Я опустошила свою кружку почти мгновенно, принялась за хлеб, и тут Анна предупредила:
Крошки не бросай крысы заведутся.
Крысы? рассмеялась я. По-моему, они тут уже есть
Станет больше, подмигнула сокамерница. Тут одну крыса уже покусала. Девчонку месяц лихорадило так, что еле передвигалась. А лечить ее особо никто не собирался. В общем похоронили вчера. Забрать её было некому, поэтому закопали здесь, на заднем дворе. Видела?
Там что, кладбище?
Оно самое. От людей лишь таблички остались. Если некому похоронить по-человечески, то хоп и всё, закопали! Даже после смерти будешь гнить здесь. Я думаю, если похоронят в тюрьме, это куда страшней, чем на воле.
Почему?
Знаешь ведь, когда тело зарывают в земле, душа оживает. Если эти застенки не отпустят меня даже после смерти, моя душа не обретёт покоя. Я очень не хочу остаться здесь, когда умру. Думаю, по сравнению со стенами тюрьмы, котлы ада просто ерунда!
Ты что, веришь в загробную жизнь?
Конечно, рьяно кивнула Анна. Так бы хотелось, чтобы после того, как я гикнусь, моё тело кто-нибудь забрал. Но кто же это сделает? Родителей у меня нет. Даже когда они были живы, они от меня отказались. Хотя я и раньше их не слишком волновала, всю жизнь они были заняты собственными проблемами. Когда надо мной издевались в школе, им было всё равно. Знаешь, иногда я думала, что сиротой быть лучше, настолько одинокой себя чувствовала. По бумагам были родители, а на самом деле нет. Только дедушка. Пожалуй, единственный человек, который относился ко мне внимательно. Но дедушка умер, когда мне было девять лет, и я осталась сиротой при живых родителях. Представляешь, каково это?
Я пожала плечами:
Мои родители тоже умерли. Меня растили старшие братья и сестра.
Везёт, вздохнула Анна. У меня ни братьев, ни сестер.
Далее она принялась рассуждать о загробной жизни, о людях, окружавших ее, и о том, чего ждать на том свете, если оплакивать её будет некому. Похоже, выйти из тюрьмы Анна не надеялась. А еще она призналась, что уже пыталась покончить с собой, вскрыв вены осколком стекла, но тогда охранники подоспели. Мне стало понятно, что за повязка у неё на запястье.
Кровь хлестала фонтаном!.. У-у-у, сколько её было Кажется, весь тюфяк пропитался, на нары протекло Сколько её тут было
Анна захохотала, как припадочная, приговаривая: «Кровь, кровь», и даже стучала кулаком по крышке стола.
Неизвестно, сколько бы она билась в истерике, но тут за дверью камеры вырос надзиратель:
Будешь так шуметь, Зигель отправлю в карцер!
Отвали! злобно бросила Анна в его сторону.
Ох, ну до чего ты мне надоела!
А ты мне! буркнула Анна и, подождав, когда надзиратель удалится, проговорила презрительно:
Фу-ты ну-ты, шумно ему показалось! Забыл, с кем имеет дело, молокосос!
Я пожала плечами.
А чего им тебя бояться, здесь, в тюрьме?
Ага, только к ним сунешься сразу за наганы хватаются. Куда уж мне, несчастной каторжнице, с заточкой на них переть с этими словами Анна ловко вытащила из рукава внушительную заточку и похвасталась: Крепкая, острая.Хочешь на охоту ходи, хочешь ружьё заряжай.
Ты что, сама ее сделала? с интересом спросила я.
А кто, по-твоему, с самодовольством ответила Анна, погляди, что у меня еще есть!
С этими словами она вытащила из-за пазухи духовушку, которую соорудила из газет. А после достала из-под стелек своих непомерных башмаков несколько коротких деревянных стрел.
Мне было интересно, успела ли она уже применить это оружие против кого-то? А может, оно ей было нужно, чтобы проверить «колючку», по ней иногда пускают электрический ток. Вдруг она готовит побег? Вполне может быть.
Анна все-таки решилась я спросить, а как тогда все случилось?..
Зигель вмиг изменилась в лице, мне даже показалось, что в её застывших глазах промелькнуло что-то живое. Я давно заметила, что люди замкнутые и необщительные остаются закрытыми до тех пор, пока не почувствуют к себе живой интерес со стороны. Может, Анна еще способна раскаяться в том, что сотворила? Из-за нее погибли сорок три человека.Она думает, что кое-кто из них это заслужил, но ведь там были и люди, ни в чем перед ней не виноватые?
Тонкие бескровные губы Анны исказились в злой усмешке:
Ты прямо как инспектор Дитрих, произнеся это имя, она даже поёжилась. Таким он казался вежливым, понимающим, прямо отец родной Наверно, со мной он больше времени проводил, чем с собственной женой, Анна вновь разразилась неприятным лающим смехом, и продолжала хохотать, пока на глазах не выступили слёзы, но это он только казался добреньким, а глаза стальные На подчиненных, бывало, как прикрикнет! Правда, остывал быстро. Вампир он, каких еще поискать! Он меня просто доконал
Я заметила, что у Анны дрожат руки. Дышала она прерывисто, видно, сильно разнервничалась.И тут я вспомнила, что она самая опасная обитательница тюрьмы, и в этот момент мне стало по-настоящему неуютно рядом с ней. А вдруг ночью она перережет мне горло? Кто знает, что там у неё на уме? Терять-то ей уже нечего: убьёт, и рука не дрогнет. Похоже, она вполне способна ударить ножом, иначе, зачем бы показывала его мне? Должно быть, не зря ее боятся остальные каторжницы. Ненависть выжгла Анну изнутри, она законченный циник и не признает ничего человеческого.
Я глядела на нее, и мне казалось, что передо мной волк. Волк в человеческом обличье. Вернее, волчица. Но даже волки не поступают со своими жертвами так, как поступила Анна. Она говорила о своем поступке, как о чём-то незначительном. В ее голосе я ни разу не услышала ни капли раскаяния или сожаления. И все равно, мне ужасно хотелось узнать её историю. Ведь неспроста она стала такой? Ведь не могла она родиться зверем. Не могла! Вдруг, узнав, что довело ее до страшного преступления, я смогу её понять? Только вот как мне разговорить Зигель? С ней нельзя вести себя как с обычными людьми. Она не человек. Человек в ней сгорел тогда, в огне того пожара.
Похоже, она и сама это понимала. Так и сказала:
Ятеперь не человек. Я зверь. Помню, было мне лет тринадцать. Бывало, сидят родители, чем-то своим заняты, а на меня никакого внимания. Ну, я и начинала себя калечить. Шилом так р-раз!
Резким взмахом руки она показала, как резала сама себя шилом, и опять расхохоталась, как безумная.
Я держалась из последних сил, мне казалось, еще чуть-чуть, и я сама сорвусь, и вот тогда уже сумасшедшая каторжница выместит на мне все свои обиды и страхи. Но тут Анна взяла фляжку, выпила воды, немного отдышалась и неожиданно успокоилась. Как ни в чем не бывало, она достала из-под нар шахматную доску, узелок с фигурами и спросила:
В шахматы играешь?
Играю! быстро кивнула я.
Это хорошо Иной раз конвойные играли со мной, но они не всегда в хорошем настроении, считают, что, прежде всего, они надсмотрщики, а только потом люди.
Анна сделала первый ход пешкой и спросила:
А что, давно ты в шахматы играешь?
Довольно давно, ответила я, сделав ход конём. Меня брат научил.
Анна, взявшись за своего коня, проговорила:
На первый взгляд шахматы занятие скучное, но Они учат думать. А хорошо соображать не каждому дано! сделав ход, она нервно сглотнула.
Тебе виднее, отозвалась я. Всё-таки для того, чтобы тщательно продумать поджог, да ещё потом две недели бегать от полиции, как об этом писали в газетах,нужны о-го-го какие мозги!
Ну да, меня ж по всему Тиролю искали, а потом и по всей Австрии, кивнула Зигель. Но я-то местные леса и горы знала, как свои пять пальцев я ведь часто там гуляла и каждую скалу, каждую тропинку изучила. Они-то всё по главным дорогам рыскали, а я залягу в кустах.Они прямо у меня перед носом идут и не замечают. Долго поймать не могли. Собаки, и те теряли след. Мне лес скрываться помогал, ну и горы, конечно. Один раз думала: все, конец! Ищейки окружили, уже на прицел меня взяли. И тут мне на счастье, оползень случился. Они про меня и забыли, дай бог самим выбраться. Я, как увидела, что они в панике, кинулась в другую сторону.Добежала до озера и поплыла. В воде ни одна собака не чует. Так что, Ники, если бежать, то через реки потом ищи-свищи!