«Вернёшься только под утро к обеспеченной стерве, упрямому сыну и бутылке вина, подытожил он. И о чём я думаю? Не время ворошить личное».
Перед ним стоял наёмник и терпеливо ждал.
«Спросил бы, что случилось, давай помогу или», смотрел на него и подумал Игорь Львович.
Никто и никогда его так не спрашивал, а ему очень хотелось. Очень. Ни друзей, ни любовницы. Как мало у него быта и как много общественных забот, не имеющих к нему никакого отношения. Помыслить в глубь, покумекать на досуге и парализует. Держаться не за что.
2
Ночь. В уединённом месте встретились двое. Один другому передал бумажный пакет. Посмотрел ничего не выражающим взглядом через линзы очков, отвернулся. И взгляд сказал о многом. Кто-то доживает последние дни, не догадываясь об этом, и уступит дорогу. Места на ней достаточно, но почему-то всегда кто-нибудь мешает. А ночь хороша. Какой-то короткий баланс возник между теплом, дождём и ветром. Редчайшее явление осени, которое никогда не встречается весной и летом, разве что в конце сентября. Непытливых глаз, ни ушей. Свидетели им ни к чему. Разговор без слов где-то в подворотне, решивший чью-то судьбу.
Второй взял пакет и пошёл своей дорогой. Два дня на подготовку, а готовиться есть к чему. Лишний вопрос, ироничный взгляд, жест может стоить жизни. Ходить по кромке вечно не придётся, и что его ждёт, он прекрасно понимал. Думать об этом пока ещё рановато, а вот задуматься не мешает. Дело не последнее, обрубать связи хлопотно. Всех кто мог хоть как-то знать что-либо о нём, он знал в лицо. Они могли, но не знали. Оставался один и он боится. Правильно делает.
Каждый раз, представляя себя жертвой, наёмнику казалась, что в спину дышит смерть. Дыхание острое, жгучее и с запахом тлена. А зачем от себя утаивать то, что непременно произойдёт и вопрос появляется сам собой когда это случится? Так же кому-то и кто-то сунет пакет и считай, закрыли рот опасному свидетелю. Лучше всё-таки от болезни в старости, чем так постоянно оглядываясь.
«Никто, никого не отпустит», даже не гадал наёмник, свернув во дворы.
Обещали кратковременный дождь, но он так и не пролил. Из того, что обещают, исполняют совсем немного, да и то не самое важное. Ему пообещали тёплые страны, другую фамилию, имя. И где же они? Когда сидишь на крючке, условия диктуешь не ты и попробуй, дернись. Привяжут намертво. Если что, исчезнешь, и не найдут.
Такие вот они обстоятельства, шаг и в ловушке, но он птица вольная.
«Обещание надо было сдерживать, а не дёргать кукол за порванные ниточки», подумал наёмник.
Канава, комки грязи, широкие доски. Он прошёл по ним, на другой край.
Старые здания и в них всё ещё живут босяки, грезя надеждой. Наёмник достал пакет, покрутил в руках и вскрыл. Извлёк из него список мест, где бывает чаще всего клиент, фото и ключи от машины.
Разглядывая брелок на своей ладони, он увидел себя охваченным огнём.
Клубится едкий дым, полыхают его одежда, кожа и кости. Съёживается краска и пластик, сидения в салоне. Вывалившись из машины обугленным комком, кричит от жуткой боли и тяжкой смерти, не рассыпаясь на пепел.
Так оно и есть, только то, что он кричит, никто и не услышит. Сгорит и никто не увидит, а внутри воют ветры и взрываются вулканы.
«И кто же», взглянул наёмник на фото, убрав под неё брелок.
Человек ему нисколько не знаком.
«Живи», пожелал ему наёмник.
Во дворе горел костёр. Спинами к наёмнику сидели бомжи. Кружку передавали по кругу, отхлебнув спиртное, закусывали колбасой. Он подошёл, поставил бутылку водки на столик и бросил пакет в огонь. Ни машина, фото ему не нужны. Лица его не запомнят, а вот бутылку точно. Мозги пропиты, и цели и мечты. Бомжи покосились. Огонь костра плясал, освещая их трёпаные одежды.
У каждого из них своя печальная история, а может и две. Тем и живут, о том и беседуют. Бомжи переглянулись, интересоваться, кто угощает, не стали. Везёт же им сегодня, лишь бы не заставили что-нибудь сделать. Настроения никакого, да и ночь на дворе.
Пакет почернел, закрылся как лепестки цветка и смешался с золой. В прошлом осталось много тёмных событий, чужих тайн и оборванных жизней. Забыть об этом, окончательно не получиться, но хотя бы изменить направление.
Наёмник мысленно представил идущего за стенами нежилых домов человека в плаще. Шагает и не оглядывается, а зря. Слишком уверен, заелся и размяк.
«У него в запасе пять минут», высчитал для себя наёмник.
Бомжи шептались, что-то обсуждали, и думается, веселились.
Чего ты мне тут толкуешь, заговорил один из них. Были бы умными не сидели сейчас у помойки, не жевали объедки и не пили бы разбавленную гадость из бутылочек. От неё и слепнут, и глохнут, и дёсны опухают. Я про почки не упомянул, вы и сами об этом знаете.
Пойду завтра и заявление напишу, сказал сидевший на ящике из-под овощей обросший мужик.
Куда? спросил третий.
В прокуратуру.
Паспорт нужен, документы какие, а у тебя, их нет. Украли их или забыл где? ввязался в разговор ещё один бомж.
Заявлю о пропаже, защищался Сергеевич.
Заяви, заяви! ухмыльнулся в свитере с дырами и кепке худощавый бомж.
И заявлю! В суд подам иск, комнату отсужу и в контору по трудоустройству обращусь.
А ты прямо сейчас иди, засмеялись над ним собеседники. Ждут тебя там. Вот тебе и паспорт, и комната твоя, работа Живи Сергеевич по-человечески и не таскайся по помойкам. А то до тебя никто до этого не додумался!
Вытурили тебя из жилья, работы, про пособие забыли, а ты не попросил. Чего раньше в суд не обратился? спросил худощавый.
Почему, почему боялся.
Боялся он. На вот, колбасы пожуй.
Сергеевич взял, но разглагольствовать не прекратил.
А уеду из города. Паспорт получу и уеду.
Опять он нудит! Ешь, давай.
Поедем все вместе! Скажем так мол, и так, горе у нас случилось. Мы вроде и непричастны, пострадавшие, к государству не принадлежим, а хотелось бы. Пользу можем приносить, не больные ещё. А, мужики!
Они повздыхали. Завтра об этом поговорят, идти или не идти. И чего идти, они привыкли уже слоняться, ночевать в подъездах, спать на рваных тряпках и к холоду тоже привыкаешь. Ни о чём не беспокоишься, не задумываешься, а начнёшь думать, прошлое ворошить и о справедливости вопрошать, совсем плохо становится. Да и не ошибки это вовсе, а жадность чья-то проросла, и доверчивость их погубила, извела. Опомнились они, но поздно, тогда уж в бомжей превратились. И нет у них никого, и желания вернуться к нормальной жизни. А какая она это нормальная жизнь? Они уже и не помнят, забыли.
Постояв с минуту, наёмник пошёл, думая и о таких скитаниях, в которых есть и свои прелести без налогов и обязанностей. Что-то их привело сюда в эти трущобы, к лохмотьям, перекусам у костра и неверию. Когда-то у них были дома, семьи, дети. Теперь они на обочине рассуждают о бытие и каждый по-своему.
Надо было свернуть Игорю Львовичу шею и разломить череп о бетонный угол колонны, но он хотел убедиться в том, что тот пришёл один. Никто его не караулит и не страхует. Убедился, теперь и отомстить не грех.
Он нашёл того, кто мутит, втягивает в свои авантюры, а после избавляется без каких-либо объяснений со своей стороны вместо поощрения и благодарности. Подло и скоро. Перед ним всегда кто-то был, стоит, тасует и перебирает материал, утрясает разногласия, но в этот тихий, неприметный уголок он всё же соизволил прийти один. Некого послать или личные побуждения заставляют делать непредсказуемые шаги.
«В его то возрасте, опытом и так подставиться? Значит, прижало, что затрещали рёбра, значит некому», предположил наёмник.
В его сознании вновь появилась картинка с горящим человеком. Он увидел себя пылающим у каких-то гаражей и на грязном снегу. Каждый раз картинка появлялась неожиданно, а заканчивалась горение ничем. Он так и не рассыпался до золы. И сны такие же снились. Хоть бы раз оказаться под водой, а не в костре. От того наёмник и любил купаться в открытых водоёмах, не смотря на погоду. Хоть в дождь, хоть в холод. Лучше уж дрожать, чем жарится на углях. Он не мог объяснить и снов, и этих видений, но нашлись всё-таки те, кто разъяснил.