Суббота время навещать маму. Написала ей: «Привет, через часик буду у тебя». Дождалась ответа, подтверждающего, что мама в состоянии писать. Значит, пора ехать. Изабель села в свой любимый тихий и комфортный электробус и продолжила смотреть документальный фильм о городе, который разворачивался за окном. Стройки, стройки, стройки Уродливые заборы, бетонные ограждения, нависающие конструкции с лесами и торчащей арматурой. Город уже много лет похож на огромную стройплощадку, перекопанную и перегороженную вдоль и поперёк. Из города для пешеходов он превращается в город для машин: шоссе, развязки, диаметры и кольца железных дорог отвоёвывают себе всё больше пространства. Чтобы перейти многополосную дорогу, надо долго стоять на светофорах в ожидании «зелёного человечка», дышать гарью и свинцом, карабкаться по лестницам переходов, уворачиваться от грязной капели, срывающейся с нависающих мостов.
Пыхтящие, громыхающие, рычащие в потоке машины похожи на толпу людей. Старенькая зелёная шестёрка медленно тащится в правом ряду, распугивая стрельбой из глушителя пассажиров на остановках. Среди толкающихся вокруг неё иномарок всех видов и мастей она изгой. Водитель её невозмутимо смотрит только вперёд, как бы не замечая проклятий, которые посылают ему вынужденные перестраиваться и обгонять. Разноцветные грузовики, микроавтобусы, легковушки, грязные и чистые, новые и подержанные, разгоняются, тормозят, замирают, трогаются. На ком-то реклама, на ком-то царапины, на ком-то значки с чайником, карапузом или туфелькой. Мотоциклист стучит рукой по кузову малолитражки, чтобы его заметили и позволили протиснуться между рядов, пугает девушку-водителя, которая, используя временную остановку потока, красит ресницы. Девушка вздрагивает, тычет кисточкой себе в глаз и размазывает тушь по щеке. В это время поток трогается, чтобы проехать несколько метров вперёд, девушке начинают настырно сигналить, и ей приходится бросить косметику и тоже проехать вперёд с боевой раскраской на лице и плачущим глазом. Вот нахально обгоняет всех золотистый мерседес такому блестящему каждый, кто в уме, уступит немедленно. Кроме скорой, которая, надрывно крича, расчищает себе путь. Мерседес вынужден ей повиноваться. По выделенке уверенно движется вереница синих электробусов и жёлтых такси, и все, от водителя шестёрки до водителя мерседеса, застревая в очередной пробке, смотрят на них с завистью. Но главное аварии с долгими разборками никому не нужны, и они, такие разные, движутся в одном направлении, не задевая друг друга, совсем как люди.
Когда Бель выходила из автобуса, неуклюжий мужчина наступил ей на ногу, вежливо извинился. Она не почувствовала боли и подумала: «Хоть какие-то у этого безобразия есть преимущества».
К маминому дому Белла подошла с недельным запасом еды, привычно разложенным по пакетам. Вспоминая отвратительный дух в лифте, хотела было подняться пешком, но передумала: не слишком заманчивая перспектива карабкаться на восьмой этаж с двумя тяжёлыми сумками. Когда двери лифта со скрежетом разъехались, Бель набрала побольше воздуха, задержала дыхание и шагнула внутрь с твёрдым намерением не дышать до восьмого этажа.
Подождите меня! крикнул снизу женский голос.
«Только не это!» подумала Изабель, заметалась между выбором «СТОП» и «Закрыть двери», но всё же дождалась.
Здравствуйте. Мне на шестой нажмите, пожалуйста, сказала, закатывая в кабину сумку-тележку, незнакомая пожилая женщина. К счастью, незнакомая, а значит, упрёков в безобразном мамином поведении можно избежать.
Ой, вонь какая. Нассали ведь опять, паразиты! Как ни приеду к сестре, так нагажено. Говорит, что на восьмом этаже у них притон. Ходят всякие. Неужто до восьмого дотерпеть не могут? Фу Не знаете, у кого там алкаши собираются?
Бель помотала головой, стараясь сдержать дыхание как можно дольше, и коротко предположила:
Может, из подвала?
Что я, запах мочи от подвальной вони не отличу? Семьдесят лет на свете живу! Поживёшь с моё, тоже научишься отличать! возмутилась попутчица.
«А можно нет?» подумала Бель, но возражать не стала.
Вот говорю им, что надо всем подъездом собраться и заявление в полицию написать. Фу! Паршивцы! Вся кофта провоняла, стирать теперь! ворчала женщина, выходя их лифта.
До восьмого этажа Бель не дотянула пришлось вдохнуть.
Привет, мам. Как ты?
Я нормально. Щишки варю, скоро уж готовы будут. Хочешь? ответила мама как ни в чём не бывало, не отворачиваясь от плиты.
Она была, как обычно, бледная, с мешками под глазами, в грязном тренировочном костюме и с неряшливо собранным на макушке реденьким седым хвостом. Серо-жёлтое грубое лицо испещряли глубокие морщины: в свои пятьдесят пять мама выглядела на семьдесят с гаком. Малышка прыгала вокруг Бель и скулила, видимо, голодная. Пахло квашеной капустой.
Нет, спасибо, ответила дочь и прошла на кухню по грязному полу, не разуваясь.
Я приболела немножко, не могла убирать, как обычно пояснила мама, заметив её взгляд под ноги. Что ты кислая такая?
Да в вашем лифте проедешь, не то что скиснешь не протухнуть бы!
Ага. Кто-то гадит и гадит. И не знаем, как отвадить, ответила мама.
Соседи говорят, что напишут заявление в полицию, и касаться оно будет, похоже, твоей квартиры.
Нашей квартиры, поправила мама. Ты вроде как здесь прописана.
Хорошо, нашей квартиры! Но сути это не меняет. Говорят, что лифт портят те, кто здесь собирается
Или те, кого сюда не пускают! возмутилась мама. Сама подумай, если кто-то ко мне по приглашению идёт, я что, по нужде его не пущу? Но я не всем дверь открываю, избирательно, только приличным. Вот и мстят некоторые, неприличные.
Бель вспомнила про мстительного Саймона что простительно коту, человеку не прощается! Мама отломила кусок хлеба и бросила собачке. Пегая Малышка жадно вцепилась в него зубами. Да уж. Если бы Бель дала коту хлеба, он покрыл бы и её и квартиру презрением только корм, «который котик любит». Suum cuique5. Изабелла открыла холодильник: грязные, в коричневых разводах и наростах пролитой еды полки были пусты.
Куда ж опять все продукты делись? всплеснула она руками.
Малышка всё сожрала. Видишь, какая прожорливая. Что ни дай всё сметает! И ведь не толстеет, кожа да кости. Видимо, обмен веществ хороший, ответила мама, мешая щи в кастрюле.
И крупы все, и макароны тоже Малышка сожрала? уточнила Бель, открывая кухонные шкафы.
Нет, что ты! В них пищевая моль завелась, я всё выбросила. Иначе ж её не победить!
Мам, я в пошлый раз купила тебе пачку риса, и две были у тебя в запасе, закрытые. Моль в закрытые не пролезет.
Она такая наглая, моль эта. Везде проберётся! мама отвечала не глядя, продолжая зачем-то ковырять ложкой щи.
Так Телевизор, надеюсь, цел? Его моль не съела? забеспокоилась Бель.
Нет телевизора, ответила мама. Она заплакала, слёзы капали прямо в кастрюлю.
Что ещё украли?
Утюг, цепочку с крестиком и собачий поводок.
Мама!
Что «мама»? Мама жизнь прожила, тебя вырастила! Проживёшь жизнь, тогда будешь меня судить! закричала мама и швырнула ложку в раковину.
Не кричи, пожалуйста. Давай поговорим
О чём говорить? Всё уже сто раз говорено-переговорено!
Бель намочила сальное полотенце, протёрла им две табуретки, села, предложила:
Садись.
Мама взяла табуретку и села у окна, спиной к дочери, поставив ноги на батарею.
Послушай. Всё это добром не кончится. Который раз тебя дружки обчистили! Соседка мне звонила, я приезжала, но ты опять не открыла. Малышка выла на весь подъезд с ней гулять надо, кормить её надо!
Малышка меня понимает и любит, не то что ты. Я тебя рожала в жутких муках, двадцать часов, а у тебя ни капли благодарности!