Сиротки в монастыре говорили о свиданиях Джулии-Берты с сыном старого кузнеца как о большом скандале. Монахини часто повторяли предостережение святого Иеронима: «Ты носишь с собой большую сумму золота, позаботься о том, чтобы не встретить разбойников». Когда они говорили это в прошлом, мне хотелось смеяться. Все прекрасно знали, что у нас нет никакого золота. Но теперь фраза приобрела смысл. Джулия-Берта встретила разбойника с большой дороги, и он почти заполучил ее драгоценность.
Бедная Джулия-Берта! Она была подавлена. Не потому, что согрешила, не потому, что во время мессы ей было запрещено причащаться и она оставалась сидеть, пока другие выстраивались в очередь. Не потому, что во время трапезы и в течение дня ее заставляли поститься и проводить дополнительное время в молитве или богослужении Крестного пути[14].
А потому, что при любой возможности она смотрела в окно, на сломанные ворота, в надежде найти во дворе сына старого кузнеца, но его там не было. Его изгнали, и вход в монастырь отныне был ему заказан.
Джулия-Берта была старше меня, но при этом более мягкой и доверчивой, поэтому однажды утром, уходя с мессы, я прошептала Габриэль:
Мы должны защитить ее. Ей уже исполнилось восемнадцать. Монахини не позволят ей долго оставаться здесь. Они отправят ее куда-нибудь горничной или прачкой, и некому будет за ней присматривать.
Посмотри, что случилось, когда мы вроде как присматривали, сказала Габриэль. И как мы не догадались, что она ускользает?
Мы, знавшие Джулию-Берту лучше всех, понятия ни о чем не имели. Я предполагала, что она уходит, чтобы покормить птиц хлебными крошками или диких кошек объедками. Я должна была быть внимательнее!
Не волнуйся, успокоила меня Габриэль. Монахини пока не собираются ее отсылать, только не сейчас, когда они могут использовать ее в качестве примера того, что нам не следует делать.
И она оказалась права. Теперь монахини проводили бесконечные часы, катехизируя против грехов плоти. Сестра Женевьева требовала стоя читать в унисон отрывки из Послания к Га-латам: «Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство поступающие так Царствия Божия не наследуют».
Монахини также использовали примеры о мучениках из Жития Святых, навсегда вколачивая мрачные деяния этих святых духов в темных уголки нашего разума.
«Столкнувшись с сильнейшими плотскими искушениями, Святой Бенедикт сбросил свою рясу и бросился в куст терновника и крапиву».
«Святой Бернар из Клерво погрузился в ледяную реку в разгар зимы».
«Святой Франциск Ассизский катался голым по снегу и едва не умер от обморожения».
Как вы думаете, это сработало? спросила Джулия-Берта меня и Габриэль однажды днем, во время отдыха через несколько недель после инцидента. Она протянула молитвенную карточку, которую всегда носила в кармане: на ней к святому Франциску слетались птицы. Думаете, холодный снег очистил его от греховных мыслей?
Не будь дурочкой, сказала Габриэль. Святые не настоящие. Все эти истории церковь придумала, чтобы запугать нас.
Конечно же, святые существуют! не согласилась Джулия-Берта. Они есть в книгах.
Я не знала точно, настоящие они или нет, но беспокоилась о Джулии-Берте. Прошел целый месяц, а она продолжала при первой возможности выглядывать в окно. Ее взор всегда был устремлен в сторону ворот. Но вскоре пришел однорукий старик с длинной седой бородой и починил их. Они больше не лязгали.
ДЕСЯТЬ
Я должна была догадаться обо всем в тот момент, когда небо посерело, воздух словно застыл, тяжелые облака низко опустились над горными вершинами и на землю упали первые хлопья снега. Они становились все гуще и гуще, пока весь внешний мир не облачился в белое, как во время причастия.
В классе было тепло и сухо, и я, не обращая внимания на очередную метель, задумалась над математической задачей, написанной на доске. Пьеретту вызвали ее решать; идя между парт, она посмотрела в окно и вскрикнула. Мы все бросились к окнам, даже сестра Ксавье, которая ахнула и велела нам вернуться на свои места.
Опустите головы и молитесь! почти прокричала она, вылетая за дверь; ее головной убор трепетал, словно пара крыльев.
Но мы стояли как завороженные и смотрели на голую Джулию-Берту, катающуюся по сугробам, ее бледная кожа почти сливалась с белым снегом. Монахини выбежали из здания; когда они пытались поднять ее, от заполошного дыхания у их лиц клубился пар, ветер нещадно трепал их юбки.
Мое сердце колотилось в груди, будто в подушечку для булавок втыкали тысячу острых иголок.
Что она делает? перешептывались девушки.
Они не видели того, что было известно мне: святой Франциск катается голый по снегу. Она пыталась очиститься от греховного искушения, от своего плотского желания к сыну старого кузнеца.
Наконец сестра Ксавье, накинув на бедняжку черные шерстяные монашеские шали, подхватила ее на руки и понесла к двери. Как долго Джулия-Берта там пробыла?
Я ринулась вниз, в лазарет, но его двери были закрыты. Габриэль уже стояла там, и мы молча обнялись.
С ней все будет в порядке, сказала сестра Бернадетта, когда нас наконец впустили. Джулия-Берта спала; я опустилась на колени у кровати и взяла ее за руку, чтобы пощупать пульс; одеяло медленно вздымалось на ее груди.
О, Джулия-Берта! Если бы только раны и печали можно было излечить в свежевыпавшем снегу. Если бы только тоска по любви заглушалась холодом и льдом, я бы каталась там вместе с тобой.
Я не удивилась, когда несколько недель спустя монахини сообщили нам, что наша бабушка едет в монастырь. После пребывания в лазарете Джулии-Берте трижды удалось улизнуть в город. Она бродила в поисках сына кузнеца, пока кто-нибудь не находил ее и не приводил обратно.
Ей нельзя было оставаться в Обазине.
Однажды днем, складывая наволочки, я услышала разговор настоятельницы и сестры Ксавье, стоявших у бельевого шкафа.
Для Джулии-Берты лучше быть в кругу семьи, тихо проговорила матушка. Их бабушка с дедушкой переехали в Мулен, и Джулия-Берта вполне может пожить у них. Что касается Габриэль и Антуанетты, вы уже говорили с матерью аббатисой?
Да, быстро ответила сестра Ксавье, словно желая ее успокоить. Они все время под строгим наблюдением. Она заверила меня, что их добродетель будет в безопасности.
А двери? В голосе настоятельницы слышалось сомнение.
Все время запираются. Им будет разрешено покидать помещение только для мессы и других благочестивых целей.
Но солдатские казармы начала мать-настоятельница.
На другом конце города. Далеко от пансионата.
Я уронила наволочку.
Казармы.
Пансионат.
Мне не терпелось рассказать об этом Габриэль. Мы поедем в Мулен, в пансион Нотр-Дам! Мы будем рядом с Эдриенн.
Новые силуэты
Мулен
19001906
ОДИННАДЦАТЬ
Когда в первый день пребывания в пансионе Нотр-Дам я расположилась на обед в столовой, ко мне подошла Эдриенн и, наклонившись поближе, зашептала:
Нинетт, ты не на своем месте. Здесь сидят payantes[15].
Payantes, объяснила Эдриен, это богатые девушки, за которых платят их родители. Мы назывались nécessiteuses[16]. И имели возможность находиться здесь за счет благотворителей. Я быстро усвоила, что в пансионе у каждого свои места. Наше оказалось на самом дне.
Посмотрите, как они едят, хмурилась Габриэль, глядя на столик богачек в другом конце комнаты. Точно свиньи у корыта. А вот эта уродина! продолжала она. Ее кожа похожа на Центральный массив, а подбородок словно Пюи-де-Дом. И все же она уверена, что лучше нас. И та, кивнула она в сторону темноволосой девушки, сидевшей к нам ближе всех. Если ты богат, это вовсе не означает, что тебе не нужно мыться. Я даже отсюда чувствую, как от нее несет.