Астер снимает с себя платье через голову, бросает его на пол. Она стоит, голая, в комнате, окруженная радиопомехами, ровный яркий квадрат солнца лежит на ее плечах. Она взбивает пальцами волосы, чтобы поднять кудри повыше.
Звук трубы заполняет комнату. Следует долгая пауза, по полу тащат стул, кто-то откашливается, слышен шепот.
Такая штука есть не у каждого, добавляет Астер, показывая на приемник.
Она надевает тунику.
Подол оказывается ниже колен. Плечи ниспадают на руки, которые теряются в рукавах, висящих, как сломанные крылья. Хирут поражена миниатюрностью Астер, изящными очертаниями ее мышц и плоти. Большой и впечатляющей она кажется только в ярости.
Потом быстрый высокий мужской голос:
Добрый вечер, дамы и господа, повторяю, это прямая трансляция из Акаки в Аддис-Абебе. Сегодня одиннадцатое сентября 1935 года [потом по эфиопскому летоисчислению]. Жена нашего императора Хайле Селассие, императрица Менен, сегодня говорит со своим народом. Мы приветствуем тех людей во всем мире, кто нас слушает. Один, два, три.
Астер кланяется в сторону приемника, на ее лице почтительное выражение. Достань сури, шепчет она.
Брюки лежат в самом низу, под сложенной накидкой из звериной шкуры. Она протягивает их Астер, стараясь не смотреть на приемник. До этого часа приемник был рупором для лидеров, для ряда мужских голосов, ожидающих внутри этой коробки, когда бобышка откроет дверь и выпустит их. Астер натягивает на себя брюки. Ее стройные икры и щиколотки проскальзывают через узкие прорези бриджей. Они волочатся по полу, тонкая хлопковая ткань вокруг ее ног напоминает облака.
Ты сегодня не чистила ковер, говорит Астер. Она хмурится и подворачивает штанины на бриджах, а затем и длинные рукава до запястий. Она поправляет тунику так, чтобы разрез был посредине. После этого она замирает.
Начинает говорить женский голос: Мы благодарны сегодня за эту возможность быть услышанными женщинами во всем мире.
Это она, шепчет Астер. Быстро, дай кабу.
Мы хотим поблагодарить Всемирную лигу женщин. Наша возлюбленная дочь Тсехаи переведет наши слова на английский.
Императрица Менен делает паузу, и на заднем плане за звуками помех и тихого откашливания Хирут слышит другой голос более молодой, хрупкий, шепчущий. Она воображает себе принцессу Тсехаи вот она наклоняется, говорит какие-то слова, которые только дочь может говорить матери. Слышны шелест бумаги и движение, потом голос принцессы Тсехаи, которая представляет себя слушателям. Говорит она звонким голосом, одновременно застенчивым и уверенным. Она говорит по-английски с элегантными модуляциями, какие Хирут слышала от Астер и ее друзей: эта манерность свойственна ртам, которые непривычны к угодливости. Хирут смотрит на приемник, на большую черную бобышку и подергивающийся индикатор, одержимый голосом принцессы. Она ошеломлена, она пытается понять, как такое возможно: слышать эту женщину и эту девушку так четко из такой дали. Они ближе, чем эхо барабанов, отдающееся от склонов холмов, когда они извещают о важной новости. Они здесь, но их здесь нет.
Мы уверены, что женщины повсюду имеют одинаковое желание сохранить мир и любовь.
Громкоговоритель в приемнике представляет собой сетчатый свод словно опутанное сетью солнце. Она так близко, что чувствует теплое гудение приемника, едва ли не ощущает императрицу и принцессу в виде двух плотных световых блоков, вращающихся в каком-то месте, где голоса перемещаются скорее, чем плоть. Где-то там, за лесами, и сеткой, и бобышкой, и стеклом, которое удерживает на месте нервный индикатор, существует женщина царских кровей, которая покинула свое тело и стала одновременно громадной и невидимой, могущественной, как ветер. Хирут глубоко в своих мыслях, она зачарована и поражена, а потому поворачивается, чтобы увидеть, что происходит, только когда Астер легонько ударяет ее по ноге.
Мы все знаем, что войны уничтожают человечество, и женщины во всем мире, несмотря на все расовые, мировоззренческие и религиозные различия, ненавидят войну, потому что она плодит одно: разрушение.
Астер стоит в сводчатом проходе, облаченная в блузу и бриджи, испачканная накидка из звериной шкуры лежит у нее на плечах. Она ниспадает складками, висит так, что Хирут видит: ее готовили мастеровитые руки, они умело растерли и умаслили ее, чтоб она тесно прижималась к телу и повторяла его формы. Астер перекидывает свою новую винтовку с левого плеча на правое, а ее ноги твердо и уверенно стоят на полу. Она великолепна. Она являет собой устрашающую и потрясающую фигуру, что-то знакомое и одновременно чужое, пугающее и непонятное. Женщина, одетая, как воин, имеющая столь же свирепый вид, что и мужчина.
Война убивает наших мужей, наших братьев и наших детей. Она уничтожает наши дома, разбрасывает по свету наши семьи.
Хирут переводит взгляд с радиоприемника на эту женщину, с ее маленьких ног на ее гордую голову, с ожерелья, которое лежит поверх накидки, на ее красивое лицо. Императрица продолжает говорить устами дочери, а Астер слушает.
В этот час, в такие трагические и печальные времена, когда агрессор собирается нарушить ход наших жизней, мы бы хотели обратить внимание женщин всего мира на то, что их долг озвучить и выразить солидарность против таких действий.
Астер уверенно переходит в центр комнаты. Она идеальный баланс, посредством которого непокорный мир удерживается и возвращается на свое место. Астер в воинском приветствии подносит руку ко лбу.
Глава 8
Если смотреть с Красного моря, то кажется, будто Массава поднимается над изнывающим от жары горизонтом, подрагивающим лоскутом белых арок и пыли, пробивающихся через дымы и соль. Этторе Наварра с «Клеопатры» видит, что «Лигурия» пришвартована кормой вперед рядом с «Ганге». Он морщится, когда другой корабль на ходу издает протестующие гудки. Столько дней в спокойных водах, а потом это: шумные пароходы борются за место, рев ослов, висящих над переполненной пристанью, контейнеры с пушками, громко скребущие доски. Множество судов рассеяно по морю, которое ширится и кипит у него за спиной, словно Массава стала местом великого и древнего спартанского сражения.
Пока корабль становится на якорь, Этторе достает фотоаппарат и начинает наводить его на пристань. За его спиной люди сражаются за место у перил. Он слышит голоса Фофи и Марио они выкрикивают его имя, пытаются привлечь его внимание, но его взгляд прикован к тому, что он видит и слышит перед собой: ко всей белизне зданий этого портового города, высоким и стройным пальмам, горам ящиков и бочек, чернокожим мужчинам в тюрбанах и коротких штанах, выгружающим провизию с кораблей, крикам чаек, летящих навстречу морскому ветру.
Этторе закрывает глаза и думает об их семейном очаге, о седеющих волосах отца, его голове, склоненной над книгой на столе, когда он сидит спиной к окну, выходящему на Венецианскую лагуну, об их доме, окруженном каналами. Надвигающаяся война принесла с собой один из редких моментов в жизни Этторе, когда отец говорил с ним, не скрывая волнения и беспокойства. В полумраке кабинета Лео Наварры Этторе видел на лице отца и остережение, и неодобрение.
Лео сказал: Немногие рождаются, когда им следует родиться. Я очень надеюсь, что это время уготовано для тебя.
Этторе тогда же понял, что это не столько благословение, сколько умолчание, способ отца сообщить о том, чего он не мог сказать: о тех, кому не повезло, о тех, кто родился не тогда, когда им следовало бы.
Это самая выразительная черта Лео, его способ наращивать умолчание, при этом внешне будто бы отталкивая, обнажая его. У его отца была манера говорить таким образом, что смыслы пульсировали на другой, почти не слышимой частоте. Стоя на палубе и чувствуя вес фотоаппарата в руке, Этторе в очередной раз осознает, что он провел все свои годы с самого детства, пытаясь понять то, что нельзя произнести, вызвать зрительный образ мира, который не только погружен в темноту, но и не может существовать без нее.