Пожимая руку Деорсы, доминус с удовольствием приметил его необычайное воодушевление. Глаза министра блестели, загорелые щёки порозовели и видом своим он больше не напоминал измотанного работой служащего, но излучал живость и бодрость.
Водрузив корзину с фруктами на журнальный столик, хозяин дома принялся во все стороны здороваться, крепко потрясая протянутые ему руки. Пожал он и маленькую белую руку мальчика, которого привёл инфидат одного из местных кайолов. Обхватив ладонями его тонкие пальцы, Деорса тепло взглянул на послушника и подвёл его к корзине.
Угощайтесь, молодой человек, вся корзина для вас, указал он на спелые, ароматные фрукты, уложенные плотной пирамидой. Рекомендую вам персики, он выудил из корзины мохнатый розовый шар и вручил мальчику, нежные и сочные.
А вот и Экбат, заметил над его ухом доминус, пробравшись к ним сквозь толпу. Ингион, он скоро обгонит нас в росте. Этого парня невозможно остановить, он растёт, как молодой тополь. Или же это мы с вами становимся ниже?
Иногда я и сам себя спрашиваю о том же, усмехнулся Деорса. Экбату всего девять лет, но умом и статью он обгоняет не только сверстников, но и многих из тех, кто постарше. На каждой службе в кайоле он выходит зажигать свечи именно со старшими послушниками.
Доминус одобрительно закивал. Мальчик, о котором вёлся разговор, был и впрямь высок для своего возраста, он был ладен и миловиден и обладал огромными синими глазами, с восторгом и волнением взирающими на доминуса. Он молча мял в руках подаренный Деорсой персик и внимательно, с вежливым интересом слушал сыпавшиеся на него похвалы.
Ещё морской воды, ваша святость? осведомилась Агна Деорса, подплывая к ним с графином в руках.
Нет, благодарю.
Опреснённая морская вода с добавлением душистых масел, зелени и льда неплохо расходилась среди гостей, предвкушающих ужин в соседнем помещении уже был накрыт стол, на котором маняще выстроились притаившиеся под металлическими крышками блюда. Впрочем, долго томить гостей хозяева не собирались, и вскоре все уже сидели за ужином и оживлённо беседовали, не забывая нахваливать кулинарные способности Агны.
Экбат, положив надкушенный персик возле своей тарелки, сконфуженно ковырялся вилкой в растерзанном куске мяса. Ему ужасно хотелось есть, но за этим блистательным столом, в присутствии взрослых, столь именитых и важных, да ещё и столь многочисленных, ему с трудом лез в горло даже самый лакомый кусок. Он был единственным ребёнком на этом званом вечере, как и на всех прочих. Его часто звали сюда как лучшего певчего и лучшего ученика семинарии при кайоле, и престарелый инфидат, приходившийся Ингиону дядей, таскал его с собой на радость хозяевам, коей Экбат совершенно не понимал.
Ему нравилась добрая Агна, которая пичкала его сластями, и ещё больше нравился Ингион, постоянно осыпающий его подарками. И если Агна, тоскуя по своим внукам, живущим в далёкой Пастоли, была ангельски добра ко всем детям в округе, да и вообще её известная отзывчивость никого не удивляла, то приязнь Ингиона Деорсы оставалась для Экбата полнейшей загадкой.
Это был высокий и холодный человек, едва ли замечающий то, что творилось у него под ногами. У Экбата каждый раз замирало сердце, когда он видел обращённый к нему сверху взгляд Деорсы взгляд снизошедшего божества, и конечно скромный послушник не мог не расшаркиваться перед ним. Щедрость Деорсы не знала границ он слал подарки мальчику из самых дальних краёв и изо всех уголков планеты, где ему доводилось бывать. Мать Экбата, медсестра ближайшего госпиталя, которую никто не звал на роскошные вечера, невероятно гордилась успехами сына в обществе, и подобное покровительство расценивала как залог успеха и в будущем мальчика, росшего без опеки и внимания вечно пропадающего в морях отца.
Экбат, наученный ею рассыпаться в благодарностях чете Деорса, при встрече с ними, высказав своё «спасибо», больше молчал и изучал взгляды Ингиона, которые тот то и дело бросал на послушника. Порой ему казалось, что на него смотрят как на взрослого, равного всем этим важным гостям, и от этой мысли Экбат млел и раздувался от гордости. Но порой взгляды эти казались ему какими-то голодными и умоляющими, и Экбат часто гадал, что бы такого, кроме своего «спасибо», он мог бы преподнести своему богатому и могущественному благодетелю.
Когда гости встали наконец из-за стола и снова перешли в гостиный зал, то сразу же развалились по диванам и креслам с бокалами морской воды, совершенно обессилев после обильной трапезы.
Ваша святость, во всеуслышание обратилась к доминусу Агна после того, как тот отставил бокал в сторону, порадуете ли вы нас сегодня своим чудесным исполнением?
Несомненно! доминус с готовностью поднялся, сбросил мантию и остался в длинном сером платье из плотной стоячей ткани с высоким горлом и узкими рукавами. Он тотчас направился к роялю, в нетерпении разминая пальцы, словно только и ждал приглашения хозяйки вечера выступить перед гостями.
Агна потянулась, было, к стеллажу за нотами, но доминус покачал головой.
Сегодня только экспромт, дорогая госпожа Деорса! провозгласил он, усаживаясь за рояль. Вдохновенный экспромт, навеянный сим дивным вечером.
Он сразу же опустил руки на клавиши. Полилась плавная, замысловатая импровизация доминус брал сложные, головоломные аккорды и тут же низвергал их причудливыми ручьями мелодий, похожих то на весеннюю капель, то на рёв водопада. Играя, он порой задумчиво блуждал взглядом по комнате, словно нащупывая детали для вдохновения. Ингион Деорса сидел на ближайшем к роялю диване рядом с Экбатом и, прикрыв глаза, с упоением слушал музыкальные фантазии доминуса. Тот довольно посматривал на него, радуясь переменам, произошедшим с главой министерии. Переменам, несомненно, в лучшую сторону. Деорса сегодня был бодр и улыбчив, краснел, много говорил и смеялся. Доминус, вдохновившись этими его преображениями на новую импровизацию, заиграл нечто мажорное на нижних октавах.
Деорса, будучи большим поклонником творчества доминуса, долго слушал его, не шевелясь, не размыкая глаз, и когда наконец очнулся от своего музыкального экстаза, казалось, весь был напоён величавой и пронзительной музыкой, которую рождали пальцы доминуса.
Заговорщицки взглянув на Экбата, Деорса поманил его пальцем, желая прошептать ему на ухо некий важный секрет, и когда мальчик подался в его сторону, он склонился над ним, шепнул пару слов и вдруг едва заметно, кончиком языка лизнул его щёку.
Никто не мог видеть их. Там, на диване у рояля они были сокрыты от любых глаз, кроме доминуса. И тот, приметив эту сцену, от удивления чуть было не взял неверный аккорд.
По спине доминуса пробежал холодок. Он продолжал играть, но в его душе заскребли кошки. Что произошло? Что это было? Да и было ли? Возможно показалось? Однако внутренний голос подсказывал, что глаза его не обманывали. Деорса сделал это. Но как? Как это возможно?
Доминус боялся вновь взглянуть на Деорсу и теперь играл, неотрывно уставившись на клавиши. Его вдруг пронзила мысль о мальчике, о том, как же он воспринял это прикосновение. Тревожно покосившись на Экбата, доминус заметил, что мальчик, застывший в не самой удобной позе, растерянно, почти не мигая глядел на подлокотник дивана. Он глядел и глядел, а доминус играл и играл, всколыхнувшись в душе волной возмущения и жалости.
Гости заметно оживились, и доминус обнаружил, что играет нечто энергичное и даже воинственное, набрасываясь на клавиши, словно медведь на добычу. Плавно подведя мелодию к финалу и завершив своё выступление несколькими довольно патетическими аккордами, доминус получил долгие, горячие овации. Пока он раскланивался у рояля, к нему выстроилась целая очередь гостей, расточающих комплименты, подобрался к нему и Деорса.