А, привет, бандит, проговорил отец пьяным голосом, словно плыл по своим словам, как по волнам. Решил остаться со стариком? Молодец.
Да я, собственно, еще не успел все обдумать, начал оправдываться парень, но потом решил не делать родителю больно и замолк.
Это ты молодец, повторил мужчина с трудом, будто извлекая каждое слово из глубокой мыслительной шахты. Пусть бабы психуют, а мы не должны поддаваться на их про кации.
Платон сел на скрипящий стул и поставил локти на стол, положив голову на ладони. Он закрыл лицо и пытался о чем-то думать, найти подходящие слова, но ничего достойного в его голове не находилось. Поэтому он решил начать с простого.
Ты не ходил на работу?
Отец посмотрел на него, впервые повернув голову. Боль от затекшей шеи мигом выразилась гримасой на его лице. И еще он был недоволен тем, что его отвлекают от такого долгожданного, наконец нахлынувшего состояния истинного блаженства. Он уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, но замер в таком положении, а потом и вовсе отвернулся обратно, в сторону телевизора.
Откуда мы деньги возьмем, если тебя уволят? не унимался Платон. А на что ты купил пиво? У нас же почти ничего не осталось.
Отец что-то буркнул, пытаясь выдавить из себя слова, но после первых неразборчивых звуков, которые должны были перейти в понятную речь, просто замолк. Молчание тянулось застывшей над их солнечным городом вечностью, неизвестная рок-группа даже успела сыграть несколько песен, а потом отец все-таки вышел из ипохондрии, достигнутой с таким усердием многими литрами алкоголя, и сел на диване, спустив на пол ноги. Зазвенели упавшие пустые бутылки, одна из них покатилась через комнату к ступням парня.
Ты что, продал шкаф? спросил сын.
Пришлось, твоя мать меня вынудила, ответил отец.
А что будешь делать дальше? Когда вся мебель закончится? Продашь наконец машину?
Не смей так говорить, щенок! рявкнул мужчина, растягивая слова, будто тужился, чтобы от них избавиться. Машина это все, что после меня останется. Это твое наследство! Да я лучше умру, чем продам такую ценную вещь
Он хотел еще что-то добавить, но так сильно икнул, что потерял мысль и замолчал. Потом лениво почесал затылок, медленно поднялся на ноги и, пытаясь сохранить равновесие, поплелся в туалет.
Очутившемуся в давящем одиночестве Платону не оставалось ничего, кроме как собрать с пола пустые бутылки и выставить их в коридор, а потом уйти в свою комнату в надежде найти там набор инструментов. К счастью, не все еще было продано, и, вооружившись увеличительным стеклом, парень снял с запястья браслет и принялся изучать свой наручный хронометр в попытке вернуть его к жизни. Когда-то в далеком детстве он, играя с соседскими детьми, упал с перекладины качелей, расшиб лоб и сломал свой личный счетчик расстояний. Тогда отец, будучи еще квалифицированным молодым мастером, быстро починил устройство, а теперь сам подросший наследник пытался понять, что к чему. При ближайшем рассмотрении оказалось, что все три стрелки расстояний и тонкая, и средняя, и толстая зажаты осколком защитного стекла, повредившегося от ударов Богдана. Платон достал из своего набора пинцет и аккуратно извлек все его мелкие кусочки. Для проверки работоспособности механизма он походил по комнате, и самая тонкая стрелка еле заметно сдвинулась с места. Оставалось найти новое защитное стеклышко, чтобы первый попавшийся мелкий мусор снова не заблокировал механизм. В спальне ничего подходящего не оказалось, и Платон принялся искать в остальной квартире. Зайдя на непривычно пустую после отъезда матери кухню, он увидел лежавший в открытом ящике лед. Его пластиковая упаковка имела достаточную прочность и прозрачность для замены стекла. Парень вы́резал ножницами какой-никакой круг и замотал скотчем вокруг хронометра. Информация с циферблата оказалась почти не видна, но под прямыми солнечными лучами, если хорошо присмотреться, можно было что-то разобрать. Почти выйдя из кухни, Платон вернулся к шкафу, снова достал из него кусок льда, но в этот раз не ради пластиковой упаковки, а чтобы приложить к распухшему синяку под левым глазом, уже успевшему принять вид гематомы. Чтобы обжигающий холод передался больному месту, он походил в разные стороны, сделал несколько кругов по кухне, а потом вернулся в свою комнату, оставив после себя след из капель подтаявшего от пройденного расстояния льда.
На противоположной от входа стене унылого и холодного помещения его, как всегда, ждало залитое ярким светом, привычное еще с детства окно. Дежавю от тысяч таких одинаково увиденных за всю его жизнь сцен вечного солнечного пейзажа напомнило ему о недавнем инсайте после одной старой и непонятной книги. В куче оставшегося после отъезда сестры барахла, под мятыми шторами и простынями, парень нашел несколько брошенных ею книг. Одной из них оказался роман «Атлант поверженный» в голубой обложке, отливающей небольшим оттенком оливкового цвета не то от старости, не то по задумке иллюстратора. На ней массивный черный поезд, как пятно Роршаха, взывающий к личному потаенному кошмару читателя, несся на полной скорости в бездну к концу человеческой цивилизации. В машинном отделении виднелась фигура лидера нации, с полным одержимости взглядом устремившегося вперед. Сотни, тысячи, миллионы вагонов, а впереди лишь конец пути, конец их острова, их планеты. Столько раз в детстве Платон видел эту замысловатую картинку и только сейчас, столкнувшись с большим количеством нестыкующихся идей и оберегаемых кем-то запретов, он понял ее тайный смысл. Писательница Алиса Зиновьева явно что-то знала о природе человеческой и о произошедших до Великого разлома событиях. Столько солнечных кругов парень безуспешно искал ответы, а ключ всегда лежал рядом, в его собственной комнате. Из книги можно было почерпнуть много всего интересного, прошедшего мимо подросткового разума, поэтому держать ее дома было опасно вдруг отец решит продать оставшуюся литературу или вовсе заснет пьяным и спалит квартиру. Виновник таких опасений как раз напомнил о себе грохотом аккуратно расставленных в коридоре бутылок. Выходя из туалета, мужчина споткнулся и чуть не упал на разлетевшиеся под его ногами стеклянные осколки, но, сматерившись, удержал себя на ногах. Хоть он и не понял, кого за это ругать, и, напевая матерную песню, просто вернулся в комнату, находиться в такой обстановке становилось все опаснее. Из телевизора раздался глухой голос дикторши новостей, повествующей об успешных испытаниях новых пугающих видов вооружений, созданных для борьбы с любыми врагами государства. Но вскоре бравурные речи ведущей сменились менее интересными сообщениями об очередных пропажах грузов на автострадах и мерах борьбы с тунеядством. Понимая, что отец, даже будучи трезвым, всегда становился злым от таких новостей, парень сунул книгу Зиновьевой в рюкзак в дополнение к лежавшему там небольшому запасу еды и уже собрался выйти из дома, чтобы проветрить мысли и в одиночестве почитать, как вдруг услышал из окна два голоса омерзительный мужской и самый прекрасный женский. Не снимая верхнюю одежду и оставив на спине рюкзак, он пригнулся и сел за свой стоявший прямо у подоконника ученический стол. Стало понятно, что на улице возле дома ненавистный Богдан встречается с беззащитной Лией. Он с отвращением слушал их романтический разговор, но поднять голову и спугнуть эту парочку Платону тоже не хотелось уж лучше знать, чем они занимаются, нежели убиваться из-за неведения. В тот момент он особенно оценил, какая хорошая акустика вокруг кирпичных домов у дороги. Каждое слово Богдана и Лии влетало в окно, рисуя в воображении их образы, будто стоящие за спиной парня. Ухажер очевидно пошел ва-банк, неприкрыто клея молодую красотку, зарождая в ней искры желания, раздувая из них огонь страсти своими омерзительными губами. Девушка в конечном счете будет вынуждена выбрать кавалера, отбившего у всех других претендентов желание к ней подходить, просто от безысходности. Многие в душе хотят, чтобы за них все решали. Платону ничего не оставалось, как бороться с рвотным рефлексом и слушать их отвратительный флирт. Чтобы не поднимать голову, он опустил ее на скрещенные перед собой руки и буквально лежал верхней половиной тела на учебном столе. Распираемый внутренней злобой, он чувствовал себя падающим в глубокую бездну уныния, словно простой пассажир поезда с обложки «Атланта», которому не по силам что-нибудь изменить. Чтобы хоть чем-то занять себя, Платон вытянул правую руку вперед и начал крутить переключатель частот телевизора, уперевшись подбородком в левую руку и подняв глаза. На всякий случай он приглушил громкость и начал искать тайную трансляцию Шпильмана, конечно, если его после того случая не раскрыли. Наверняка в тюрьме нельзя было просто так иметь, а уж тем более использовать вещательный передатчик, так что любой выход в открытый эфир предполагал исключительную опасность. Довольно быстро пройдя все частоты и вернувшись в начало диапазона, парень попытался вспомнить, что же говорил старик в прошлый раз. Найти какого-то незнакомца через подземку в Александрии негусто, учитывая тот факт, что, отвлекшись на приступ Лии, Платон мог что-то напутать. Но второго шанса ему явно никто не давал, трансляции нигде не было слышно.