Привели меня в детский сад в возрасте полутора-двух лет, облаченную, аки ангел, в кружавчатое белое платье. На макушке гигантский бант, который будет со мной практически до пубертата. Мама с воспитателями смахивают слезы умиления, глядя на этого ребёнка. На этапе приёмки я рассказала стишок Агнии Барто, чем совсем растрогала нежных воспитательниц. Да, речь я освоила рано, в чем вы совсем скоро убедитесь.
К этапу выдачи меня обратно я уже успела хлебнуть сурового детсадовского опыта, чем не преминула поделиться с дорогой маменькой. Усевшись на траву и собирая в пятерню жалкие северные одуванчики, я невозмутимо игнорировала мамины призывы идти домой. Мама отошла на два метра, потом ещё на два, ожидая, что инстинкт следования сподвигнет меня поднять пухлую пятую точку. И вдруг услышала позади грозный малышовый окрик:
Надька! Стой, с ка!
Мама медленно обернулась и увидела свою разгневанную дочь, которая стояла посреди дороги, раскорячившись на кривых ногах, выкатив круглое пузо и уперев в него руки.
Бант, съехавший на бок, придавал хмурому толстощекому личику несколько блатной разнузданный вид. Для полноты образа не хватало лишь папироски в зубах.
Этого ли херувима с кудряшками, лепечущего стишки про Таню с мячиком, она сдавала по утру в сад?
Надька снова открыло рот незнакомое существо, но мама подбежала, схватила на руки, чем прервала поток ругательств, собирающихся обрушиться на её голову.
Сейчас домой пойдём, к папе, заворковала мама.
Мишка начала я.
Ой, все! Ешь, сунула мне мама булку.
Жрать! рявкнула я и принялась жевать булку.
Следующие полчаса мама наслаждались тишиной.
Мама.
У Тимошки есть кукла. Зовут Мама. Это мое Альтер эго, да. Про нас с Мамой можно снимать новый «Бойцовский клуб» по-женски.
Пока я варю кашу и мою посуду, эта вертихвостка, что на языке моей бабули звучало бы как «шалава», махнув на прощание хвостом, чешет в мини-юбке хлестать коктейли.
Мало того, что она вырядилась в платье, которое я всегда хотела, так еще и обмоталась моими браслетами, как куртизанка какая-то.
Мне остается только кричать ей вслед:
Причешись хоть, лохудра.
На что эта вавилонская блудница отвечает мне голосом Тимоши:
Я не лохудра. Я дурында.
Ну это я вижу. И на голове гнездо.
Это не гнездо, продолжает пререкаться моя пластиковая эманация, это прическа такая, ты не понимаешь.
Куда уж мне, ворчу я, пока Мама делает вид, что в наперстке, который она откопала в моих швейных принадлежностях, имеется коктейль Дайкири, и она его томно попивает.
Так! Наперсток мой на место положила. Как я шить буду?
Хи-хи, швея нашлась. Меня хоть не обманывай. Когда ты шила-то?
Чего? А домик из фетра Тимоше кто сшил? А сову?
Ой, видела я, какие там стежки. Зачем тебе наперсток? Тяп-ляп и готово. А сову ты из носка сделала. Тоже мне, рукодельница.
Сама попробуй, раз умная такая.
Делать мне больше нечего. Я лучше надену новое платье и буду танцевать.
Давай-давай. Только и дел, что пить да задом вертеть. Вон сколько коктейлей вылакала, пьянчужка.
Еще я причесываюсь.
А, ну да. Бедняжка, как же ты устаешь.
Мама, дай мне тоже куклой поиграть, слышу откуда-то издалека обиженный голос моего сына.
У меня есть сын. И еще один. Ого! А откуда здесь так воняет горелой кашей?
Тимоша вырывает у меня из рук куклу (как она там оказалась, не знаю), и бурчит:
Невозможно играть в этом доме, сразу прибегают и сами играют.
Я знаю, что попрошу на День рождения у мужа набор уборщицы для Барби. Швабры там, щетки, тряпки всякие.
Надеюсь, что такой существует, иначе нам с Мамой придется идти к психотерапевту.
Пусть специалисты разбираются с этой психической.
Агрипинна.
Тете Маше не спалось. Уж брезжут первые солнечные лучи. Уж Агрипинна, наверное, заняла свой пост с ружьем. Надо встать да пособачиться что ли. Агрипинна вредная старуха, которая втемяшила себе в голову, что вся улица Майская и, вообще, город Иваново покушаются на ее вишню перед окном, даже когда на ней нет ягод. Поэтому почти круглосуточно она несла вахту, сидя на стуле с дробовиком, который, к слову, никогда не был заряжен и вообще давно сломался.
Но Агрипинна Тихоновна сама, и невооруженная, была весьма устрашающего вида, так что, сиди она с вязанием или пяльцами все равно бы никто не осмелился подойти. Да и зачем вся Майская улица с пасторальными деревянными домишками цвела и плодоносила и вишней, и яблоком с грушей.
Но Агрипинне Тихоновне очень хотелось пообщаться с миром. А как еще пообщаться, кроме как сесть с ружьем наперевес и облаивать всех мимо идущих, она не знала. И то хоть повезло с соседкой, с Машкой та тоже любит устроить хорошую перепалку через забор.
Бывало, встанет Агрипинна поутру ах благодать, птички чирикают, Витькин петух звонко кукарекает, солнце обволакивает золотом крыши домов.
Эх, хорошо. Плохо только поговорить не с кем. Дети выросли, разъехались. Скукота. Вот и гаркнет Агрипинна на всю Майскую улицу:
Витька! Заткни свово петуха! А то шею ему сверну когда-нито! Машка! Опять ночью забор переставила? Это моя земля!
Эх. Витька-то дрыхнет. На него никакой надежды тот не выйдет побеседовать, а вот Манька-то счас откликнется, та ранняя птаха. Во, вылезла, кикимора нечесаная. У Агрипинны на радостях подскочило давление.
Чего ты там орешь? С ума сошла? Делать мне нечего, как забор двигать, сонно прозевала тетя Маша, сладко потягиваясь, стоя на крылечке.
А чего тебе делать-то? Только и делаешь что заборы двигашь, подхватила Агрипинна.
Так каждое утро разносились над улицей Майской беседы Агрпинны Тихоновны с тетей Машей, убаюкивая жителей своим гулом перед самым сладким утренним сном.
Но одним летним утром все пошло не так. Тетя Меша встала пораньше и вышла в огород. Еще не проснулся Витькин петух, а на улице уже кто-то крякал. Тетя Маша выглянула за ворота и увидела, как вдоль улицы идет утка, а за ней семенят утята.
Мать честная, куда ж тебя несет. Тут же собак полно да кошек, пробормотала тетя Маша и схватила первое, что попало под руку метлу, бесприютно стоявшую у ворот. До этого дня у метлы была обычная скучная жизнь мети себе да мети сухие листья. А тут ее вдруг повысили в должности до военного орудия.
В ночнушке с милым принтом из пчелок и с метлой в руках тетя Маша пошла следом за уткой, чтобы в случае чего навялять своим орудием кому бы то ни было.
Агрипинна Тихоновна только собралась занять пост под окном и завести свою привычную песню с ненаглядной соседушкой, как вдруг увидела эту самую соседку, крадующуся мимо ее, Агрипинны, дома, в ночнушке с диким рисунком, вооруженную метлой.
«Ага! Попалась, голуба! Небось забор передвинула ночью да ягодок захотела. Щас я те устрою ягодки», злорадствовала старушка.
Агрипинна наконец-то дождавшись своего звездного часа, нетерпеливо взяла расхлябанное ружье на перевес и рявкнула:
Стой, курва! Прибью!
Тетя Маша досадливо махнула метлой в Агрипиннину сторону и зашипела:
Тише, старая! Не напугай их!
Тут только Агрипинна Тихоновна заметила, что впереди тети Маши переваливается утка, а за ней бегут утята.
Тетка с метлой хорошо, но кто лучше бабули с дробовиком сможет обеспечить этому каравану полную безопасность? Агрипинна тихонько пошла с другой стороны, лаская взглядом плохо видяших глаз утяток давно ли так бегали за ней ее собственные дети, а гляди-ка, выросли, и нет их.
Тетя Маша покосилась на прибывший эскорт и робко улыбнулась.
Подбери ночнушку-то, тетёха, миролюбиво проворчала Агрипинна, зардевшись, как бывало в далекой молодости.
Прошествовав по улице Майской, утка свернула на соседнюю улицу, и повела свой конвой по всему частному сектору. Те, кто уже успел проснуться, выглядывали в окно с ошалелыми лицами и сонно терли выпученные глаза не каждый день бабушки с ружьями и женщины с метлами патрулируют улицы города. А жаль. Уровень преступности бы был куда ниже.