— У тебя вроде и брать нечего.
— Честь тоже считается потерей, — проинформировала я его. — Если вы со мной закончили, то можно я пойду дальше? А то вдруг у вас тут обходной лист длиной с километр…
Йорик на одном духу маханул стаканчик и, отдышавшись, разрешил:
— Валяй! Только ничего не бойся! А то там такие садюги собрались!.. — Он ткнул пальцем в еле заметную в темноте дверь. Маг и кудесник выглядел донельзя довольным жизнью. Прямо завидно стало.
По пути на выход я оглянулась. Йорик уже напялил свой камуфляж и снова склонился над курильницей, в фате и весь в белом, как невеста перед ЗАГСом.
Смотри-ка ты, у них здесь принято занюхивать. Крепкий народец!
За дверью меня встретила штандартенфюрер СС в черной чадре и, ткнув мне в солнечное сплетение чем-то очень напоминающим бейсбольную биту, выпалила:
— Кто? Зачем? Какие цели? Кто послал? Явки, имена, пароли…
— Вам на все вопросы сразу? — заволновалась я. — Или все же можно по отдельности?
— Молчать! — рыкнула тетка.
— Тогда я не смогу ответить, — резонно заметила я.
— Все равно молчать! — не унималась рьяная последовательница Мюллера. — Бистро-бистро! — Схватив меня за руку, потащила внутрь, за занавеску. Там нас ждало еще три клона начальника гестапо женского полу, со стеками за поясом, которые воззрились на меня с кровожадным исследовательским интересом.
— Сейчас мы будем выясняйт правду! — заявила начальница, почему-то рассматривая мои ноги.
— В ногах правды нет! — уверила я ее, испытывая желание позаимствовать чадру и прикрыть свои конечности от греха подальше.
— Значит, будем искать ее дальше. — Меня толкнули на кушетку. — Сейчас ты нам все расскажешь!
— Я — блондинка! — решила поставить их в известность. Так, на всякий случай…
— И что?! — Меня не поняли.
Я пожала плечами. Совесть моя чиста и незамутненна — я предупредила.
Одна из гестаповок притащила ушат, в котором плескались милые зеленые бородавчатые лягушата. Чтоб французам всю жизнь икалось!
Я заерзала, отодвигаясь подальше от этих жутких чудовищ.
— У меня батрахофобия,[3] — снова соизволила сообщить присутствующим. Но мой порыв не поняли.
— Какая молодежь нынче пошла развратная! — заметила одна тетка другой, полоскавшейся по локти в этом корыте.
— Каждый думает в меру собственной испорченности, — до смерти обиделась я за свою фобию.
— Поговори еще, — фыркнули на меня бабищи, тихо перешептываясь между собой и поглядывая в мою сторону.
— Так вы вроде бы этого и добивались?.. — растерялась я. — Вы бы сами определились, чего хотите. А то «молчать-говорить» — понятия взаимоисключающие.
— Умная, значит, да-а? — ласково спросили меня, засучивая рукава.
— Блондинка, — кивнула я.
— Приступим! — деловито возвестила одна из умотанных в черное теток и, сверкая бриллиантовыми перстнями и золотыми зубными коронками, попыталась посадить мне на руку выловленного из таза лягушонка.
Ни ему, ни мне это не понравилось. В смысле мы друг на друга посмотрели, поморгали и зашлись в крике:
— Ква-ква!
— А-а-а-а-а!
И неизвестно, кто выдавал децибелы выше! Я бы отдала пальму первенства лягушонку, но вряд ли он ее возьмет. Лягушки пальмами не питаются.
— Кто тебя послал? — вклинилась в наш крик начальница.