Итог закономерен: теперь придётся жить с цепочкой на ноге и парой лукраедок злым и добрым на шее или бежать отсюда, что представляется задачей не тривиальной. Да, влип, Нострадамус новоявленный, по самый гиппокамп.
Но Ты, наделивший меня пророческим даром, ну хоть Ты напророчь мне что-нибудь про меня самого! Я решительно не вижу себя в послезавтрашних дне и ночи, через год, через десять лет, ну разве что через столетие и то в виде памятника. Памятников. Памятников и мощей по ракам да реликвариям. И сувениров, конечно.
Что это там за звуки там, на воле?
«Бордюр меняют».
На поребрик, что ли? Хрустальный ставят, небось?
«Малахитовый».
«Да нет, гранитный вроде».
Нет у этого лукраедки в соображалке ни грамма поэзии при всей его положительности, и нет у него в воображалке ни грамма фантазии. И конечно, это не Бологое. Это южнее. Сан-Марьино?
Дайте карандаш и бумагу.
«Не велено, можно пораниться».
Дайте, под мою ответственность.
«Ваша ответственность, извините, конечно, не стоит и карандаша с бумагой».
Назовём его Вторым Лукраедкой, чтобы врагов запутать, хоть он и был мне предъявлен первым. А второго лукраедку соответственно, Первым, да он и выглядит посолидней, повместительней, и блин его более правильной, более округлой формы. И да станут вторые первыми, а первые вторыми, аминь.
«И о чём это вы всё пишете в этой своей маляве?»
Оп-па, значит, я уже что-то записывал!
О том, что вижу там, за окном. Могу и о вас написать. Хотите?
Хотите в историю? Хотите попасть в историю? Или войти в историю? Ворваться с переднего, так сказать, с поэтического входа?
«Лучше не надо».
Как знаешь. У тебя был шанс, и ты его профукал. Ну ладно, не расстраивайся, да напишу я про тебя, я уж даже рифму придумал к слову «лукраедка»!
Я не буду ни с кем говорить, пока не получу карандаш. Пока не увижу моих старых записей, карандаша и чистой бумаги.
«Сказано же не велено. Ну что мы тут каждый раз залупаемся на одном и том же?»
Ух ты! Каждый раз! Значит, в наших отношениях присутствует регулярность? Значит, мы давно уже вместе? Значит, мы крепкая, устоявшаяся пара? А вдруг мы уже надоели друг другу? Он-то мне точно ведь надоел. А уж не считает ли он себя моей единственной музой? Ха-ха! Как бы не так! Лукраедка-то Второй не менее вдохновляющ! А уж их куратор, который должен зваться Лукраедка Четвёртый, это что-то, я вам скажу! У него лампасы шириною с Волгу! Ах, как они призывно сигналят: окунись же, да окунись же ты в нас с головой, только, смотри, не потеряй там от восторга эту самую голову!
«Да дай ты ему пока промокашку какую-нибудь. Во, дай ему салфетку».
«Не дам, пока всех не обслужит».
Пока не пропущу через себя так точнее. Пока все они не пройдут сквозь меня навылет через строй моих спутанных мыслей.
Много их сегодня?
«Четверо на подъезде, ещё семь или восемь должны подкатить позже».
При всём уважении, мне столько не обслужить. Профсоюз прорицателей, чревовещателей и гадалок (ППЧГ) запрещает принимать более восьми пациентов в сутки.
Приятно видеть Лукраедку озадаченным:
«Это когда это вы успели в профсоюз вступить?»
Когда надо было, тогда и успел.
«Ну и как теперь будем разруливать?»
Как заруливали, так и разруливайте. Я, что ли, всё должен думать за вас?
Компенсируете взносы, которые я слал в их общак, в четверном размере. Тогда я, может быть, и рискну. Непоправимо надорванным в вашем обществе ментальным здоровьем. И если хотите, чтобы я и впредь ясновидел, не подмешивайте мне больше никаких таблеток, иначе услышите от меня только мычание, вот такое вот: «Мууууу!»
Дошло? Надеюсь. А Лукраедку Первого, оказывается, зовут Юрий Анатольевич Зуботыченко. Лукраедка Второй выбрал себе не менее забористое имечко: Николай! Иванович! Ханыгин!
Проведите, проведите его ко мне этого лукраедку!
Ну вот и первая визитёрша. Красивая, особенно на фоне Первых Двух Лукраедок. Нет, контакт невозможен, я не интересую её. Урвать своё и скорее свалить всё, что ей, прорицаю, нужно. Лукраедка ты та ещё. Ах, сколько же ты теряешь из-за своей неконтактности! Поверь, я теряю гораздо меньше.
«Он не прыгнет?»
«Не должен, у него прояснение».
«Если только вместе с решёткой».
Шутник он всё же этот Лукраедка Первый. Представитель подвида лукраедок лукраедошутящих.
Говорят ещё, я кусаюсь, говорят ещё, что подвержен маниакально-депрессивному психозу. Кто говорит? Не важно. Есть кому говорить. Говорят те, кому положено говорить такое. Раз говорят, значит значит значит Раз говорят, значит, брешут. У лукраедок «говорить» и «брехать» синонимы.
У меня есть трое помощников вот они не брешут, ну разве что фантазируют иногда но убедительно фантазируют! Крокодайло отвечает за Россию и СНГ, Ник-Сон за дальнее зарубежье, а к Польской Милиции я обращаюсь, когда первые двое помочь мне не в состоянии. На случай прослушки я говорю с ними на своём языке, который придумал в детстве и который только мы с ними и понимаем, хотя они вполне сносно не хуже меня владеют и русским. Но Крокодайло тот ещё фрукт, давно уволил бы старого трутня, если б нашлась хоть какая замена. Польская Милиция тоже хороша: не приступит к делу, пока трижды не прочитает свою молитву «Это мы, Матка Боска1! Наша вера неброска, но как пепел алмаза Посполитого жёстка! Но зато, Матка Боска, наше сердце из воска, упаси ж нас от скверны, от чумы и от Босха!», она такая набожная и неспешная. Вот только чем ей Босх-то не угодил? Не хочется позировать такому мизантропу? Ну и не надо: уверен, что её пожелание адресат учтёт и спустит ей взамен Рафаэля или Мурильо они как-то повеселее смотрели на мир. Зато Ник-Сон пашет практически за троих не могу на него нарадоваться.
Надо переводить Крокодайло на повременно-премиальную систему и, конечно, вводить ему KPI. В общем, мне есть над чем поразмыслить, есть куда приложить мои менеджерские таланты.
Однако, сегодня Крокодайло на его счастье на месте, и с его помощью я оперативно, но сухо, по-деловому, удовлетворяю любопытство красивой дамы относительно её будущего и всем своим видом стараюсь дать ей понять, что больше ей здесь будут не рады.
Сопровождаемый Обоими Лукраедками, входит мой сегодняшний клиент 2. На блинах лукраедок маска подобострастия плюс едва заметная тень усмешки. Я считываю это как сигнал о появлении клиента в меру важного, но из штатских.
«Выйдите».
Лукраедки послушно выходят.
Ему нет ещё и тридцати, взгляд разумный. Взгляд разумный, а будто не понимает, что здесь всё пишется, что я здесь не в последнюю очередь для пополнения неких важных досье. Те, Кому По Долгу Службы Положено, истолкуют ваши вопросы и наши ответы на них Так, Как Надо. И приобщат к вашему делу. И Когда Будет Нужно, используют В Интересах Родины. Ну или Малой Родины. Ну или Родного Землячества. Ну или совсем уж редко в личных интересах: такая эгоцентричность, надо думать, не поощряется.
Тридцати ещё нет и уже лукраедка. А вдруг нет? Проверим? А ну его.
Всё, видимо, понимает, говорит осторожно. Его интересует Да то же, что и всех.
Крокодайло! Крокодайло! Ну эфиоп же твою прабабушку! как вот так же в сердцах говаривал Александр Сергеевич. Опять не дозовёшься! Стоило только похвалить Ник-Сон (ну не Господа же по таким пустякам отвлекать)! Ник-Сон, здравствуй, братец. Здравствуйте, шеф. Вопрос слышал? Вопрос понятен? Да чего уж понятнее. Вопросы их не страдают разнообразием. Тогда жду с ответом. Сколько времени у меня на ответ? Как обычно, когда меня начнёт раздирать смех и я не смогу уже больше закатывать глаза, пыхтеть и надувать щёки, продираясь через пространственно-временной континуум, ты должен появиться с решением. Разрешите исполнять? Вот солдафон. Выполняйте.
Без Ник-Сона мне бы трудно пришлось: не люблю демонстрировать всяким там ни за так весь арсенал своих гримас и ужимок. Но Ник-Сон не подводит и на этот раз: молодой лукраедка покидает меня довольным.