Мирч смерил его взглядом и сказал Ильмару:
— Вели своему холопу опустить пистоль и назад отойти. А то…
— Это у вас в Киеве холопы, — с тихой ненавистью процедил Прохор. — А у нас здесь вольные люди.
Но Мирч, казалось, уже позабыл про него — ссутулившись, он вновь уставился в пол между своих ног.
— Гляжу, хорошо вас обучили переговоры вести, — сказал Ильмар.
Коста развел руками.
— Достопочтенный Мирч Сельмур не переговорщик, служба его при Храме киевском совсем другого порядка. И у него есть двоюродный брат, Ига, старший бригады, посланный в помощь вам, атаман Крест. Люди эти должны были доставить Артюха к нам в условное место. Но не доставили. Мы…
— Его брат, — Ильмар повел подбородком в сторону Мирча, — погиб в Москве. Застрелен жрецами под стенами Храма.
Рука крепко сжимала обрез, Ильмар готов был вскинуть оружие и выстрелить в голову Мирча, если тот после этих слов бросится на него, — но ничего такого не произошло. Седой только еще больше ссутулился, еще ниже опустил голову.
— Кто-нибудь выжил? — спросил Коста.
— Еще четверо ваших погибли. Один, как его, — атаман щелкнул пальцами и взглянул на Прохора, который убрал револьвер, но ко входу не отошел, так и стоял позади Мирча. — Тот, с подбородком как наковальня?
— Велеш, — ответил помощник.
— Да, Велеш ваш до лагеря дотянул. Его трижды ранили, но дожил. Лекарь мой не смог ничего поделать, Велешу грудь прострелили, он дышать толком не мог. Хотя сильный — долго сопротивлялся. Его тут похоронили, на краю рощи, могилу вам покажем, если надо. А тела остальных в Храме остались, не знаю, что с ними.
— Что же, выходит, погибли все наши люди — и ни одного вашего? Не кажется ли вам…
— Почему ни одного? — перебил Ильмар. — Я троих потерял. И еще раненые есть. Видели, двое под входом стоят, это Рэм с Калебом. Калеб хромает — ему монах в Храме лодыжку прострелил. Сложное дело было, на Храм никто никогда наскакивать не решался. Если б не ваш человек в Ордене, который на плане обители посты разрисовал да пароли на ту ночь дал…
Он вдруг понял, что лицо Косты изменилось, — с самого начала разговора он улыбался, а сейчас напрягся и стал до предела серьезен.
— Где Зиновий Артюх? — спросил переговорщик. — Тоже погиб?
Они с Мирчем уставились на атамана так, будто решался вопрос жизни и смерти всего Ордена Чистоты.
— Нет, почему же. У меня он.
Ильмару показалось, что Коста едва сдержался, чтобы не вздохнуть облегченно. Переговорщик откинулся на лавке, расстегнул верхнюю пуговицу плаща и погладил кадык.
— Так приведи его, — буркнул Мирч.
Ильмар покачал головой.
— Нет? — спросил Коста. — Почему нет? Он тяжело ранен? В беспамятстве? Он…
— Спрятал я его, — отрезал Ильмар. — От вас спрятал. А до того в палатке рядом держал. Он жив, но… Знаете вы, что Зиновий отвар из дурман-травы давно пьет? У него мозги в кашу уже. И зачем вам этот убогий? Хотя догадываюсь.
Коста с Мирчем переглянулись, во взгляде переговорщика мелькнуло что-то, атаман не разобрал. Он, впрочем, и не пытался больше вникнуть в тонкости разговора, выражения лиц и жесты собеседников. Первые слова сказаны, теперь болтать до утра можно, но Ильмар Крест разговоры вести подолгу не привык, он-то не переговорщик. Теперь надо рубить наотмашь.
— Вы сказали, что спрятали его… — начал Коста, но Ильмар не дал закончить. Он подался вперед и заговорил:
— Артюх знает такое, чего никто больше в Московии не знает. А может, и вообще никто нигде. Что именно — не понял я. Мы его не пытали, он здоровьем слаб, под пытками запросто помереть может. Боли в груди его мучат, сильные боли, потому наркотик потребляет и… думаю, болен он смертельно.