И ушла вся земля у меня из-под ног,
Смысла не было будто бы жить.
Я на свете остался совсем одинок,
Кроме встречи с тобой, чем теперь дорожить?
Все формальности долго ещё проходил;
Я был подданным их короля.
По бескрайним морям мой ковчег бороздил,
Наконец показалась земля.
Путь обратный на Родину слишком тяжёл,
Кровью демон его окропил.
Двадцать лет я домой обездоленный шёл
И на берег родимый ступил.
Дождь. Мне город промокший не рад,
Львы суровые ночь стерегут.
Провожал на войну колыбель-Ленинград,
Встретил пленного Санкт-Петербург.
Бег машин, как поток в недрах бурной реки,
Разделил параллель берегов.
Сто неполных шагов как они далеки,
Нет друзей, впрочем, нет и врагов.
Ливень времени лет здесь следы мои смыл
И сейчас льёт, о чём-то скорбя.
Повстречаться бы с ней вот мой жизненный смысл;
Наконец-то я вижу тебя!
Мы почти поравнялись. Как сердце стучит.
Вот сейчас ты узнаешь меня.
В этот миг я услышал, как кто-то кричит,
И себя, и погоду кляня.
Сзади женщина быстро меня обошла,
Её губы, волнуясь, дрожали:
«Дочка, здравствуй, как долго тебя я ждала!»
«Здравствуй, мама. Мой рейс задержали».
Проходя мимо них, я ускорил свой шаг,
Что ж, ошибся, а всё-таки жаль.
«Ой!» воскликнула дочь. Я успел кое-как
Подхватить с её плеч обронённую шаль.
«Извините». «Спасибо», и весь разговор,
Продолжать больше не было сил.
Вдруг меня обожгло: старшей женщины взор
Меня молча глазами спросил.
И, вглядевшись в лицо, я другие узнал,
Тоже близкие сердцу черты.
Я девчонкой подругу свою вспоминал,
Здесь увидел её, но иной красоты.
А она то посмотрит на дочку свою,
На меня потом бросит свой взгляд.
«Поддержи, прошептала, я не устою»,
Отшатнувшись внезапно назад.
Дочь прижала её и рукой обняла,
Я в асфальт, будто вкопанный, врос.
Видно, мать про меня уже всё поняла,
Получив мой ответ на безмолвный вопрос.
С чувством горькой вины улыбнулась она;
Грудь у раны под клещами сжалась.
Раньше знал по глазам, что в меня влюблена,
А теперь видел в них только жалость.
Растворившись, надежда слезою стекла,
Брызнул искрами внутренний враг.
Будто сдвинулась пуля и в сердце вошла;
Дальше всё. Бессознательный мрак.
Открываю глаза: я в больничной палате.
Вышел целым из прошлого сна.
Слышу голос (две женщины в белом халате):
«Это дочка твоя; я любовь и жена».
На германской, на гражданской
В доме душно, как в вагоне.
Пьяная компания.
На столе налит в стаканы мутный самогон.
В коме души от агоний
Гибнет Русь опальная
В позолоте листопада сорванных погон.
Есаул, корнет, поручик
Сослуживцы ратные.
На груди у них награды Первой мировой.
Складки скул сорвались с кручи
В годы безвозвратные,
Что слегли в сырых окопах на передовой.
За царя, народ, за веру,
За своё Отечество
Шли в штыки на супостата сквозь шрапнель мортир.
Сколько зря в шинелях серых
Сгибло опрометчиво,
Знал лишь ветер, завывавший траурный мотив.
Знал бы кто, как в ранах бились
Оземь кони ржавшие,
Когда в три креста аллюром нёсся эскадрон.
Когда шашками рубились,
Власти предержащие
Опрокинули российский самодержца трон.
Кто убит, кто тяжко ранен,
Подвиги солдатские
Преданы забвению пришествием времён.
Эхо битв да поле брани
Им могилы братские.
Ни крестов, ни обелисков, прах их без имён.
Есаул берёт гитару,
Лиру семиструнную,
И поёт негромко песню грустную свою,
Как безусые гусары
Жизнь отдали юную.
Не забудь, господь, хоть ты их мужество в бою.
Не забудь, что не щадили
Живота в сражениях,
Верой, правдой государю русскому служа.
Силой духа победили
Горечь поражения,
Ни на пядь не отступив назад от рубежа.
Много дум проходит за ночь
Про бои-баталии,
Как ползли долиной смерти штурмовать курган.
Как форсировали Нарочь
Через льдины талые,
Налетая на германцев словно ураган.
Есаул в те дни был ранен,
Оказался пленником.
Брошен в лагерь за колючку лёд страшней оков.
Был спасён в предсмертной грани
Полковым священником:
Он крестом своим наперсным совершил подкоп.
Горькой вылиты остатки,
А стакан с горбушкою
По традиции армейской рядышком стоит.
Дым от газовой атаки
Стлался над опушкою,
Там, где без противогазов полк их вечно спит.
Обожгла нутро корнету
Самогонка крепкая,
Грудь сдавило от удушья, в горле встал комок.
Как тогда в атаку эту
Газ душил, свирепствуя.
Только Бог да конь каурый жизнь спасти помог.
Сквозь туман, от хлора жёлтый,
По земле отравленной
На опущенных поводьях конь его тащил.
У реки упал, тяжёлый,
С пеной окровавленной,
Шаг дойти до водопоя не хватило сил.
Молча слушает поручик
О войне истории.
Сам-то он в германскую сполна повоевал.
Страх в бою плохой попутчик,
Храбрость путь к виктории,
Пуля-дура с ног любого свалит наповал.
Залегла в окопах рота,
Ждали наступления.
Немчура с зимы готовил фланговый прорыв.
Вот и чуткая природа
Своим потеплением
Подтверждала, что закончен мирный перерыв.
Жизнь давала знать во многом:
Почками на веточке,
Бесконечно синим небом, талостью земли.
Сколько ей ходить под Богом?
И с солдатской весточкой
Пролетали над полесьем к дому журавли.
Взвод поручика в засаде
Ожидал противника,
До рассвета оставалось ровно полчаса.
Вдруг, как гром небесный, сзади
Пушки из осинника
Заглушили в ранней сини птичьи голоса.
Немцы с тыла налетели,
Подавив внезапностью.
Дрогнул взвод, заколебался, силы неравны.
Как солдатики хотели
С неподдельной завистью
Взвиться стайкой воробьиной посреди войны!
Над разрывами снарядов,
Над полями минными,
Выше всполохов орудий, пепла и огня.
Ввысь взлетев, с мольбой из ада,
К Господу с повинною.
Ниспошли побед им славных, от врагов храня.
Всё смешалось: части тела
С глиной окровавленной,
Прутья вербы с серпантином пулемётных лент.
Смерть поручика задела
Сталью переплавленной
И пробила обе ноги в области колен.
Взвод, не выдержав напора,
Начал отступление.
Из окопов вылезая, в панике бежал.
Не надеялся, что скоро
Будет подкрепление;
Вряд бы кто его от бегства силой удержал.
Вдруг сквозь грохот крик прорвался
Выстрелом в предсердие:
«Стой! Куда же вы, солдаты?! Раненые здесь!»
А храбрец тот оказался
Сестрой милосердия:
«В бой, ура! Вперёд, солдаты, где же ваша честь?!»
Белым ангелом взметнувшись
Над кровавым месивом,
В полный рост навстречу пулям бросилась сестра.
Замер взвод, но, развернувшись
Перед страхом массовым,
Устремился вслед за ней под возгласы «ура».
Неприятеля в окопах
Били врукопашную,
Оттеснив его с позиций, обратили в бег.
Степь, сожжённая, в осколках,
Стала чёрной пашнею,
Вся усеяна телами мёртвых и калек.
А у бруствера в сторонке,
Где в осину старую
Прилетел и разорвался вражеский фугас,
Лишь нашли на дне воронки
Сумку санитарную.
Кто же подвигу сестрички должное воздаст?
Немцы сутки осаждали
Взвод по обе стороны.
Сколько раз окоп передний к ним переходил.
Ну а рядом наседали
На убитых вороны.
А живым их клюв поганый раны бередил.
Этот бой не как другие
Навсегда запомнился.
Ждал поручик участи: погибель или плен.
Вести вдруг пришли благие:
Подоспела конница;
А в тылу, как оказалось, ждали перемен.
Петроград свобод добился,
Поднялось восстание.
На его защиту встала тьма солдатских масс.
Фронт германский развалился,
Началось братание.
Не об этом ли Вертинский с болью пел романс?
Пел о тех, в кого стреляли
В поросль невоенную,
Без причины погубили классовой враждой.
Среди тех, кого послали
На погибель верную,
Был и младший брат корнета, юнкер молодой.
Над пустой солдатской церквой
Крест стоял надломленный.
Перед ним к присяге новой был благословлён
Полк особый офицерский,
Полуобескровленный,
Сформированный к отправке в сводный эшелон.
Есаул, корнет, поручик
Не случайно встретились
Вся их доля ратная друг к другу привела.
Им теперь втроём сподручней