Были ещё самые разнообразные кружки шахматы, судомодельный, фортепьяно и, конечно же, обязательное участие в хоре. И ещё были олимпиады училищные, городские, всесоюзные. Похвальные грамоты победителю с портретом вождя в профиль сохранились у меня до сих пор.
Олимпиады были разные. В некоторых приходилось участвовать иногда и вовсе даже не по собственному желанию. Однажды мне дали поручение подготовить реферат для участия в олимпиаде по географии! Тему обозначили: «Маршруты Семёна Дежнёва». Здесь я отвлекусь от некой последовательности воспоминаний. Только по прошествии лет стали понятны сложности работы, которую делали наши воспитатели. Мальчишки ведь, по своей сути, собранные в одном месте и, конечно же, с точки зрения наших, особенно младших, командиров, совершающие постоянно массу мелких и не только мелких проступков. Суть их работы, стало быть, состояла в том, чтобы эти мелкие нарушения предупреждать и как-то реагировать. Старшины рот вели фиксацию в виде записей в своих блокнотиках, которые всегда были при них. А в конце дня после вечерней поверки по совокупности всех накопившихся проделок перед строем объявлялось наказание! Оно заключалось в объявлении количества минут штрафного стояния лицом к стенке вдоль длинного коридора в спальном корпусе. Один из старшин сидел за столиком со списком проштрафившихся и следил за исполнением вынесенного наказания. Мрак, конечно, вспоминать не хочется. Потому как стыдно!
Такие суровые меры запомнились ещё и вот почему. Стоя лицом к стене в позорной шеренге, я пытался представить те самые маршруты Семёна Дежнёва и вообще как такое могло происходить на самом деле? Судёнышки чуть больше только что изученных нами на практике ялов, метров пять-семь, не более один такой, как напоминание, и сейчас стоял на втором этаже учебного корпуса перед входом в актовый зал Северный Ледовитый океан, морозы 40 градусов и очень приблизительное представление, куда они вообще движутся! Я не говорю о сложностях пропитания, быта и полном отсутствии связи! Боюсь утверждать, но попытки, понять, как такое можно создать в реальности, причудливым образом вспоминались потом и при обучении на кораблестроительном факультете, и в дальнейшей работе на кафедре проектирования и постройки корабля. Потрясение маленького человечка, наказанного за мелкие проступки, застывшего в строю таких же нарушителей А Семён Дежнёв? Я зачитывался тогда Джеком Лондоном, и он долгое время был моим любимым автором. Семён Дежнёв его вытеснил, и был он, конечно, круче.
Но, наверное, самым сложным для учителей было заставить нас просто нормально учиться. Я считаю гениальной придумку нашего классного воспитателя капитана Кошелева, который придумал, как использовать мальчишескую страсть к борьбе, к соревнованию. Он взял лист миллиметровки, написал внизу каждого из нас пофамильно. Успехи оценивал по среднему баллу за неделю и переставлял вверх маленькие красные флажки. Получалась ломаная, чем-то напоминающая известную всем нам тогда линию фронта. Класс состоял из трёх отделений, и от твоего результата зависел успех отделения со всеми вытекающими последствиями.
Лично мне эта рукотворная ведомость неожиданно помогла при одной неприятности. Нам только что выдали новые яловые ботинки, почему-то в нашей среде имеющие наименование «гады». И надо же такому случиться, в первый же день на пустыре перед зданием училища там сейчас расположен красивый фонтан вместо удара по мячу я попал по торчавшему из земли камню! Новенькая подошва отвалилась сразу.
«Гады» меня подвели, и маму вызвали к командованию училища. Мелких нарушений у меня накопилось предостаточно, и несмотря на слёзы матери отчисление, пожалуй, было неминуемо. Вот здесь мне помог наш воспитатель капитан Кошелев. Он просто показал самодельную ведомость успеваемости со своими комментариями, где я был постоянно среди лидеров.
Продолжение у этой истории было. Чтобы сберечь подошвы «гадов», пришлось уйти на более мелкую по сравнению с предыдущей площадку. Она начиналась практически сразу от выхода из нашего спального корпуса, что на улице Пеньковой. Того красивого дома тогда ещё не было, он был построен позднее для избранных (например, квартиру в нём получили наши олимпийские чемпионы Л. Белоусова и О. Протопопов и народный артист СССР Кирилл Лавров). Далее по правой стороне площадки проходила решётка сквера вокруг домика Петра Первого. Кстати, сам домик впечатления никакого не производил и находился в полуразрушенном состоянии. Слева торец большого дома, в котором тоже проживали, скорее всего, избранные. По верху этого дома красовались огромные буквы «СЛАВА КПСС», которые были хорошо видны с другого берега Невы от Летнего сада. Заканчивалась эта площадка широким спуском к Неве. По бокам ступеней спуска возвышаются загадочные сфинксы. Площадка всем удобная, кроме одного если мяч был пробит нескладно, он улетал к спуску и мог попасть в реку. И далее поплыть к Кировскому мосту, тогда выловить его уже было практически невозможно!
О наших учителях можно рассказывать долго и с превеликой благодарностью. Я расскажу лишь об одном из них. Преподаватель английского языка лейтенант Фрадкин Марк Шлёмович. Он был при красных армейских погонах и в очках с выпуклыми стёклами.
Он почти ничего не видел до сих пор слышу его возмущённый голос:
Григорьев! Вы опять мне подсунули чистый лист тетради! это после того, как он в течение нескольких минут, приблизив очки вплотную к чистому листу, пытался найти на нём хоть какие-то строчки домашнего задания.
Иногда он приглашал двух-трёх учеников к себе домой. Мы расценивали это как поощрение. Со Славкой Евсеевым приходили к нему играть в шахматы. У него была небольшая, метров двенадцать-четырнадцать, комната в огромной коммунальной квартире. Окно без каких-либо занавесок выходило на улицу Пестеля. От солнца защищали прикреплённые кнопками газеты. Из мебели была армейская кровать, застеленная синим одеялом как в Смольном у Владимира Ильича Ленина, и шкаф, который почему-то называли шифоньером. На его боковой поверхности виднелись какие-то цифры, наверное, инвентарный номер. Посредине комнаты стоял стол, на нём чай с сухарями и шахматы всё это для нас было каким-то редкостным ощущением домашнего, неизвестного нам уюта. Преподаватель отдавался своему предмету полностью. Для меня это дало о себе знать самым неожиданным образом уже через много-много лет, когда довелось работать в Швейцарии. Основным языком помимо немецкого на бытовом уровне использовался английский. Все детали, дискуссии, рабочая документация всё по-английски. Русской речи вокруг не было слышно вовсе. Благодаря Марку Шлёмовичу разобраться и общаться для меня не составляло никакого труда.
Особую роль в процессе обучения всегда играет время вне занятий. Первым памятным местом стало Нахимовское озеро, где располагался летний лагерь. Жили мы в палатках, несли наряды. Самым интересным было дежурство на шлюпочной базе. Лениво плещется вода о помост, и очень остро пахнет чем-то незнакомым. Это запах дорогой кожи и лака, которым покрыты детали швертботов, подаренных училищу после войны. Подсменные в свои палатки не уходили, спали в каюте. Прикосновение этой кожи к щеке я как будто ощущаю до сих пор. Потом будет Балтийское море и практика на учебных кораблях. Их имена «Учёба» и «Надежда». Всё как на нормальных парусных кораблях кубрики с подвесными койками, пробковые матрасы, распорядок дня. День начинался с зарядки нужно было подняться по вантам минимум до первой реи и пройти по ней, держась за леер, на другой борт, там спуститься по вантам вниз. Всего-то, но даже небольшая качка с высоты мачты воспринималась очень обострённо.