Ты котенка завела? спросил Женя. Вроде никогда не хотела.
И сейчас не хочу, и не завела, ответила она. Витька с первого этажа на неделю оставил. У него «Харлей», ты его не помнишь, наверное.
В Большом Козихинском они в детстве подолгу жили у бабушки Лизы, потому что родители работали в закрытом военном институте и часто бывали в командировках. Теперь брат приезжал сюда лишь от случая к случаю и только вещи его оставались здесь, потому что больше держать их было негде.
Помню Витьку с «Харлеем», сказал Женя. На любителя котят не очень-то похож. Хотя такой гремлин мог ему понравиться, добавил он, бросив взгляд на ушастого Бентли.
Когда, выйдя на пенсию, родители неожиданно продали квартиру в Подсосенском переулке и уехали на Алтай, чтобы разводить там в предгорьях лошадей, Соне с братом на двоих осталась бабушкина квартира. Как Соня ни уговаривала купить вместо нее две в каких-нибудь спальных районах, Женька отказывался. Говорил, что они с женой приходят домой только ночевать и им поэтому достаточно той, в которой они живут, главное, от работы не далеко. Но Соня понимала, что отказывается Женька не от избытка жиллощади, тем более не ему принадлежащей, и даже не от занятости своей. Вся его жизнь в самом деле проходила в больнице, особенно когда он стал заведующим реанимацией, но Сонина-то жизнь была связана с городом тысячами нитей, притом именно со старым Центром с консерваторией, и с Театром на Малой Бронной, и с маленькой галереей «Роза Азора» у Никитских ворот Брат просто не хотел эти ее нити разрывать, потому и отказывался делить бабушкино наследство.
Соне было от этого не по себе. Неёмко ей было так называла это ощущение нынешняя Женина подруга. Звали ее Алеся, она была медсестрой и приехала год назад из Пинска. От нее Соня и узнала несколько белорусских слов, которые понравились ей простотой и точностью смысла.
С Алесей этой Женя познакомился всего месяц назад, но Соня предполагала, что его связывает с ней сильное чувство. Однако в Женькиной жизни было уже и сильное чувство, и слабое, и ни то ни другое не оказалось прочным.
Как бы там ни было, он переехал в квартиру, которую Алеся снимала в Тушине, туда и собирался переместить теперь отцовскую дрель. Надолго ли, Соня не знала.
Два года назад Женя стал работать в миссии «Врачи без границ» и постоянно уезжал то в Уганду, то в Мозамбик, то еще в какие-то жутковатые страны. Почему он так резко переменил тогда свою жизнь, Соня точно не знала, но догадывалась, что таким образом его конфликт на работе соединился с личной неприкаянностью. Брат ее был человеком максимально уживчивым в быту, но совершенно бескомпромиссным в том, что касалось жизненных принципов. Так что благополучных отношений с начальством здесь и сейчас ожидать ему не приходилось. Даже в Африке, наверное, было с этим проще. Почему он расстался с женой, отношения с которой были такие ровные, что их будто и не было вовсе, а потом с Линой, которую, наоборот, любил с каким-то пугающим надрывом, об этом Соня его не спрашивала. И о том, что у него происходит с Алесей, не спрашивала тоже. Может быть, их связь не прочна и оборвется от ее вопроса еще не хватало!
Покормила бы тебя, но еда есть только кошачья, сказала она.
Я не голодный.
Ну да, Алеся, наверное, хорошо готовит. В отличие от нее, кстати.
У вас с Алесей все в порядке? все-таки спросила Соня.
Что ты называешь порядком?
Глупость спросила, конечно.
Ну замялась она.
Видно, я ее ждал всю жизнь, не дождавшись уточнения, ответил Женя.
Не только характер, но и глаза у него совсем не похожи на Сонины не песчаные, а ледяные, если уж пользоваться подобной терминологией. Непонятно, в кого у них обоих такие глаза, не в родителей точно.
Наверное, посторонние эти мысли мелькнули в голове, потому что его слова, а еще больше сдерживаемая сила, с которой он их произнес, ошеломили Соню. Ничего подобного она от брата не слышала даже во время его безумного романа с Линой. И не слышала, и не чувствовала в нем, хотя вообще-то чувствовала подсознательные мысли даже менее близких людей. Шаховской когда-то говорил, что в Танахе такие мысли называются речью в сердце, их Соня и чувствует.
Давай я выйду, куплю что-нибудь? уже обычным своим тоном предложил Женя. Чем ты ужинать будешь?
Я к Максиму еду. Соня улыбнулась, прогоняя странную растерянность, вызванную его словами о том, что он всю жизнь ждал Алесю. У него вместе и поедим. Или пойдем с ним куда-нибудь.
Женя приезжал в Москву между своими командировками так ненадолго, что за два года виделся с Максимом всего несколько раз. Как брат к нему относится, Соня не знала. Хорошо, наверное, с чего бы ему относиться плохо.
Прямо сейчас едешь? спросил он. Подождать тебя?
Еще душ приму.
Тогда не буду ждать.
Женя коротко обнял ее и вышел. Как только за ним закрылась дверь, Соня почувствовала такое острое одиночество, будто осталась одна на всем белом свете. А ведь это совсем не так.
Глава 4
Хорошо, что Женька не стал ее ждать, долго она что-то собиралась. В этом была, впрочем, и своя прелесть: стоя под душем, одеваясь, причесываясь, Соня медленно и подробно думала о Максиме, о сегодняшней ночи с ним и о завтрашнем дне, о том, что ночь будет страстной, и пусть слово пошлое, она ведь не произносит его вслух, а день, наоборот, пойдет ровно и неторопливо, может быть, Максим проведет его в каких-нибудь своих рабочих делах, не терпящих отлагательства даже в выходные, а она будет читать, сидя на диване у стеклянной стены и глядя на подернутый осенью город, а вечер будет у них уже общий, и вместе они придумают, чем его разнообразить
Соня положила расческу на полку у зеркала и надела плащ, собираясь уже выйти из квартиры, как вдруг с лестницы донесся такой жуткий звук, что она вздрогнула и, распахнув дверь, выбежала на площадку.
Утробный вой раздавался с первого этажа. Соня побежала по лестнице вниз.
Дверь квартиры Васильчуков была распахнута. Возле брошенных в прихожей чемоданов сидела на полу Ирма Петровна и выла, раскачиваясь, как надломленное дерево. Рядом с ней стоял муж его имя и отчество вдруг вылетело у Сони из головы и тоже был похож на дерево, только неживое, окаменелое, хотя разве бывают окаменелые деревья, что за бред
Что случилось? воскликнула Соня. Ирма Петровна, что?!
Соседка не ответила, да и, наверное, не услышала даже своего имени. Имя ее мужа никак не вспоминалось, Соня лишь открывала и закрывала рот, пытаясь обратиться к нему.
Витя. Он сам повернулся к ней. Витя погиб. На мотоцикле разбился. Под Краснодаром.
Голос его звучал ровно, и это было страшнее, чем крик его жены.
Когда?.. чувствуя, как немеют губы, спросила Соня.
Вчера. Нам только что сообщили. Он кивнул на чемоданы. Мы из Испании приехали. И звонок.
А Аля?
Имя Витькиного папы, которого она знала с детства, Соня вспомнить не могла, а имя девушки, которую видела всего два раза, почему-то всплыло в памяти сразу.
И она. Вместе.
Витькин папа был каким-то немалым начальником, как Соня мельком думала, встречая его иногда в подъезде. Сейчас он выглядел так, словно ему вкололи седативный препарат смотрит в одну точку, говорит ровным тоном, крика своей жены как будто и не слышит, даже не замечает ее Оставить обоих в таком состоянии было невозможно. За распахнутой дверью их квартиры стояла мертвая тишина.
Ирма Петровна, присев на корточки, сказала Соня, давайте пойдем домой?
Соседка не шелохнулась, но когда Соня обхватила ее плечи, то подалась вперед, а потом поднялась с пола. Ноги у нее при этом подгибались, но все-таки она сделала несколько шагов в свою квартиру. Муж вошел следом, глядя ей в спину. На чемоданы он даже не обернулся. Соня вкатила их в прихожую и закрыла дверь.