Училка появляется с опозданием. Как там про начальство говорят? Оно не опаздывает. Плевать. Пять минут больше, пять меньше.
Целых полчаса я с усердием записываю все, что положено, даже не вникая в смысл. Странно, что кому-то до сих пор кажется, будто бездумное копирование чьих-то там слов, утрамбовывается в мозгу лучше, чем вдумчивое чтение.
На пятиминутной перемене, я отлепляюсь от экрана и выхожу из комнаты. Со скоростью света, соорудив себе новый царь-бутерброд, я уже собираюсь вернуться обратно, как вдруг до меня долетают голоса, доносящиеся из бабулиной комнаты. Обычно я не подслушиваю. Но сейчас, даже не знаю, может скука, заставляет меня тихо следовать в противоположный конец комнаты и лепить ухо к двери.
.... я не понимаю, что делать, говорит мама, сопровождая свою речь обильным потоком рыданий.
Впервые в жизни я слышу, чтобы она вот так выражала эмоции. Неужели виной тому мое мерзкое поведение?
Ничего, голос бабушки звучит как обычно монотонно, он же тебе не чужой человек. Месяц это не год. И дольше терпели в наше время.
Странно. Похоже, речь идет не обо мне. В следующую же секунду, я слышу этому подтверждение.
А Катерина, что скажет? Она-то как поймет?
В воздухе зависает молчание. Слышно, как громко и тяжело дышит бабушка.
Нашла о ком думать. Ей-то, поди больше всех это надо. Ничего перетерпит как-нибудь.
Теперь я совсем теряюсь в догадках. Это, неизвестно что, касается меня больше всех? Зачем-то нужно терпеть. И почему мама плачет так, словно кто-то умер?
Я уже почти решаюсь ворваться в комнату и спросить все напрямую, но тут дверь сама отворяется, и моему взору предстает заплаканная мама.
Ты все слышала? спрашивает она, упуская из виду тот факт, что я нагло подслушивала.
Не все, честно признаюсь я. Но, хотела бы знать, к чему мне готовиться.
Мама кивает в сторону кухни и первой шлепает по коридору. Я направилась за ней, ощущая внутри неприятный, настороженный холод. Вместе мы усаживаемся за стол, прямо как для переговоров о судьбах мира. Остается только сказать «заседание объявляю открытым», но я сдерживаюсь.
Твой отец переедет к нам, мама поднимает на меня виноватые глаза, с остатками красноты. Ненадолго.
Зачем? задаю я логичный вопрос. Ему, вроде и так неплохо живется. Одному в нашей квартире.
Свое отношение к этому человеку, спустя полтора года после расставания родителей, я старалась никак не выражать. Даже в мыслях. Чтобы не терзать себя глупыми фантазиями на тему каково жить в полной семье, я предпочла просто напрочь забыть об отце, которому до меня не было дела. Лично он сам так и сказал маме:
Катька уже взрослая. Дальше начнутся эти подростковые загоны. Мне они на кой?
Мои загоны и в самом деле начались. Но, вероятно, если бы рядом оказался кто-то посильнее и понаглее, чем мама, я бы не пускалась в такие крайности.
У папы проблемы, личного характера, уклончиво отвечает мама. Сейчас он временно остался без квартиры.
Да ладно! я не сдерживаюсь. Что конкретно? Пропил? А, может, подарил своей новой невесте?
Катерина! мама сурово смотрит на меня. В глазах ее сверкают искры. Что бы не произошло, он твой отец. Квартиру забрал банк, за долги. Но он продолжает работать и платит алименты на твое содержание.
Я истерически закатываюсь.
Нам выгоднее просто сдавать одну комнату. По-моему, за те две три тысячи, что он ежемесячно выделяет, мы найдем себе нормального квартиранта.
Мама плотно сжимает губы и встает. Кажется, вот-вот начнется. Но она, похоже, предпочитает затушить пожар прежде, чем он вырвется наружу. Мама отворачивается и наливает стакан воды. Я вижу, как ее спина легонько вздрагивает. Но, когда взгляды наши вновь пересекаются, на ее лице уже нет эмоций. Как у греческой статуи.
Ты знаешь, какая у нас сейчас ситуация, монотонно выговаривает она. Я потеряла работу. Бабушке нужны лекарства. Выйти из дома без пропуска мы не можем, а, чтобы найти новую работу, нужно иметь пропуск, который выдают только работодатели.
Понятно, я киваю.
Мне вдруг приходит в голову мысль, что присутствие отца в этой квартире, лично для меня ничего не поменяет. Счастье, что у меня есть своя комната. Да, несмотря ни на что, это плюс. А за ее периметром пускай, хоть роту солдат поселят. Не мое дело.
Глава 2.
Это случилось в четверг. Я дремала под монотонный голос биологички, стараясь сквозь сон представить себе клеточное ядро, мембрану и цитоплазму. Дверной звонок ворвался в мой сон писком одной из миллионов крохотных органелл, которые зачем-то разбились на два противоборствующих лагеря. Внутри неизвестно чьей клетки назревало кровавое сражение.
Потом звонок прозвенел еще раз, и я полностью вернулась в реальность.
Такая редкость в наши дни принимать кого-то из внешнего мира. Ни гостей, ни соседей, ни электриков с сантехниками. Люди приходят в чужие дома только если случается что-то экстраординарное. Если это угрожает не одному жалкому примату, а, к примеру, целому дому или даже городу.
Оставив биологичку вещать, я подхожу к двери комнаты и осторожно выглядываю из-за нее.
В прихожей, помимо мамы, стоят еще двое. В одном из них я распознаю своего отца. В другом, точнее, в другой женщину, лицо которой трудно счесть настоящим. Слишком много на нем штукатурки, и слишком неестественно выделяются глаза на этом фоне.
Катюха! моя секретная вылазка не укрывается от отца. Приходится целиком показаться из-за двери. Дочь, привет. Вот ты вымахала! гость хватает меня и крепко прижимает к себе, хотя я предпочла бы ограничиться формальным пожатием руки.
У меня для тебя подарок, отец ставит на пол большую кожаную сумку и расстегивает молнию. На самом верху, в безликом черном чехле лежит айпад. Он запускает пятерню и протягивает вещицу мне. Вот держи, ученик. В наш цифровой век, без гаджетов никак.
Спасибо, я, не без удивления, принимаю подарок. Теперь отношения с отцом становятся еще более странными.
Кстати, познакомьтесь, это Оля, он притягивает к себе размалеванное создание, которое до этого момента держится в стороне, сливаясь с разноцветными обоями прихожей, как хамелеон.
Я мельком бросаю взгляд на маму. Поверить в то, что все это происходит в нашей собственной квартире, практически невозможно. Только теперь до меня доходит смысл маминых рыданий. Ради денег, которые она получала от отца, мы должны были на месяц принять у себя эту гадюку. Женщину, к которой ушел мой папаша. Вернее сказать, не ушел, а остался. Потому что ушли-то мы.
Моментально прокрутив в голове сценарий своего поведения, я готовлюсь швырнуть айпадом обратно. Но тут меня, точно громом сражает другой вывод. Еще более абсурдный и от того, неожиданный. Ту, первую разлучницу звали не Оля. Не помню, как именно, но точно по-другому. Я замираю, как вкопанная, силясь вспомнить ее имя.
Наверное, построение этих причинно-следственных цепочек, отражается на моем лице, потому что отец одним движением руки притягивает меня к себе. С другой стороны, он также лихо подхватывает эту, размалеванную, и задорно говорит:
Если вы девчонки, подружитесь, я не стану возражать против того, чтобы, когда карантин закончится, вы сходили вместе потусить.
Это «потусить» выходит наружу, как отрыжка и совсем не вяжется с человеком, растившим меня более десяти лет.
Все это время мама, стоявшая в стороне, около двери на кухню, молчит. Лишь мельком взглянув на нее, я чувствую, будто на меня выливают ведро с помоями. Выпутавшись из-под руки отца, я под предлогом биологии, возвращаюсь в свою комнату.
Оставшись наедине с собой, какое-то время стою, прислонившись спиной к двери, а потом вдруг, вспомнив лицо мамы, неожиданно для себя, беззвучно начинаю реветь.