Алекс стал в основном оказывать услуги консультационного, организационного и аудиторского характера. Бегать с автоматом был удел тех, кто помоложе. Его же возраст, положение и звание позволяли уже, в основном, наслаждаться обеспеченной и достаточно спокойной жизнью, которая становилась временами пресной и в которой так был необходим дополнительный адреналин, к которому Алекс привык и без которого порой становилось невыносимо скучно. Поездки, перелеты, постоянное нахождение между домом и работой, вынужденное одиночество в долгих командировках, куда нельзя взять с собой супругу, стало с го- дами убивать семейное счастье. Упреки и непонимание друг друга стали частыми спутниками семейных конфликтов. Алексу исполнилось пятьдесят, и то ли затянувшийся кризис среднего возраста, то ли ощущение неизбежной пенсии, то ли усложнение отношений с женой, то ли пустота, которая образовалась в его душе и требовала заполнения, спровоцировали то, чего он никак не мог ожидать и предвидеть. С Алексом произошло самое ужасное, что может произойти с мужчиной пятидесяти лет. И это ужасное было самым прекрасным, что может произойти с мужчиной пятидесяти лет. Он влюбился.
Арья
Оранжевый диск солнца показал краешек из моря, подсвечивая небосвод и редкие когтевидные облака, которые, словно лапы гигантского неведомого зверя, пытались дотянуться до светила, схватить его и не дать продолжить свой неумолимый и неизменный маршрут с востока на запад. Солнце, раздвигая предрассветные сумерки, поднималось все выше и выше, расцвечивая пространство в фантастические цвета. Граница ночной тьмы, отбрасываемая западным отрогом Столовой горы на город, отступала к подножию и наконец достигла небольшого двухэтажного отеля, расположенного вблизи парка, засаженного аккуратно подстриженными кустами и отдельно стоящими вековыми деревьями, колючестволыми фагарами и огненноголовыми спатодеями. Еще минута-другая, и темнота окончательно отступила. Солнечный свет заискрился на влажной от ночной прохлады черепичной крыше, испаряя остатки росы. Белые стены отеля, отражая солнечные блики, стали ослепительно-белоснежными на фоне сочной зелени сада, а большие окна с открытыми деревянными ставнями, пропуская внутрь здания струи солнечного света, трепещущиеся от теней колыхающей листвы деревьев, разбудили жизнь и движение в доме.
Портьера окна на втором этаже, выходившего на сад, раздвинулась, створка рамы с перекрещивающимися импостами приподнялась, и в окне показалась молодая, длинноволосая девушка, с обесцвеченными красивыми прядями по последней моде.
Доброе утро, мисс Адаез.
Огромный темнокожий мужчина, кативший перед собой тележку с садовым инвентарем, задрал бритую наголо голову вверх, глядя на девушку. Его широкая физиономия расплывалась в радостной улыбке, демонстрируя крепкие белоснежные зубы, способные перекусить не только какую-нибудь куриную косточку, но и что-то сопоставимое с берцовой костью homo sapience. Впрочем, несмотря на свои внушительные габариты, человек этот излучал тепло, дружелюбие и некое почтение, по крайней мере к той, которую он назвал мисс Адаез.
Привет, Таф! Девушка одарила чернокожего в ответ искренней улыбкой, в которой хоть и присутствовала доля некоторой иронии и превосходства, но в то же время ощущались мягкость и участие. Так обычно добрые хозяйки улыбаются своим лучшим работникам или любимым питомцам. Хотя любимых питомцев, как правило, лелеют гораздо более нежно, чем некоторых представителей рода человеческого, даже и связанных родственными или брачными узами. Как говорится в старом анекдоте: «Если вас обнимает, тискает и целует красивая девушка, то, скорее всего, вы померанский шпиц!»
Сегодня будет хороший день, над горой ни облачка, мисс Адаез!
Отлично, Таф, наши гости наконец смогут подняться на гору, а то просидели в ожидании два дня из-за тумана и облачности и начали уже волноваться. Кстати, как там дела с бассейном, насос заработал?
Да, мисс Адаез, я заменил распылитель форсунки на насосе, теперь работает как надо.
Хорошо, Таф, спасибо, увидимся позже.
Девушка помахала чернокожему гиганту и скрылась в комнате.
Небольшая комната служила одновременно кабинетом и гостиной. Два прямоугольных окна обеспечивали отличную освещенность комнаты. В одно окно была видна замощенная гранитной брусчаткой площадка, перед входом в отель, из второго окна открывался вид на чудесный сад. Письменный стол из темного благородного дерева с удобным креслом создавал антураж солидного офиса. На столе стоял монитор компьютера. Еще два монитора, на которые выходили картинки с камер слежения, установленных по периметру дома, в холле главного входа и на подъездной дороге, засаженной по бокам подстриженным кустарником, располагались справа от крутящегося кресла с удобной высокой спинкой. Слева от стола вдоль стены находился комод, на котором стоял большой телевизор. Напротив стояли угловой диван, небольшой журнальный столик и кресло. Шкаф с холодильником внутри, тумбочка с электротермосом и чайной парой, настольная лампа, бра на стене дополняли этот спартанский интерьер. Пара постеров на стенах, классические настенные часы и небольшая статуэтка скорее придавали более строгий вид помещению, чем разнообразили аскетичную гамму цветов офиса. Портьера в цвет оконных штор закрывала дверь, ведущую из кабинета в небольшую спаленку, в которой стояли широкая двуспальная кровать, платяной шкаф, подпирающий потолок, комод и туалетный столик с большим зеркалом. Здесь же находилась дверь, ведущая в ванную. Еще одна дверь кабинета выходила в общий коридор второго этажа. С первого взгляда становилось понятно в этих апартаментах живет только один человек. А то, что этот человек девушка, можно было определить, только заглянув в спальню и ванную, да еще и по еле уловимому аромату тонких духов, витавшему в воздухе.
Девушка, которую темнокожий слуга называл мисс Адаез, ( Адаез дочь короля, принцесса. Имя африканского происхождения.)
присела к туалетному столику, взяла в руки жесткую массажную щетку и стала причесывать густые темно-русые волосы. Затем скрутила волосы в тугой хвост, заколола на затылке, приоткрыв белую шею. Покрутила головой, рассматривая себя в зеркало.
Увиденное вполне удовлетворило ее, поскольку девушка мягко и приветливо улыбнулась сама себе, продемонстрировав белоснежную полоску ровных некрупных зубов. Ее карие глаза при этом сохранили выражение скрытой, глубоко запрятанной боли, которая, впрочем, не всякому была бы видна, очевидно, что и не всякий был бы допущен к тайнам этой боли, встретив жесткий отпор. Вот девушка улыбалась, а через секунду губы крепко сжались, глаза словно потемнели, став непроницаемыми, почти черными, и в зеркало уже смотрела не молоденькая девушка, а матерая, жесткая и властная хозяйка положения, привыкшая командовать и требовать подчинения, оставаясь при этом весьма привлекательной и эффектной дамой.
Мисс Адаез было двадцать восемь лет, впрочем, это было не настоящее ее имя. Так, на африканский манер, ее звали лишь наиболее приближенные слуги. А таковых было всего трое. Гигант Таф, полное имя которого было Треоре Тафари, его престарелая тетка Этель, продолжавшая работать в отеле кем-то вроде экономки, а скорее бывшей негласной руководительницей всех темнокожих работников, так или иначе связанных с отелем. Старая негритянка являла собой некую хранительницу традиций и правил, которые неукоснительно соблюдались в отеле с тех пор, когда она, будучи еще молоденькой пятнадцатилетней девчонкой, впервые переступила порог этого дома. С тех пор минуло уже более пятидесяти лет, и шустрая, улыбчивая темнокожая девчушка превратилась в полную, вечно всем недовольную, ворчливую бабку с белыми буклями волос и россыпью мелких папиллом на лице и шее. Третьим приближенным слугой был худощавый метис Португез Джефферсон, исполнявший обязанности шеф-повара и по совместительству отвечавший за закупку продовольствия и бытовых мелочей. Все они жили в отеле на постоянной основе и в общем-то считали его своим домом. Остальные работники отеля были приходящими, некоторые работали довольно давно, другие выполняли только разовые поручения. Штат был небольшой, да и не требовалось много обслуги для компактного семейного отеля, созданного на основе старой голландской виллы. Номеров в главном здании отеля было всего двадцать, расположенных на двух этажах. Небольшой ресторан, комната для переговоров, холл, фитнес-зал, бассейн и крохотная спа-зона были в перечне предоставляемых услуг. Зато парк был довольно протяженный, ухоженный, засаженный самыми красивыми и яркими представителями местной фауны. За чистотой и опрятностью парка следил громадина Таф, являясь при этом начальником охраны, водителем и личным телохранителем белой хозяйки, которую Таф не то что любил, а просто боготворил и, не задумываясь, отдал бы за нее жизнь, если бы того потребовала ситуация. К счастью, природа наделила его такой фактурной внешностью и мощью, что у любого агрессора пропадало всякое желания вступать с ним в конфронтацию, язык прилипал к небу, и возникало желание стать незаметным, чтобы этот гигант не разозлился и не размазал глупца по асфальту. Таф не входил в помещения, даже если двери были самые широкие и высокие, он словно втискивался: сначала появлялась его огромная голова с белками больших глаз, затем протискивалось одно плечо, рука, порог переступала мощная нога в кроссовках пятидесятого размера и, наконец, вваливалось все это огромное, мощное, атлетическое тело. У всех присутствующих, особенно тех, кто видел его в первый раз, обычно пропадал дар речи на некоторое время, наблюдая, как Таф усаживается за стол, а его колени возвышаются над столешницей сантиметров на пятнадцать. Он с малых лет остался без родителей, и тетка Этель заменила ему мать, а старый хозяин, отец маленькой белой принцессы Адаез, был ему наставником, учителем и покровителем. Когда ему было семь лет, родилась маленькая принцесса. Он с затаенным дыханием заглядывал в корзинку с белым балдахином, которую тетка ставила на террасе доме, когда полуденная жара спадала и наступало время прогулки. Маленькие белые ручки, вздрагивающие и пытающиеся дотянуться до висящих погремушек, и гуканье младенца вот и все, что мог увидеть и услышать Таф. Ближе его не подпускала строгая Этель, резко выговаривая: «Убери свою чумазую морду от госпожи, еще ненароком заразишь ею чем-нибудь, не смей даже дышать в ее сторону, а не то я тебе задам, бездельник». В части дома, отведенной под хозяйские комнаты, разговаривали все тихо, ходили на цыпочках, боясь потревожить маленькую госпожу. Вся атмосфера дома была наполнена радостью и в то же время долей обеспокоенности, как часто бывает, когда в доме появляется первенец. А через год разразилась беда. И в результате хозяева вместе с маленькой принцессой уехали, оставив Этель и Тафа присматривать за домом. С тех пор Таф томился долгим ожиданием увидеть вновь маленькую белую принцессу. Он думал, что это произойдет скоро, но шли годы, а маленькая госпожа не возвращалась, и это ожидание стало чем-то вроде несбыточной мечты, иллюзии, которая никогда не станет реальностью, но к которой надо готовиться, и поэтому надо учиться правильно и вежливо разговаривать, опрятно одеваться, не ковырять пальцем в носу и тщательно мыть свое растущее не по дням, а по часам тело, чтобы «не воняло от тебя, как от козла, приговаривала строгая тетка, а то приедет маленькая мисс и задохнется, пройдя по саду мимо твоей чумазой морды».