «Надо слушаться, так сказал наш директор». Такое сейчас редко встретишь. Это, как в хороших семьях, где мудрая жена-мама постоянно говорит детям: «У нас папка главный в семье, как его умная голова решит, так и будет». Правда, дальновидная мамка никогда не будет афишировать, что умной головой папки управляет она сама.
Другой особенностью коллектива была высокая квалификация педагогов. Мне не нужно было натаскивать кого-либо из них в методиках работы; все были достаточно грамотны, хорошо знали свои предметы и в меру занимались самообразованием. Мне почти ничего не надо было приказывать: всё делалось вовремя, без всяких приказов. Думаю, что все эти особенности результат выучки людей во времена директорства К.Р. Толкачева, несмотря на то, что о его крутом характере и грехах ходили легенды.
И, конечно, главный урок, полученный мною от первого директорства урок ответственности. Люди не всегда понимают, обладаешь ты достаточными ресурсами для выполнения дела или нет. Но поскольку директор именно ты, то именно ты обязан найти эти ресурсы и обеспечить условия для выполнения дела.
Однажды в декабре, когда я зашел в класс столярного дела, учитель труда пожаловался, что кончаются гвозди на 50 и 100 мм, и скоро нечем будет работать. Мои попытки найти гвозди нужных размеров на базе леспромхоза не увенчались успехом. Делать нечего, надо было ехать в город. Я воспользовался тем, что меня срочно вызывали на какое-то совещание директоров, и поехал в Братск. После совещания попал на межрайбазу и купил два ящика гвоздей. Но встал вопрос: как довезти ящики, каждый из которых весил по 80 кг, до моей школы, находящейся за морем? Правда, море уже «стало» и зимник был пробит, однако никаких попутных машин не было и не предвиделось. Выбора не было, и я решил ехать поездом до Видима, а там будь, что будет. Кое-как под ругань проводника загрузил на станции Анзёби тяжеленные ящики в тамбур пассажирского вагона; а на станции Видим, обливаясь потом, выгрузил их. Теперь надо было найти попутную машину до Заярска, а потом из Заярска по зимнику через залив до своего поселка. Я долго бродил по Видиму, но найти машину не мог. Кто-то посоветовал идти к «тунеядцам». Так называли людей, высланных из европейской части Союза за «уклонение от трудовой деятельности», которые жили в поселке Чистая Поляна.
Я купил бутылку водки, самый ходовой товар для «бартерных» расчетов, и, пройдя по зимней дороге километра два, пришел в Чистую Поляну. Поселенцы-«тунеядцы» жили в новых добротных брусовых избах. В одну из них, возле которой стоял ГАЗ-66, я зашел. В избе было жарко натоплено, на койках в кучах тряпья в верхней одежде лежало трое не то мужчин, не то женщин, и еще трое сидели у плиты, на которой в большой консервной банке что-то булькало. Они вскользь посмотрели на меня равнодушными оловянными глазами и снова погрузились в созерцание булькающего варева. По запаху я понял, что варят они чифирь и ждут, когда варево дойдет до кондиции. Мои попытки привести кого-либо из чифиристов в здравое состояние не дали никакого результата. Диалога не получилось.
Пошел я дальше, зашел еще в две избы: там хозяева, несмотря на то, что время было послеобеденное, продолжали ночевать. В отчаянии я уже стал ругать себя за то, что связался с проклятыми ящиками. Другие директора, говорил я себе, приезжают на совещания и уезжают с легкими портфельчиками, а тебе нужно обязательно тащиться с гвоздями. И вдруг
Бог всегда приходит на помощь страждущим и ищущим в последний момент в момент крайнего отчаяния. В это я всегда верил.
Вдруг у одного из домов я увидел порожний лесовоз с работающим двигателем. Как же велико было мое счастье, когда выяснилось, что шофер лесовоза собирается ехать в Заярск! Дальше, я теперь был уверен, всё будет хорошо. Мы вернулись к станции, погрузили на открытую переднюю площадку ящики, привязали их проволокой, я взгромоздился на площадку сам (в кабине ехала беременная женщина), и мы поехали. Дорога была неблизкой. Пару раз останавливались: шофер проверял, живой ли у него седок на верхней площадке, и я, пользуясь передышкой, руками обмахивал себя, так как снег летел на меня из-под колес и облепливал с головы до пят. Один раз остановились у полуразобранного мостика, который чинили какие-то люди в одинаковых серых робах. Оказалось, это расконвоированные из ближнего лагеря. Они попросили у нас курево, и мы с шофером поделились, чем могли. Постояли. Покурили вместе с зэками. Выглядели те бодро и были вполне дружелюбны.
Наконец, приехали в Заярск и высадили беременную женщину. Дальше до Степановского леспромхоза мне надо было продвигаться по замерзшему морю, но и тут (везет же рисковым ребятам!), когда я стал рассчитываться с шофером и отдал ему поллитровку, он вдруг весело сказал:
А садись-ка, учитель, в кабину. Так и быть, довезу я тебя до твоей школы.
Я мигом вскочил в кабину, и машина, взревев двигателем, рванулась в промерзшую ночную мглу
Через полчаса я уже передавал драгоценные гвозди моему учителю труда.
Школьные будни
Мое второе директорство в Братской школе 9 с 1963 по 1967 годы было менее счастливым и менее удачливым, чем первое, хотя уроков, особенно из неудач, было извлечено достаточно много.
Школа была небольшая, около 600 учащихся. Коллектив учителей подобрался хороший и работящий. Было много молодых.
Люди внешне были приветливы и радушны. Однако по каким-то, поначалу для меня не очень понятным причинам, с авторитетом не только личности, но и должности директора здесь не очень считались. Многие говорили, что это было связано с тем, что мой предшественник был слишком говорливым и директорскими делами фактически не занимался. Среди педагогов постарше считалось нормой время от времени осаживать директора в рамках «критики», широко распространенной тогда в партийных кругах. Партийная прослойка в школе была значительной, а поскольку я был беспартийным, то считалось, что мои распоряжения и действия, как человека молодого и якобы чересчур горячего, надо систематически корректировать.