Помнится, Галина Леонидовна Кузембаева, с которой у меня намечалась рабочая встреча, наткнулась на меня в дверях и, заполошная, по своему обыкновению, не особо замечая плотного сопровождения, стала спрашивать, куда это я направился и скоро ли вернусь.
Тут цель была другая. Или цели. Покрупнее, надо полагать. Хотя формально я ведь был «человеком Алтынбека».
Правда, не посвященным во все тайны мадридского двора.
Мы ж должны показать тебе отснятую передачу и обсудить эфирное время, удивилась она, показывая мне Аудиокассету.
Я честно ответил, что догадываюсь, куда сейчас поеду, но не могу сказать точно, когда именно вернусь. И вернусь ли вообще, поскольку запястья мои сжимали казенные браслеты, а товарищи в штатском предусмотрительно прикрыли их моим же пиджаком.
Наутро я проснулся знаменитым. Не было, пожалуй, ни одной газеты, не осталось ни одного телеканала, по которому бы не показали, как бравые ребята сажают меня в «бобон». Естественно, все фотографии и все видео сопровождались бесчисленным количеством комментариев. Выдвигались самые разные версии. Порой совершенно фантастические.
Один депутат, помнится, даже предположил, что я заслан коварной Америкой и прибыл сюда с некой тайной мормонской миссией, как некогда в Старгород бывший предводитель дворянства. И вот теперь я, «гигант мысли и предводитель команчей», будущий отец казакпайской демократии, пробрался на идеологически важную позицию руководителя телеканала и вещаю на всю страну, сея, так сказать, разврат и смуту.
Одним словом, арест гендиректора Казахстанского телевидения превратился в новость дня. С него начинались все информационные ленты. И во всем этом театре абсурда неизвестные режиссеры отвели мне ведущую роль. Я внутренне чувствовал, что она мне не подходит. Ну не тяну я никак на злодея международного масштаба. Кто я такой, если без дураков? «Веселый нищий. Безвредный насекомый». Разменная монета. Причем самая мелкая.
Тут цель была другая. Или цели. Покрупнее, надо полагать. Хотя формально я ведь был «человеком Алтынбека». Правда, не посвященным во все тайны мадридского двора. Ну а кто там будет разбирать, во что я посвящен, а во что нет? Ходит в бани, играет в футбол, допущен к телу, значит, доверенный. Логика прокурорская по сути верная. Но нуждалась, конечно, в уточнениях.
Вот за этими уточнениями, надо думать, меня и повезли в неприметное здание на углу улиц Байзакова Абая.
Конечно, читателям хочется страстей. Живописных подробностей.
Вынужден разочаровать. Не было ничего такого. Меня не били, не пытали и иголки под ногти не загоняли. Все было чинно, благородно, но давление оказывалось нешуточное. Мне, во всяком случае, хватило. И надолго. Так что не стану я тут геройствовать.
Как ни странно, про Алтынбека меня не спрашивали, хотя я и ожидал. О нем вообще тут разговоров не заводили.
С Байзакова меня уже ночью перевезли в ИВС, что возле кинотеатра «Целинный». Там, в ДВД, спустили в подвал, велели раздеться донага, провели внешний медосмотр не прячу ли чего в интимных местах, сняли шнурки с ботинок и запихали в камеру.
Так, в одночасье, меня, что называется, спустили не то, чтобы с небес на землю, а даже глубже в подземелье.
«В хате» было откровенно тесновато и душновато. И народ в нем собрался, надо сказать, самый разношерстный.
Перезнакомились. Милая компания: воры, наркоманы, бомжи, аферисты, мошенники. Сюда пресса не поступала, и это, наверное, на тот момент было единственное место, где меня еще не узнавали в лицо.
Ближе к ночи стали устраиваться спать. Легли рядком на длинные нары.
Вынужден разочаровать. Не было ничего такого. Меня не били, не пытали и иголки под ногти не загоняли. Все было чинно, благородно, но давление оказывалось нешуточное. Мне, во всяком случае, хватило. И надолго. Так что не стану я тут геройствовать.
И тут у какого-то нарика началась ломка. Его в буквальном смысле выворачивало наружу. Как назло, он оказался без одной ноги и не мог самостоятельно сидеть на параше приходилось поддерживать.
И тут мне явилась еще одна истина: оказывается, не только в бане и на футболе все люди одинаковые. В изоляторе временного содержания тоже не считается, кем ты был до этого. Поэтому я оказался четвертым в очереди. Имеется в виду очередь из тех, кто должен был помогать «наркотуполоскуну» добираться до параши, как только его потянет «до ветру», и там держать его за плечи, чтобы он не свалился в дырку к своим экскрементам, извините
Рассвет я встретил, таким образом, в не очень добром расположении духа.
А потом принесли завтрак кашу с воткнутыми в нее ложками без черенков. Внешне она была похожа на овсянку, но не овсянка это точно. И тут до меня окончательно дошло, что я в полной ж.е. И сочувствующие улыбки таможенников СолтЛейкСити я вспомнил тогда с особенной ясностью.
Прошло время. Не знаю точно сколько.
И тут меня вдруг неожиданно выпустили под подписку о невыезде. Вроде как Хитрин вмешался (тогда генпрокурор РК). До него достучались сочувствующие.
Началось следствие. Оно тянулось полтора года. Мне показалось вечность.
Вначале моим делом занимались комитетчики. Затем дело передали в ДВД. В конце концов оно оказалось в налоговой полиции, руководителем которой на тот момент был Рахат Алиев, и я ходил давать показания в серое здание по улице Барибаева. Это рядом с парком Горького.
В это же самое время Ерлан Абенович решил откреститься от греха, в спешном порядке подготовил приказ об отстранении меня с должности, хотя следствие еще ничего не доказало. Кабинетик мой опечатали, а дощечку с именем и фамилией спрятали подальше с глаз долой.
Когда же я через полтора года, выбритый, выглаженный, с помытой головой появился в побеленных стенах родного «Казахстана», держа в папочке постановление о прекращении уголовного дела, не могу сказать, что тут мне сильно обрадовались. В особенности господин Сатыбалдиев.
А потом принесли завтрак кашу с воткнутыми в нее ложками без черенков.
Внешне она была похожа на овсянку, но не овсянка это точно. И тут до меня окончательно дошло, что я в полной ж..е. И сочувствующие улыбки таможенников СолтЛейкСити я вспомнил тогда с особен ной ясностью.
Состоялась «теплая» беседа. В ходе которой стороны, как говорится, пришли к компромиссу.
Ерлан Абенович вытащил заготовленный козырь и начал с того, что «в результате внутренних расследований удалось установить», что я вел частные беседы по казенному сотовому телефону и должен внести в кассу корпорации сумму, потраченную на эти разговоры. А это 28 тысяч тенге. А вообще, «нам лучше расстаться, поскольку работать в тандеме мы уже не сможем». Борясь с неимоверным искушением воткнуть Ерла ну Абеновичу в глаз остро наточенный карандаш, который лежал перед ним, я согласился. «Да, действительно, работать так дальше не имеет никакого смысла», сказал я и пошел к себе в свой запечатанный кабинет. Выломал замок и расположился в своем кресле. Мне хотелось провести напоследок несколько встреч с людьми, которых сотрудники силовых структур вынудили дать против меня «разоблачительные показания». (Делото мне дали почитать следаки.) Не то, чтобы я хотел устроить им там «железное болерро или краковяк вприсядку». Нет. Эмоций не осталось. Мне было просто любопытно. Мне хотелось посмотреть им в глаза и попытаться разглядеть в них раскаяние. Или хотя бы стыд. (Сейчас вспоминаю, думаю зря.)
Помню один из них заслуженный человек с проседью в волосах даже пустил скупую слезу:
Они сказали, что дочку мою из института попрут и жизнь ей испортят, если не подпишу