Ева сообщила мне, что ты приехала. Голос Харта звучит иначе, чем прошлым летом. Он кажется ниже. А может, просто печальнее. Я общалась с ним по телефону в феврале, когда он позвонил, чтобы рассказать об Элоре. Но тот разговор был странным. Коротким и беспорядочным. Мы не привыкли болтать друг с другом по телефону. И оба были расстроены. Харт рассказал мало подробностей, а я была слишком потрясена, чтобы задавать вопросы. Как только я положила трубку, я не могла поверить в реальность произошедшего. Словно я просто выдумала этот телефонный разговор.
Но сейчас я убедилась в реальности. Объятие меня убедило.
Харт самый старший из нас, он первый из десятки. Родился в конце марта, почти на три месяца раньше, чем мы с Элорой, которые пришли в этот мир в один и тот же день, в июне. Харт сводный брат Элоры, но слово «сводный» никогда не имело для нас значения. Я тоже относилась к нему, как к старшему брату. Порой он с нами играл, иногда доставал нас. Время от времени Харт заступался за нас и задавал кому-нибудь жару. Но он всегда был рядом. Мать Харта вышла замуж за отца Элоры, когда нам было по шесть лет, это только подтвердило то, что мы и так уже знали, мы трое принадлежим друг другу.
Родственные души не разлей вода.
Три монетки в фонтане[4].
Цирк с тремя аренами под одним куполом.
Харт, Элора и Грей. Грей, Элора и Харт.
Через месяц Харту должно было исполниться семнадцать, когда пропала Элора, но когда он позвонил мне на следующий день, голос у него был совсем не взрослым. Он звучал так, как в нашем детстве. Испуганно.
Как ты держишься? спрашиваю я. Ева была права. Харт выглядит так, словно неделями не ел и не спал.
Это тяжело, Грейси. Он отстраняется, чтобы взглянуть на меня. Ты-то как?
Я пожимаю плечами.
Думаю, здесь мне легче.
Я хотела приехать с самого начала стала собирать вещи, как только позвонил Харт, но отец мне не позволил. У нас произошла ссора, мы кричали и хлопали дверьми, а потом не разговаривали почти неделю. Отец сказал, что я не буду прогуливать школу, особенно в самом конце выпускного класса, когда вот-вот начнется сезон спортивных состязаний.
Стипендия, понимаете?
Харт отходит и садится на высокий табурет за кассой, и я вижу, как он смотрит на листовки. Проводит пальцами по непослушным темным кудрям, но они не поддаются приручению. Готова поспорить, что Харт не притрагивался к расческе с того февральского дня. Глаза у него покрасневшие, а ногти на руках выглядят так, словно он грыз их до мяса. Харт проводит много времени на свежем воздухе, но кажется бледным, несмотря на свой рыбацкий загар.
Он кивает на стопку листовок:
Это я сделал снимок. Помнишь тот день?
Я пыталась вспомнить, над чем Элора смеялась.
Кто знает? Харт старается улыбнуться. Элора часто смеялась.
Я жду, когда он исправит собственную ошибку. Элора смеется. Но Харт, похоже, оставляет ее в прошлом.
Новостей по-прежнему нет? спрашиваю я. Никто ничего не слышал? Невероятно, что кто-то может просто исчезнуть. Нет ни следов, ни зацепок.
Ни прощания.
Как такое возможно? Именно здесь, в этом месте?
Харт качает головой:
Никаких следов, Грейси. Они так и не нашли
Он запинается, и я чувствую тошноту. Понимаю, что Харт имеет в виду. Они искали там, в байу[5]. Не Элору. А то, что от нее осталось, нечто ужасное и уродливое. Что-то плавающее в болоте. Распухшее, разлагающееся тело, всплывшее на поверхность грязной, черной воды. Тело, опознаваемое только по ярко-синему топу на бретельках с выцветшими желтыми звездами.
Или часть тела, что более вероятно. После аллигаторов мало что остается.
Комната продолжает кружиться, и я хватаюсь за край прилавка, чтобы сохранить равновесие. Харт мгновенно вскакивает, берет за руку и притягивает меня к себе.
Эй, Грейси, спокойно. Голос его тихий и мрачный, но знакомое звучание немного успокаивает меня. Сейчас все пройдет. Просто дыши. Я киваю, упираясь лбом в его грудь и чувствуя вину за то, что вынуждаю Харта утешать меня. Особенно, когда знаю, что ему это тоже нужно.
Харт по психическому складу личности эмпат. Лапочка считает, что это величайший дар, но в то же время самый худший. Она говорит, что это его может погубить, если он не побережет себя. Харт не просто знает, что чувствуют другие люди, он ощущает это. Все, до мелочи, и так же сильно, как они. Каким-то образом их переживания проникают в него. И я знаю, чего это ему сто́ит постоянно принимать на себя чужую боль. Я высвобождаюсь из его рук и отхожу, чтобы дать ему немного пространства.
Что вы, ребята, там делали? В ту ночь? У меня много вопросов. Харт мало рассказал мне по телефону. После нашего разговора я позвонила Лапочке, и та сообщила мне все, что знала. Но ей были известны лишь самые несущественные детали.
Харт смотрит на меня и вздыхает.
Не хочешь уйти отсюда? Он обводит взглядом магазин. Пока не причалил первый пароход. У меня нет настроения возиться с туристами.
Каждый человек в Ла-Кашетте имеет свои отношения с туристами, которые можно обозначить как «любовь-ненависть». Местные их ненавидят, однако любят их деньги. Деньги туристов единственное, что поддерживает на плаву большинство жителей. И еще рыбалка. В субботу, при хорошей погоде, пара сотен людей могут совершить прогулку от Кинтера до Ла-Кашетта и обратно на борту старенького речного такси. По пути капитан вещает в потрескивающий микрофон, обращая внимание туристов на живописные объекты по берегу реки.
Я заглядываю в подсобку и говорю Лапочке, что мы с Хартом уйдем ненадолго. Она кивает:
Вам двоим полезно побыть вместе. Целительно.
Не знаю насчет исцеления, но понимаю, что мне нужно побыть с кем-то, кто любит Элору так же сильно, как я. Это не отменяет факта ее пропажи, но я не так сильно буду ощущать одиночество.
Оказавшись снаружи, мы с Хартом поворачиваем налево. Идем в тишине, и несколько мгновений все кажется почти нормальным. Мне нравится знакомое шарканье шлепанцев по дощатому настилу. Этот звук у меня ассоциируется с летом, с Ла-Кашеттом.
Городок состоит примерно из двух дюжин маленьких домиков на сваях, соединенных между собой деревянной пешеходной дорожкой, приподнятой над землей. Все в этом городе построено таким образом, чтобы наводнения, приливы и речной ил протекали под нами. Мы находимся и не на воде, и не на земле. Когда происходит отлив, в распоряжении города появляется несколько ярдов суши. Хотя это с натяжкой можно назвать сушей. Когда прилив, то сложно понять, где заканчивается река и начинается город.
Прямо сейчас идет прилив, и вода под нашими ногами медленно прибывает. Я щурю глаза из-за слепящего света, отражающегося от реки, и из-за яркой белой краски. Весь город каждую весну покрывается краской. Красится каждый квадратный дюйм: все постройки, дощатый настил, даже причал. Все одинакового ярко-белого цвета. Вероятно, живя всю жизнь бок о бок с грязью и илом, местные жители жаждут чистоты.
«Мистическая Роза» расположена прямо в центре города, напротив речного причала, а дом Харта и Элоры находится ниже по реке. Он самый последний. В четверти мили и в целых пяти минутах ходьбы. На всех постройках в городе есть таблички над парадным крыльцом или написанные краской на окнах буквы, рекламирующие полный спектр эзотерических услуг. Тут все от спиритических сеансов, гаданий по ладони до регрессии прошлой жизни[6]. Есть даже одна дама, утверждающая, что может контактировать с духами ваших умерших домашних питомцев и они за номинальную плату, конечно, передадут ей свои сообщения на великолепном английском.
Табличка, которая свисает с фасада маленького домика, где живут Элора и Харт, сделана из фанеры, вырезанной в форме сердца. Она выкрашена в ярко-красный цвет, с затейливыми золотыми буквами: «ЛЮБОВНОЕ ЯСНОВИДЕНИЕ. МИСС КАССИОПЕЯ, СОВЕТНИЦА В СЕРДЕЧНЫХ ДЕЛАХ»