А так, собственно, ничем. После телеграммы от Абашевой ни слуху, ни духу больше и не было. На её место Анастасию Аркадьевну Волжину назначили, а та сама ещё дитя. Сердце у неё золотое, и талант большой, а вот опыта выживания в воспитательском серпентарии пока совсем никакого нет. Достаётся ей от Анны Сергеевны пуще, чем ученицам. Уж сколько раз я ей слёзы-то утирал, Мещеряков сердобольно покачал головой, а потом с горькой усмешкой добавил: Вот ведь, господа, бывает, такие заковырки судьба подкидывает! Анастасию Аркадьевну на место Грымзы аккурат в её, душеньки, день рождения назначили, третьего сентября. Сразу же, как Раиса Тимуровна со своим полюбовником в ночь-то сбежала. Такой вот подарок неоднозначный.
Руднев с Белецким незаметно для Мещерякова обменялись взглядами. В ночь на третье сентября из Аничкиной иколе исчезла не только влюбленная воспитательница, но и дочь сербского короля.
После разговора с биологом Руднев поспешил к Юлии Павловне.
Мадам, почему вы скрыли тот факт, что вместе со Стефкой исчезла одна из ваших воспитательниц? сурово спросил он.
Потому что это произошло не вместе, как вы изволили выразится! возмущенно ответила директриса. Между этим двумя событиями нет никакой связи!.. Как же вы быстро умудрились разнюхать эту грязь!
У меня хороший нюх, Юлия Павловна! Поэтому-то я и здесь. И если вы не хотите, чтобы я, как полоумный терьер, перекопал в вашей благообразной школе все клумбы, извольте сами предъявить мне все здешние секреты, особенно те, что не очень-то хорошо пахнут.
Дерзость Дмитрия Николаевича возмутила Опросину до глубины души, но она сдержалась.
Не знаю, что вам наговорили, холодно сказала она. Но эта история не более, чем пример досадной ошибки моей помощницы в оценке людей. Анна Сергеевна опытнейший администратор, но и она могла сделать промах и не разглядеть таившуюся в её подруге греховность.
Меня не интересует история грехопадения вашей воспитательницы. Я хочу знать подробности её исчезновения. Как это произошло?
Опросина надменно поджала губы, давая понять, что не станет обсуждать такую постыдную тему.
Юлия Павловна, никому кроме вас я не могу задать этот вопрос, не возбудив подозрений, вы же понимаете, продолжал настаивать Руднев. Ответьте мне, пожалуйста!
Мне нечего вам рассказать, Дмитрий Николаевич, сдалась Юлия Павловна. Когда утром обнаружилось исчезновение девочки, мне было не до чего. Я лишь стремилась ограничить круг посвящённых лиц и скрыть появление в школе агентов, поэтому до полудня я ни с кем из педагогов и воспитателей не общалась. Я, собственно, телеграмму от Абашевой прочла раньше, чем узнала, что она сбежала. Потребовала объяснений от Анны Сергеевны. Это всё, что я могу вам на этот счёт поведать.
А что вам сказала Анна Сергеевна?
Что Раиса Тимуровна не явилась на утренний сбор воспитательниц. Они всегда собираются за полчаса до подъема девочек. Она решила, что Абашева заболела, пошла к ней в комнату, но той там не оказалось. Вещей в комнате тоже не было.
Она попыталась её искать?
Естественно! Сперва сама обежала всю школу, потом опросила персонал.
Кто-нибудь что-нибудь видел?
Нет.
А сторож?
Он тоже ничего не видел. Но, при желании, покинуть территорию школы можно не только через ворота.
Понятно. Анна Сергеевна заявляла в полицию об исчезновении?
Зачем бы она стала это делать? Было очевидно, что Абашева покинула пансион добровольно, а её телеграмма окончательно всех в этом убедила.
Я могу увидеть эту телеграмму?
Директриса вынула из ящика стола папку с личным делом, на котором значилось имя оскандалившейся воспитательницы и протянула его Рудневу.
Телеграмма приложена мною к личному делу Раисы Тимуровны.
Вы сказали мне, Юлия Павловна, что личные дела персонала я найду вон в том шкафу, заметил Дмитрий Николаевич. Почему же это личное дело лежит не там?
Опросина вспыхнула.
Вы зарываетесь, Дмитрий Николаевич! Пока что я сама решаю, что и где мне хранить в моём кабинете! Я не считала, да и сейчас не считаю, что личное дело Абашевой имеет какое-либо отношение к вашему расследованию.
Руднев покачал головой.
Юлия Павловна, я не имею целью оскорбить вас или хоть в малой степени принизить ваши права начальницы школы, но до тех пор, пока ребёнок не найден, решать, какая информация имеет отношение к делу, а какая нет, буду я, отчеканил он.
Руднев раскрыл папку, перелистнул, вынул телеграмму и прочёл.
Какой заработок у ваших воспитателей? неожиданно спросил он.
Юлия Павловна, видимо уставшая сопротивляться, ответила уже без препирательств.
Их доход составляет двести сорок два рубля в год, плюс четыре платья и полный пансион.
Эта телеграмма обошлась ей в полтора рубля. Вам не кажется странным такое мотовство?
На фоне того, что она вытворила, нет!
Ну, хорошо, допустим. Но почему она просто не оставила записку?
Откуда же мне знать?! Да и какая разница! Записка! Телеграмма!
Разница в том, Юлия Павловна, что записку пишут от руки и по ней можно узнать или не узнать почерк. Кроме того, записка это эпистолярное произведение, и у каждого человека есть стиль его составления, поэтому по записке можно понять, писал её человек своим умом или под диктовку. А вот с телеграммой подобных выводов сделать никак нельзя, ни почерка, ни стиля.
Опросина уставилась на Руднева в онемелом потрясении.
Боже мой, Дмитрий Николаевич! Я сперва подумала, что вы подозреваете Раису Тимуровну в причастности к похищению Стефки, но вы, кажется, считаете, что с ней могло произойти несчастье?
Я ничего не считаю, Юлия Павловна. У меня нет никаких оснований что-либо считать в отношении исчезновения вашей воспитательницы. Я лишь отмечаю странности: совпадение времени исчезновения Стефки и Абашевой, многословная телеграмма вместо записки, да и сама опереточная причина внезапного бегства. Однако, всё это может ничего не значить, и ваша бывшая воспитательница и в правду, возможно, нашла своё счастье в объятьях страстного поручика. Случалось мне и более нелепые история знать.
Слова Руднева о нелепых историях Юлию Павловну не успокоили.
Да нет же, нет! Как я сразу не догадалась! сокрушённо вскликнула она. Это же очевидно! Произошло несчастье! А я еще смела так низко о ней думать!
Дмитрий Николаевич более утешать Опросину не стал, тоже подозревая, что в деле с Раисой Тимуровной что-то явно нечисто.
Юлия Павловна, мягко заговорил он, пользуясь минутой душевного смятения суровой начальницы, Я очень вас прошу, подумайте. Может, за последнее время ещё что-то странное в школе происходило? Не обязательно день в день с исчезновение девочки. Возможно, раньше или позже? Я не прошу вас дать мне ответ сейчас, просто подумайте, вспомните. Пусть это будет что-то незначительное. Не бойтесь завалить меня чепухой. Лучше я отмету десяток не имеющих к делу пустяков, нежели я пропущу что-то действительно важное.
Хорошо, пообещала Юлия Павловна. Я подумаю
Первый урок Дмитрия Николаевича в Аничкиной иколе подходил к концу. У всех восьми учениц, у кого лучше, у кого хуже, в альбоме было нарисовано яблоко с вырезанной долькой и разметавшимися по трём плоскостям тенями. Руднев ходил между парт, придирчиво рассматривал работы, поправлял неточные линии и неуверенную штриховку.
Меня радует ваше усердие, барышни, заявил он, возвращаясь на учительское место. Однако должен заметить, что вы отстаёте от программы. Боюсь, мне придётся просить уважаемую Юлию Павловну ввести вам дополнительные часы по моему предмету, и, чтоб эффект от занятий был значительнее, я поделю вас на две группы по четыре ученицы в каждой. Первыми на дополнительные занятия придете вы, вы, вы и вы, барышни, Руднев кивнул на Блохину, Леман, Оболенскую и Апанию. Сдайте мне свои альбомы, не забыв подписать. Я продумаю для каждой из вас своё задание, в зависимости от выявленных мною пробелов в ваших навыках. Все, кроме указанных мною, могут быть свободны.