За суетой по гостиничным делам Катя и не заметила, когда и куда исчез чемоданчик из-под кровати. «Я убрал», только и сказал Петр. В конце месяца она нашла на столике перед зеркалом пачку денег. Пересчитала и у нее перехватило дыхание.
Да если я с такими приду в магазин, меня засмеют, прошептала она ночью Петру в плечо. Или посадят. Это из чемоданчика, что ли?
Трать понемножку, сказал Петр. Жизнь прожита.
Катя тихонько засмеялась: ей было хорошо.
Она располнела, стала забывать, как сжимать губы в ниточку, и не опускала глаза, проходя мимо чужих мужчин.
Вечерами Сонечка взбиралась Петру на колени, и он, тихонько раскачиваясь в кресле, рассказывал ей о Китае. Это была страна желтой земли и медлительных рек со сладкими золотыми рыбками. Янцзы, Хуанхэ
Это где? Что это? спрашивала Сонечка.
Вот. Река. Как эта, он кивнул на окно, за которым неслышно текла Преголя. Хуанхэ.
Эта хуанхэ называется Преголя, сказала Сонечка. Значит, наш китай называется Россия?
Ну да. А ихняя россия Китай.
По берегам рек там жили люди с крыльями вместо лопаток. Почуяв приближение смерти, они прощались с родными и улетали на озеро Цилинг-цо, где доживали остаток своей вечности, но живым путь туда был заказан. Китайцы никогда не путешествовали и не воевали, давно поняв, что пространство и время это одно и то же. Они никого не любили, но никого и не ненавидели. Друг к другу в гости они летали верхом на пышно-красивых фазанах. Питались яблоками и чаем, который рос в садах, подобно траве. Нарочно для детей вывели породу крошечных животных волков, слонов и тигров, не выраставших больше котенка.
Хочу такого слоника бормотала сонная девочка.
Бэйпин, шептал Петр, Цзинань Нанкин Шанхай Нинбо Кантон
Девочка засыпала, он относил ее на кровать в чуланчик, на стене в котором, на вбитом в стену гвоздике, висели золотые часики: Катя стеснялась носить их.
Какие-то чудеса ты рассказываешь, сказала она. Разве такое бывает?
А какая разница? не сразу ответил он. Откуда мы знаем, что такая страна вообще есть? Нету ее.
Ну как же растерялась Одиночка. Про Китай все знают вот и карта
Про ад тоже все знают, усмехнулся Петр. Все знают, хотя никто там не бывал. И картинки про ад рисуют. Книжки тоже пишут. Я одну такую читал как мужики по аду путешествовали. Опустившись в кресло, добавил: Лет двадцать с собой эту картинку таскаю. Приколю где-нибудь к стенке и вот я дома. В Китае. Чунцин, Чэнду, Чифу С ума сойти!
После таких разговоров Одиночке снились мертвые мужья, и она просыпалась, задыхаясь в их объятиях.
На зиму Петр оформился истопником и слесарем в гостинице. Он таскал уголь из подвала, следил за котлом и менял прокладки в вечно текущих водопроводных кранах. Редкие жильцы, пытавшиеся завязать с ним знакомство, чтобы вместе избывать скуку зимних вечеров, наталкивались на непроницаемую стену молчания. Выслушав их, Петр поворачивался к гостю спиной и погружался в созерцание карты Китая.
Весной Сонечка провалилась под лед. Выпив водки, мужики полезли в реку и долго шарили баграми подо льдом, но так и не нашли девочку. Вернувшись домой, Катя зашла в чулан, посмотрела на золотые часики, висевшие на гвоздике, и упала в обморок.
Петр не утешал Катю. Они часами молча лежали в постели. Было так тихо, что хотелось кричать. Одиночка вжималась в его большое тело, но не могла согреться. Однажды она спросила со стоном:
Миленький, ну почему от тебя ничем не пахнет? Ни по́том, ни ногами Хоть бы подеколонился, что ли
Это бесполезно, возразил он, но вечером умылся тройным одеколоном.
А утром он отправился в поссовет к Кальсонычу и долго о чем-то с ним разговаривал. Потом зашел к столярам в леспромхоз. После к Чекушке, возглавлявшему нестройную компанию музыкантов, игравших на свадьбах и похоронах.
В четверг звуки духового оркестра вытащили на улицу молодежь и стариков. В похоронной полуторке, выкрашенной черным лаком, стоял украшенный бумажными цветами и туей детский гроб, возле которого сидела полусонная Одиночка. За полуторкой шагал Петр в черном костюме и надвинутой на брови шляпе. За ним на почтительном расстоянии оркестранты. Пораженные люди потянулись следом, и на кладбище собралась толпа, какой здесь не видели с похорон памятника Сталину (чтобы не отправлять его в переплавку, мужики похоронили его на Седьмом холме с соблюдением всех правил и обрядов).
Гроб-то пустой, прошептала Буяниха, дыша чесноком в ухо Кальсонычу. Не грех это? Человека-то там нету.
А людей и не хоронят, невозмутимо ответил председатель поссовета. Хоронят мертвых.
Воскресным майским днем Петр вдруг остановил кресло-качалку и, не отрывая взгляда от карты, негромко проговорил:
Вот и все, Катя.
Вечером Одиночка нашла его на крыльце. Он был убит выстрелом в лицо. Возле трупа валялся разодранный на две половинки чемоданчик. Катя взяла у Юозапаса лошадь и отвезла его в больницу.
Спустя час в больницу примчался участковый Леша Леонтьев.
Прооперировал? спросил он у доктора Шеберстова.
Доктор вздернул брови на лоб.
Это называется эксгумацией. Он поманил участкового пальцем: Пойдем-ка. Я еще никогда такого не видал.
Они спустились в подвал и мимо кухни прошли низким сырым коридором с кирпичными стенами в длинную комнату, в углу которой лежали плиты серого льда. Шеберстов включил светильник под потолком и откинул простыню. Леонтьев медленно поднес ладонь ко рту.
Сколько ж это он И когда?
Он умер около года назад, сказал Шеберстов, накрывая простыней нестерпимо пахнущее разложением тело, киселем расползшееся на гранитной плите. Выстрел ничего не добавил, можешь мне поверить.
Когда они вернулись в кабинет главврача, Леша жадно выпил стакан кислого компота и, отдышавшись, сказал:
И как я все это объясню начальству? Дела!
Эти дела касаются живых людей, сказал Шеберстов.
Катя опустилась в кресло и уставилась на карту Китая, желтевшую в сумерках неровным пятном на серой стене. Она и не заметила, как уснула. Проснувшись, зачем-то отыскала на карте Бэйпин. Проглотила застрявший в горле ком и прошептала:
Бэйпин. Перевела взгляд. Хуанхэ.
Хуанхэ на карте, Преголя за окном. Река и река. Тут Преголя, там Хуанхэ. Тут и тут. Там и там.
Хуанхэ! простонала она и заплакала. Она вдруг поняла, что отныне обречена на созерцание этой карты, на жизнь в этом Китае в этом аду
По Имени Лев
Солнце восходит на востоке, Прокурор не пьет, по воскресеньям бывает футбол.
Таков закон.
Первым на поле выбегал Яшка Бой долговязый, щегольски приволакивающий ноги, в черном свитере с заплатанными локтями и цифрой 1 на спине; за ним выпрыгивал на газон резиновый Кацо круглая бритая голова, черные лохматые брови в половину лба, из середины которого ледокольным форштевнем выплывал огромный нос, упиравшийся в густую щетку черных усов; следом Молодой Лебезьян, сын Старого Лебезьяна, носивший под трусами, для защиты от коварного удара, заговоренную хлебную корку; Серега Старателев, улыбавшийся двумя рядами стальных зубов, перед игрой тщательно надраенных напильником; Колька Урблюд с красной повязкой на правой ноге, каковой ему запрещалось бить пенальти во избежание гибели вратарей; Котя Клейн с губами алого мармелада, носивший на груди мешочек с собственными зубами от выпавших молочных до выбитых коренных; Черная Борода, чья шкура, казалось, того гляди треснет под напором мускульного мяса; Старшина с налитыми кровью глазами и черной ниткой вокруг бычьей шеи на счастье; Толик горластый и кадыкастый хохмач, умудрившийся однажды на спор завязать свой член узлом; Алимент, «алиментарно» забивавший в каждом матче по голу благодаря бутсе с секретным гвоздем в подметке; наконец, Иван Студенцов, ничем не примечательный, кроме роста