Никифор отстранил её руки и сурово сказал:
Не думаю, августа, что мы должны быть вместе.
Феофания была поражена:
Тебя ударили по голове, Никифор? Тебе досталась диадема василевсов, и я в придачу. Радоваться должен.
Не уверен, что есть повод для радости. Что подумают подданные? Они скажут, что ты отравила своего мужа, что бы я занял его место.
Тебя волнует, что скажут люди? Ты боишься пустых слов? Ты, воин?
Боюсь, просто ответил басилевс-полководец. От стрелы можно увернуться, а от слова нет.
Зачем мне убивать мужа? недоумевала августа. Роман был прекрасным мужем. Предаваться телесным утехам я могла и при нём. Он меня не ревновал, я его. Такого мужа ещё поискать. Я правила Империей вместе с Врингой. Чувствовала себя пусть не женой, но, по крайней мере, василисой! Ты позволишь мне управлять Империей?
Нет.
Вот видишь. И чем мне заниматься?
Детьми. Постой, а как Вринга позволил тебе управлять Империей?
Феофания звонко рассмеялась:
Я случайно узнала, что это он отравил Константина. Я ему об этом не говорила, но дала понять, что догадываюсь. Он скрипел зубами, но позволил. Следил за мной, боялся, что я разболтаю.
Так это Никифор стал догадываться. Так это ты привела меня на трон?
Да, василевс мой. Не хотелось умирать от яда такой молодой. Иосиф Вринга вполне мог. Он ревновал к власти, как к девице. Боялся её потерять. И в результате потерял.
Роман очень вовремя умер.
При такой жизни, что он вёл, этого следовало ожидать. Нет, убивать Романа мне не было смысла. Я просто, на всякий случай подготовила ему замену. Если бы он прожил ещё лет тридцать, ничего страшного бы не произошло. Любовниками мы бы и так с тобой были. В своих походах ты бы знал, что в Городе тебя ждёт одна прелестная женщина.
Ждёт ли?
По крайней мере, была бы рада тебе и не отказала бы в небольшом удовольствии.
Как и другим.
Ой, не ревнуй. Можно подумать, ты в походе ведёшь монашескую жизнь!
Так и есть.
Ну, это твоё дело.
Моё. Но Роман всё же умер и умер молодым. Людям рот не заткнёшь. Или скажешь, что это тоже Вринга?
Феофания опять пожала плечами.
Не знаю, вряд ли, сказала она, в последнее время у Романа с мужской силой было не всё в порядке. Ему порошок какой-то привозили из Египта. Он его смешивал с вином и пил. Может быть от него.
Почему ты так думаешь, Феофания? Он же сумел сделать тебе дочку.
Потому, что этого порошка ему требовалось всё больше и больше.
Откуда ты знаешь?
Роман мне был мужем, Никифор. Он со мной делился.
Да?
Да. И это не его дочь. Я была тогда только с одним мужчиной. С тобой, василевс. И с другими я не спала.
Анна моя дочь? растерянно спросил Никифор.
Феофания улыбнулась мужской глупости:
Твоя.
Ты уверена?
О, Господи! возвела она руки к верху, а потом засмеялась и обняла Никифора, он не сопротивлялся.
Конечно, уверена.
Потом, через двадцать пять лет, провожая свою дочь на север в жёны Владимиру, архонту Руси, Феофания вспомнила почему-то именно этот день и растерянное лицо Никифора.
Но она рыжая.
А у тебя в роду никого рыжих не было? Феофания нежно улыбалась Никифору. Цимисхий, например. В кого он такой рыжий?
Мать у него рыжая.
А мать у него кто? Не твоя сестра?
А Какая разница, сдался император. Всё равно мне, по воле Господа, обо всех троих заботится. Но лучше тебе всё-таки удалится из Палатия во дворец во Влахернах, под покровительство Божьей Матери. Это не далеко.
От детей? Ты только что посоветовал мне ими заниматься.
Временно. Пока ко мне не привыкнут.
Не привыкнут?! Ты василевс или кто? Никуда я не пойду. Уходи ты, Никифор! прокричала она в лицо василевсу.
Перед ним стояла разгневанная спартанская царица, и он предпочёл за благо удалиться из покоев василисы.
Прошло несколько дней. Василису всё-таки уговорили временно переселиться во Влахерны, где она каждый день молилась Пресвятой Богородицы, прося заступничество.
Сразу же по наступлению Нового Года, второго сентября патриарх Полиевкт попросил Никифора Фоку явиться к нему.
Сын мой, обратился патриарх к василевсу, устремления твои вести богоугодный образ жизни, конечно, похвальны, но простой народ их не понимает. Ты поклялся заботиться о юных василевсах, но почему ты не приемлешь их мать? Почему ты на ней не женишься?
После гибели сына и смерти жены, владыка, я тяготею мирской жизни и посчитал, что за грехи мои более уместно вести монашеский образ жизни.
Да, это так. Но глас народа глас Божий. Женись, сын мой. Дай народу то, что он хочет. Потом, когда народ успокоится, можешь жить, как хочешь. Можешь жить с Феофанией как брат с сестрой.
Хорошо. Но василиса Феофания вряд ли будет придерживаться монашеского образа жизни.
Грехи василисы Феофании, это грехи василисы Феофании. Она грешит, она и отвечает. Лишь бы ты был твёрд в своих намерениях.
Двадцатого сентября Никифор Фока и Феофания были обвенчаны в храме Святой Софии лично патриархом Полиевктом.
Феофания была счастлива. Она в полной мере почувствовала себя василисой, женой и женщиной: вместе с мужем стояла на богослужениях, вместе принимали иностранных послов, вместе сидели на пирах, вместе засыпали и вместе вставали.
И вот однажды, через несколько месяцев всё кончилось.
Никифор Фока встал с ложа чужой, мрачный, тяжёлым взглядом посмотрел на жену и объявил:
Всё. Больше вместе не спим.
Сон плохой приснился? Феофания была удивлена безмерно. Что случилось?
Ничего не случилось. И почему сон сразу плохой? Может быть хороший
Никифор помолчал, а потом продолжил:
После гибели сына и смерти жены я вёл почти жизнь монаха. И никогда не скрывал, что хочу окончить свои дни в монастыре. И ученик моего преподобного дяди Михаила, преподобный Афанасий укрепил меня в этой мысли. Афанасий сейчас инок на Афоне.
Да, ты утром и вечером молишься о сыне, но никогда о жене.
Сын важнее. Я зарок себе такой дал. У тебя два сына, а у меня ни одного.
У тебя дочь есть.
Что мне до дочери? Дочь кончит свои дни в монастыре, хочет она того или нет, а я сам, моя душа, после смерти Варды стремится в монастырь. Но я воин, полководец. И полководец по воле Господа не такой уж и плохой. Империя окружена врагами. Отечество нуждается во мне не как в монахе, а как в полководце, а это требует длительных отлучек из Города. И потом, мы с тобой люди разные. Ты любишь веселье, погулять на пирах, я же больше всего люблю уединение.
И прекрасно! Мы можем уединяться времени от времени.
Нет. Я не могу заниматься государственными делами, воевать и всё время думать о тебе. Мысли о тебе будут сильно мешать управлять делами и войсками.
Значить, я тебе не безразлична?
Не безразлична. Но ты не будешь хранить мне верность.
Откуда ты знаешь? Может быть, буду.
Вот видишь, ты сама сомневаешься. А я не сомневаюсь не будешь. А сидеть рядом с тобой и держать тебя за руку мне не позволяют государственные интересы.
Почему? Юстиниан Великий сидел же рядом со своей Феодорой.
Ах, вот ты о чём. Ты хочешь быть второй Феодорой.
Не совсем. Я хочу быть первой Феофанией.
Я не Юстиниан Великий. А Юстиниан не был полководцем, поэтому и враги и подходили к стенам Города. В походе ты вряд ли мне чем поможешь. Мне проще порвать с тобой. Относится к тебе как к сестре и сосредоточится на делах государства. На людях мы будем вместе, и ты можешь приходить ко мне. Но я никогда не буду на твоей половине.
Глупец, пожала плечами Феофания. Но почему именно сегодня? А не вчера или завтра?
Я вчера получил письмо от преподобного Афанасия.
Того, что с Афона? Только при чём здесь он?
В письме он упрекает меня, что я обещал стать монахом, а стал императором.
Какая неприятность, с сарказмом заметила Феофания, начиная злиться, меж тем как Никифор был смирен и холоден.
А ты знаешь, что однажды твой Афанасий притворялся неграмотным и назвался другим именем.