Они двинулись по дорожке, посреди которой периодически встречались разнообразные препятствия. Каштан бодро бежал вперёд он знал наизусть все преграды и легко уклонял от них Вессаля, помогая слепому продолжать свой путь по непростой аллее. Вессаль столь же бодро шагал рядом. Он жизнерадостно улыбался и постоянно что-то приговаривал, обращаясь то ли к Каштану, то ли к себе, то ли ко всему миру, который вовсю распускался кругом сонной весной. В носы им ударял пряный запах влажной прошлогодней листвы, смешанный с ароматом свежих липких тополиных почек. Сырые после вчерашнего дождя деревья отогревались на солнце, и от них парило, как и от сверкающего лужами асфальта.
Вы не должны подстраиваться под Каштана, сказал Гави после некоторого молчания, напротив он подстраивается под вас. Под вашу походку, скорость, ваш ритм, ваш настрой. Вы его друг, но при том именно вы и хозяин, не наоборот.
Так и есть, мэтр Фрельзи, кивнув, ответил Вессаль, так и есть.
Вы что, всегда так быстро ходите?
О нет, друг мой, спешить мне особенно некуда.
Вы только что боялись выйти с Каштаном из своей комнаты, недоуменно пробормотал Гави. Но вот вы вприпрыжку несётесь по тренировочной аллее.
Вы вселили в меня космическую уверенность.
Гави недоверчиво скривился.
«Да что ты мне тут голову морочишь, хитрый старикан!»
Рад это слышать.
Вы так любите собак, внезапно изрёк Вессаль. У вас дома, полагаю, живёт штук десять, не меньше.
Трое, буркнул Гави.
О, как вам, наверное, весело вчетвером.
Угу.
Гави был раздражён. Он не обратил внимания на то, как Вессаль легко догадался о его холостяцком одиночестве, но досадовал, что тот возглавлял их шествие, хотя предполагалось, что именно Гави поведёт слепого по аллее, объясняя, как управляться с собакой. Между тем старик не умолкал.
Я должен ещё раз от всего сердца поблагодарить вас, Гавестон. Каштан чудесный пёс, чуткий, внимательный и ласковый малый, а то что он умеет ваша заслуга. Благодаря вам обоим я чувствую, будто обрёл крылья. Утратил зрение, но обрёл крылья да-да, именно так. Как же я раньше обходился без него? За эти два дня жизнь моя перевернулась с ног на голову, серьёзно добавил он.
Значит, вы доверяете ему?
Ваши слова произвели на меня впечатление. Сам по себе Каштан замечательный компаньон, но зная о его способностях, я ни на секунду не сомневаюсь в том, что могу полностью довериться ему.
Что же вас так впечатлило?
Безусловно, его чуткость и знание команд достойны всяческих похвал. Но больше всего меня поразила его способность проявлять разумное неповиновение.
Гави хмыкнул.
Все хорошие проводники умеют это.
Разумное неповиновение интересное явление, мэтр Фрельзи. Такое поведение встречается, к примеру, во врачебной практике. Иногда цена спасённой жизни неповиновение протоколу, принятие собственного решения, применение собственных знаний, исходя из необходимости, даже вопреки приказам. Такие ситуации, впрочем, невероятно редки. Если собаке присущи подобные способности, это о многом говорит.
Гави улыбнулся и кивнул.
Я всегда говорил, что собака умнейшее существо.
И добрейшее, заметил Вессаль.
У собаки огромное сердце, горячо согласился Гави. И она дарит его тебе целиком, причём безвозмездно.
Ценное качество, не правда ли? Вот бы и люди обладали им, верно?
Гави вздохнул и пожал плечами.
Люди порой ошибаются, Гавестон. Не смотря ни на какие усилия собственные, Ментального Сержанта. Некоторых не спасти от ошибок.
Гави молчал.
Вы делаете много добра людям, Гавестон. Вы тренируете превосходных поводырей, хотя могли бы сосредоточиться, к примеру, на обычной дрессуре.
Это просто моя работа, отмахнулся Гави.
Но это вы её выбрали.
Скорее она меня.
Почему же? Разве вами не двигало сострадание к инвалидам, жажда помочь людям и подарить им счастье друга и проводника во тьме? У меня перед глазами почти всегда темнота, Вессаль покачал головой. Но когда рядом Каштан, я словно начинаю видеть по-новому, каким-то внутренним глазом.
Гави искоса глянул на него.
«Я делаю это не ради людей. Уж точно не по доброте душевной!»
Я рад за вас.
Своим кратким ответом Гави обрубил их разговор словно гильотиной. Они как раз подошли к калитке аллея препятствий заканчивалась ровно там же, где и начиналась, и молча двинулись в дом, где Гави продолжил свой инструктаж. Теперь старик мог самостоятельно наощупь провести базовый медосмотр и накормить пса, и выходило это у него так ловко, словно он и прежде всю жизнь возился с собаками.
Домой Гави еле тащился. Он шёл пешком, вяло толкая велосипед, и еле переставлял усталые ноги. Притихшие собаки медленно брели рядом с хозяином, встревоженно поглядывая на него Гави вполголоса говорил сам с собой, время от времени горестно вздыхал и почти не смотрел по сторонам.
Вечерело. На тёмной улице было безлюдно. Дул промозглый ветер, зловеще шипя меж голых ветвей берёз, стоявших строем по обочинам тротуара. В стороне от дороги приютился крохотный сквер с несколькими лавочками и небольшим иссохшим фонтаном перед ними. Гави бросил велосипед у берёз и, спотыкаясь, побрёл к ближайшей скамье. Он тихо опустился на её краешек, весь дрожа, и поднял влажные глаза к сумрачному небу.
Добр ли я. Сострадаю ли я. Стараюсь ли ради других? думал Гави. Нет. Нет, я не добр. Я паршив, я зол. Как тысяча волков.
Но почему? Что со мной? Я не помню, не могу вспомнить! Что отравляет мне душу? Что прячет во мне Благодать? Что скрывает она от меня?
Почему я это делаю? Зачем я всё это делаю?..
Гави атаковал себя вопросами, превозмогая мучительную головную боль, от которой его клонило к земле и в сон. Схватившись за виски, он тяжело дышал и не видел вокруг ни деревьев, ни фонтана, ни собак, сочувственно трогающих влажными губами его колени. Почувствовав на собственных губах кровь, хлынувшую носом, Гави словно распробовал отрезвляющее лекарство, поскольку тут же встрепенулся, вскочил и громко заговорил сам с собой.
Я учу собак. Учу их принимать решения собственные решения, учу брать ответственность за себя и за других, заботиться и опекать. Я учу их неповиновению! И это неповиновение делает их уникальными, умными, опытными. Делает их свободными! Свободными!
Прокричав в холодную, ветреную темень эти слова, он крепко зажал себе рот рукой.
В его памяти, словно преодолевая радиопомехи, обрывочно вспыхивали воспоминания. Вспышки, промелькнув, тут же гасли и появлялись вновь всё ясней и чаще, пока Гави с изумлением не признал, что до сего дня совершенно не помнил самую страшную пору своего детства.
Он вспомнил зеркало. Оно всегда пугало его такое узкое, длинное во всю дверь. Когда дверь открывали или закрывали, отражение двигалось и иногда ловило самого Гави. Вот и сейчас он вспомнил своё отражение в этой двери маленькое, тоненькое, словно искажённое кривым зеркалом. Гави был потрясён, вспомнив себя ребёнком, ведь прежде ему казалось, он всегда был высоким и длинноногим, и сильным, и самим по себе. Но маленький Гави был не один.
С ним был некто. Гави хорошо это чувствовал, глядя на зеркальную дверь, за которой в сумрачной комнате кто-то тихо двигался, стараясь быть неуслышанным. Маленький мальчик в тёмно-зеленом вязаном свитере и синих домашних штанишках теребил в руках шнурки на поясе и испуганно смотрел из зеркала на Гави, боявшегося тронуться с места и заглянуть за дверь.
Однако таинственный шум до того сводил Гави с ума, что он в конце концов всё же робко толкнул дверь, слегка приоткрыв её.
Из темноты комнаты тут же показалась кровать со смятым в беспорядке бельём. Кто-то сидел на самом краю кровати и горько плакал, подрагивая плечом. По полу, поблёскивая, бежала тёмная змейка, и приглядевшись, Гави понял, что это был ручеёк густой жидкости, юркий и быстрый, как ртуть.