В прошлой жизни капитана Бартона обнаружилось лишь одно происшествие, которое молва связала с муками, пережитыми им в его последние дни. Он и сам, судя по всему, рассматривал случившееся с ним как кару за некий совершенный в свое время тяжкий грех. Об упомянутом событии стало известно, когда со дня смерти Бартона прошло уже несколько лет. При этом родственникам Бартона пришлось пережить немало неприятных минут, а на его собственное доброе имя была брошена тень.
Оказалось, что лет за шесть до возвращения в Дублин капитан Бартон, будучи в Плимуте, вступил в незаконную связь с дочерью одного из членов своей команды. Отец сурово более того, жестоко покарал несчастное дитя за слабость. Рассказывали, что девушка умерла от горя. Догадываясь, что Бартон был соучастником ее греха, отец стал вести себя по отношению к нему подчеркнуто дерзко. Возмущенный этим, а главное, безжалостным обхождением с несчастной девушкой, Бартон неоднократно пускал в ход те непомерно жестокие меры поддержания дисциплины, какие дозволяются военно-морским уставом. Когда судно стояло в неаполитанском порту, моряку удалось бежать, но вскоре, как рассказывали, он умер в городском госпитале от ран, полученных во время очередной кровавой экзекуции.
Связаны эти события с дальнейшей судьбой капитана Бартона или нет, сказать не берусь. Однако весьма вероятно, что сам Бартон такую связь усматривал. Но чем бы ни объяснялось таинственное преследование, которому он подвергся, в одном сомневаться не приходится: что за силы здесь замешаны, никому не дано узнать вплоть до Судного дня.
Постскриптум издателя
Приведенный выше текст является ipsissima verba[4] рассказа добрейшего старого священника, за подписью которого он и поступил доктору Хесселиусу. Порой он скован, порой многословен, однако, как мне показалось, будет лучше, если я сохраню за собой право уверить читателя в том, что, отдавая в печать манускрипт столь поразительного содержания, издатель не изменил в нем ни единого слова. [Опубликованные бумаги доктора Хесселиуса].
Судья Харботтл
Пролог
Отчет о данном случае доктор Хесселиус сопроводил единственной надписью: «Сообщение Хармана» и простой ссылкой на свой выдающийся труд эссе «О внутреннем восприятии и условиях его раскрытия».
Ссылка указывает на том I, раздел 317, примечание Z
a
МаксимумминимумСообщение миссис Триммер из Танбридж-Уэллса, которое доктор Хесселиус считает лучшим из двух источников, описывающих случай судьи Харботтла, я не смог найти в его бумагах. В письменном столе обнаружилась, правда, записка, согласно которой письмо миссис Триммер было отдано на время доктору Ф. Хейну. К этому высокоученому джентльмену я, соответственно, и обратился, и получил ответ, содержавший многократные уверения в том, что корреспондент встревожен и огорчен возможной пропажей столь «ценного манускрипта», а также давнюю записку доктора Хесселиуса, которая полностью снимала ответственность с его коллеги, поскольку бумаги были благополучно возвращены владельцу. Таким образом, мне остается удовольствоваться для данного сборника только рассказом мистера Хармана. У покойного доктора Хесселиуса в том же примечании, которое я ранее цитировал, сказано: «Что касается фактов, не имеющих отношения к медицине, версия мистера Хармана в точности соответствует версии миссис Триммер». Сугубо научная сторона данного случая едва ли будет интересна рядовому читателю, и не исключаю, что, даже имея под рукой оба рассказа, я отдал бы предпочтение варианту мистера Хармана, который и приведен полностью на нижеследующих страницах.
Глава I
Дом судьи
Три десятка лет тому назад один старик, которому я ежеквартально платил небольшую ренту с какой-то своей недвижимости, в очередной раз пришел ко мне за деньгами. Вел он себя сухо и сдержанно, имел печальный вид человека, знавшего лучшие дни, и держался во всех отношениях достойно. Именно таким людям мы больше всего доверяем, когда слышим истории о привидениях.
И подобную историю он мне, пусть с заметной неохотой, и поведал; началось с того, что он счел нужным объяснить обстоятельство, на которое я иначе не обратил бы внимания: обычно он являлся через неделю после назначенной даты платежа, и теперь пришел через пять дней. Причиной было его внезапное решение сменить жилье, отчего ему пришлось чуть раньше внести за него плату.
Жил он на сумрачной улице в Вестминстере, в просторном старом доме, очень теплом, потому что стены были сплошь одеты панелями, количество окон не превышало необходимое, ставни были плотные, а переплеты частые.
На окнах висели объявления, что дом продается или сдается внаем. Но ими, похоже, никто не интересовался.
Заведовала им сухощавая смотрительница в порыжевших черных шелках, которая все больше молчала и всматривалась в тебя большими тревожными глазами, словно пытаясь прочитать, что ты заметил, проходя по темным комнатам и коридорам; под ее началом состояла лишь одна служанка «на все руки». Мой бедный знакомец предпочел поселиться в этом доме из-за поразительно низкой платы. Он прожил там почти год единственным квартирантом, и его покой ничто не нарушало. В его распоряжении было две комнаты: гостиная и спальня с чуланом, где он хранил под замком свои книги и бумаги. Однажды жилец, заперев еще и входную дверь, улегся в постель. Ему не спалось, он зажег свечу, немного почитал и затем отложил книгу. Старинные часы на верхней площадке лестницы пробили один раз, и тут же, к испугу жильца, дверь чулана, которую он вроде бы запер, тихонько открылась и в комнату вошел на цыпочках мрачного вида незнакомец лет пятидесяти худой, темноволосый, в траурном одеянии давно устаревшего фасона, какие встречаются на гравюрах Хогарта. За ним следовал тучный старик с испещренной бурыми пятнами кожей, черты которого, застывшие, как у трупа, недвусмысленно выдавали плотоядную, исполненную злобных страстей натуру.
Помимо халата из травчатого шелка и кружевных гофрированных манжет, жилец приметил золотое кольцо, украшавшее палец старика, и бархатную шапочку, какие в век париков джентльмены носили дома.
В убранной золотом и кружевом руке зловещего старика виднелась свернутая веревка. Из дальнего левого угла комнаты, где находилась по соседству с окном чуланная дверь, оба незнакомца двинулись наискосок к двери в коридор, миновав по пути сначала изножье кровати, а потом едва не задев правым боком изголовье.
Что испытал мой собеседник, наблюдая эти фигуры с близкого расстояния, он мне не поведал. Сказал лишь, что не помышляет отныне не только ночевать в этой комнате, но и пересекать ее порог в одиночку даже при свете дня. Утром он убедился, что обе двери и чуланная, и коридорная надежно заперты, как было, когда он ложился в постель.
В ответ на мой вопрос собеседник уверил, что, судя по всему, ночные посетители его не замечали. Они не скользили по воздуху, а ступали, как живые люди, но только беззвучно, и он ощутил, как дрожит под их шагами пол. Разговор о призраках явно был ему в тягость, и я прекратил расспросы.
Однако в его истории я заметил такие странные совпадения, что решил той же почтой отправить письмо одному своему другу, много меня старше, жившему тогда в отдаленном уголке страны, поскольку, как я знал, он располагал нужными мне сведениями. Он сам неоднократно обращал мое внимание на этот старый дом и рассказал вкратце его странную историю, теперь же я просил изложить ее подробней.