Не дам! говорю я и вдыхаю карамельный запах гривы.
Она же старая совсем, ее из милосердия кончить надо! Дурень ты, братец! смеется Андрей, мой третий брат, которому еще рано назначать удел.
Мне тоже рано. Андрей Дмитриевич всего на два года меня старше, мы с ним похожи: оба русые, безбородые, длинношеие и худющие. «Ветер качает» это про нас. Но Андрюша во всем удачливее меня. И в учебе, и в седле. Он уже на службе, был замечен польским ипатом лихостью выделился.
Нет! отвечаю я.
Лошадь я им не отдам.
Зря, что ли, гнали?
Не позволю, и все тут!
Тьфу! сдается Василий, и братья разворачиваются.
Отцу подают свежего коня.
За мной! весело кричит князь. Научу вас, сынки, охотиться!
Охотничья ватага направляется обратно в лес, теперь ее возглавляет отец.
Один из всадников отстает. Он немногим старше меня, высокий, худой и подвижный. Борода не выросла, бритая голова прикрыта круглой шапочкой, из-под застегнутой на груди накидки торчит черный воротник. Он хочет потеснить Савелия, но конь не слушается седока, пятится. Савелий стоит, как стоял.
А ну, перекрестись, смерд!
Охотник выпрямляется в седле, потом наклоняется, словно пытается клюнуть Савелия в темя крючковатым, как-будто сломанным, носом. Я узнаю его. Это сын нашего соседа, боярина Романа, школяр Ян. Он учится в университете, а сейчас отпускное время, вот он и приехал домой. Помню, он задирал меня маленького, а сейчас делает вид, что не узнал.
Савелий глаз не прячет и напоказ широко крестится левым польским крестом. Вроде и смотрит без издевки, но что-то во взгляде серых глаз ярит всадника. Тот шипит ругательство и хлещет коня. Савелий смотрит ему вслед все тем же спокойным твердым взглядом.
Карамельная лошадка постепенно успокаивается.
Отпусти ее, велит Савелий, его взгляд полон тоски.
И куда она пойдет?
С сожалением размыкаю руки. Савелий не отвечает, но я сам вижу, что слепая лошадь, спотыкаясь, бредет в сторону болота.
Я возьмусь нянькать тебя, отрок, говорит Савелий.
Я неожиданно этому рад.
***
Избушка Савелия стоит на отшибе, у самого леса. Изгородь украшена огромными бурыми букетами папоротника, я с изумлением рассматриваю их. Похожие на перья гигантских птиц листья давно засохли, осыпаются.
То старуха моя поясняет Савелий, указав на ограду. Нечистую силу отваживала.
Мы проходим к двери мимо низеньких яблонь-первогодок.
На ту половину двора не ходи, предупреждает дядька. Там у меня пчельник.
Обутой в лапоть ногой Савелий сгребает пыль, разравнивает ее.
Вот те первая задачка. Представь себя на крыше хаты. Сможешь двор нарисовать?
Дядька поднимает с земли и сует мне хворостину. Я послушно рисую квадрат избы, квадрат двора, баню, сараи, точками помечаю ульи и рисую маленькие деревца яблони.
Хорошо! Савелий стирает мой рисунок. Теперь нарисуй отцовские владения. «Прикол-звезда» вверху.
Я шарю глазами по ясному небу, и Савелий приходит на помощь:
Вон там она! Начни с реки.
Прутом вывожу кривую линию Двина.
Велиж обозначь кружком. Так. Мы где?
Кто мы?
Веска наша.
Березуха вот здесь, я ставлю точку в вершке от Велижа.
Эх хватанул ты расстояние! Ладно. Какие города отцовские знаешь? На каких реках? Сразу рисуй. Ближайший?
Усвяты на Усвяче.
Я ставлю точку и веду линию реки сверху вниз к Двине.
Как далеко?
Два дня пути.
А за Усвятами что?
Узкое на Ловати, отвечаю и, не дожидаясь вопроса, уточняю: Еще полдня по тракту через болота.
Я провожу еще одну линию снизу вверх, рядом с нарисованной.
Савелий морщится:
Реки, пожалуй, не такие прямые. И в чем смысл двух таких владений рядом?
Торговля, как на уроке, отвечаю я, по Ловати с Новгородом, по Двине с немцами.
А самый дальний город?
Жижецк, больше семидесяти верст до него.
Я, высунув кончик языка, старательно веду кривую извилистую линию Жижицы из правого верхнего угла рисунка к Двине.
Савелий щурит глаз, оценивает рисунок. Вроде доволен.
Ладно, соседей опиши. Вот здесь кто?
Он лаптем показывает пустое место на земле справа.
Князья Бельские.
На юге?
Родичи наши, Друцкие из старшего рода.
Молча дядька показывает на земли слева.
Бояре Ильиничи, называю я и указываю в пересечение Усвячи и Двины. День по реке. А дальше великокняжеские земли.
А в Жижецке у нас кто стоит?
Гарнизон польского короля.
Против кого стоит?
Против Новгорода.
Вот и ошибся! Новгород нынче московский князь Иван взял под свою руку. Ладно, хватит, идем в дом, я тебе киселя налью.
Хата бревенчатая, низенькая, пол земляной, чисто выметен. Потолка нет, из-под соломенной кровли со стропил в единственную комнату свешиваются связки грибов. Грибы сплошь белые. Они уже подсохли и пахнут! Я глотаю слюну.
Ух ты!
Из кучи корзин за печью Савелий вытаскивает мне одну, а себе за плечи забрасывает кузовок. Все сплетено добротно, ни кусочка лозы не торчит.
Шапку свою здесь оставь, упаришься, Савелий протягивает мне другую.
***
В лесу пахнет грибами и совсем не пахнет палыми листьями.
Не показывай лесу нож! учит дядька Савелий. Я аккуратно, чтобы ненароком не растоптать, становлюсь на колени перед подберезовиком и, прежде чем достать нож, украдкой оглядываюсь. Вон еще одна бурая шляпка, а неподалеку другая. Осень стоит солнечная, и шляпки грибов хорошо видны из-под листвы. Мой нож не такой, как у Савелия. У дядьки нож кривой, короткий, с потемневшей от времени рукоятью. Как пальцы хозяина. Прежде чем положить срезанный подосиновик в корзину, я вынимаю попавшие туда листья и укладываю гриб к грибу так, чтобы не мять шляпки.
Среди подберезовиков попадается незнакомый гриб, я наклоняюсь и щупаю его ножку двумя пальцами. Ножка мягкая, значит, поганка. Радуюсь своему чутью, кошусь на Савелия, но тот не обращает на меня внимания.
Несобранные вовремя опята разрослись лопухами и до человеческого роста украшают пни диковинными коричневыми цветами. Мы их пропускаем. Наша цель сплошь благородные, сытные грибы.
Вот еще одна великолепная шляпка. Ножки опять не видать, но на сей раз я опускаюсь на колени, вынимаю из-за голенища кинжал, какой полагается шляхтичу, и уверенно режу ножку. Твердая! Угадал! Благородный гриб!
Между деревьями тянется полоска серых шляпок. Савелий наклоняется над ними:
Моя Алевтина называла их «мышатами» и собирала маленькими. Во рту хрумкали. Хорошая была баба, все меня лечила. Теперь вот мне приходится в Витебск плыть каждый месяц. Там у жидов аптека есть хорошая. Не Не собирай их. Старые. Они сразу после дождя уже червивые.
Что-то чернеет над травой, и я вновь присматриваюсь, наклоняюсь. Это обманка бурый лист застрял в былинках, не смог упасть на землю и притворяется боровиком. Пока не потрогаешь не поймешь, что ножки-то нету.
Чей-то недобрый взгляд обжигает сквозь кусты, я вздрагиваю, резко оборачиваюсь. Хищная фигура изгибается и теряется в листве.
Савелий, волк! Смотри!
Где? Не, княжич, стой, не паникуй раньше времени. Идем смотреть.
Мы крадемся, причем я укрываюсь за широкой спиной дядьки.
Вот это? Коряга! Да, на волка похожа.
Он смотрел на меня! протестую я, уже понимая, что зря.
Дядька вместо ответа улыбается.
Савелий не носит оружия. Странный мужик, охоту вон не любит. Откуда он взялся? Интересно, отец позволит ему меня наказывать?
Савелий, а ты меня грамоте будешь учить? решаюсь спросить.
Дядька смотрит на меня с недоумением. «Ведь монахи для того есть», написано на его лице, но вместо этого он говорит:
Не только. Вот ты прошел несколько одинаковых грибов.
Савелий срезает их.
Я не знаю, съедобные или нет?
А присмотрись!
Я смотрю на срезанные ножки.
Червивые встречаются. А ты видал червивые поганки?
Дядька поворачивает ко мне шляпки:
Вот! Некоторые шляпки погрызены. Значит, звери их тоже едят. А еще срезанную ножку можно лизнуть. Чуток совсем. Не бойся. Горько?