Ну вот, сейчас, только напишу. Гробовщику покрасить волосы. Вот так. Никому не хочется выглядеть невзрачно на собственных похоронах. Хочется, чтобы люди плакали, потому что скучают по тебе, а не потому, что им скучно до слез. Она пыхтит, кашляет и постукивает себя по горлу, и Анна уже беспокоится, что эти похороны совсем близки, но миссис Валентайн восстанавливает самообладание и тепло улыбается. Этот гробовщик, он сам все сделает милейший молодой человек. Мистер, э-э, мистер Может быть, Бейкер? Она, похоже, в ужасе от провала в собственной памяти и пристально смотрит на Анну, которая пожимает плечами:
Я не уверена, что знаю
Боже мой, конечно, ты не уверена. Зачем тебе гробовщик? А вот я уже должна бы уже знать его имя. Он позаботился о многих моих друзьях. Я иногда приглашаю его на кофе о, дорогая, ты должна с ним познакомиться, даже если он тебе не нужен; он рассказывает такие смешные анекдоты, но почти все свое время проводит в окружении трупов. Нелегко, должно быть, на работе, где твое чувство юмора совершенно не ценится твоими, э-э, клиентами. Старуха смеется. Сухой, резкий смех звучит как выстрел. Анна вздрагивает от неожиданности.
Миссис Валентайн изучающее смотрит на нее, и на ее лице появляется выражение театральной задумчивости. Следующий акт в ее странной пьесе.
В твоем возрасте я всегда говорила сделаю это позже. А потом случилось странное: однажды я проснулась и поняла, что это позже уже наступило. Теперь я живу в той части, которая приходит потом, после позже, когда почти все уже мертвы и ты просто убиваешь время. Это так непривычно.
О говорит Анна, хотя это не столько междометие, сколько выдох.
Она все еще стоит у двери. Можно было бы развернуться и пойти домой, но тогда мать снова погнала бы ее сюда.
Она оказалась в ловушке между двумя женщинами.
Не то чтобы ей не нравилась миссис Валентайн она ей очень нравится. Анна немного жалеет старушку и даже испытывает несколько покровительственное чувство что смешно и нелепо, ведь они познакомились всего пять минут назад, ей просто не нравятся разговоры о смерти. Она не знает, что сказать человеку, который говорит о смерти, тем более о собственной смерти, да еще так, будто это произойдет прямо здесь и сейчас, без других свидетелей.
Миссис Валентайн жестом приглашает Анну следовать за ней, и она идет, чувствуя себя неловко, как бывает всегда, когда вторгаешься в чужое личное пространство, тем более в пространство человека, которого тебя вынудили представить в гробу. Миссис Валентайн ведет ее на кухню, где на запачканном маленьком столике их ждут две чашки черного кофе и тарелка с печеньем «Орео».
Садись, дорогая, ты пьешь кофе?
Анна пьет кофе, но пьет его со всевозможными вкусовыми добавками, сливками и сахаром. То есть такой кофе, который лишен вкуса кофе. Кофе нравится ей настолько, насколько это возможно, чтобы сказать, что ей нравится кофе. Она думает о своей матери, заставляет себя улыбнуться и берет стопку карточек с сиденья одного из стульев, чтобы сесть.
С удовольствием.
Анна смотрит на карточки с одной из них ей улыбается другая пожилая леди.
Мои друзья, как ни в чем не бывало говорит миссис Валентайн и, забрав карточки у Анны, бросает на холодильник.
Глава 5
Привет, мам. Валенсия стояла посреди своей кухни, зажав телефонную трубку между плечом и ухом, обматывая, разматывая и снова обматывая шнур вокруг руки. На коже от шнура оставались маленькие белые вмятины.
Валенсия? Ты в порядке?
Да, а что?
Дорогая, сейчас пять утра.
Знаю. Валенсия обратила внимание не на то, что сказала мать, а на то, как она это сказала. Похоже, она была чем-то расстроена.
Я знала. Еще минуту назад Валенсия крепко спала, но что-то пробудило ее, и, очнувшись, она обнаружила сидящую у нее на груди, как бродячая кошка, тревогу. И эта самая тревога смотрела на нее, словно ожидая чего-то и давя своим весом. Что-то где-то было не так. Валенсия машинально позвонила матери, чтобы убедиться, что у нее все в порядке, что она не грустит и не попала в беду, но теперь услышала страх в голосе матери и поняла, что была права и беспокойство не было беспричинным.
Это чувство так редко указывало на реальные проблемы, но Валенсия знала, что если проигнорирует его, то упустит тот единственный раз, когда оно действительно будет что-то значить.
Ты в порядке, мам? Что случилось? С папой все в порядке?
Ничего не случилось, милая. Я в порядке. Нет, в самом деле. Мать определенно была расстроена, но старалась говорить спокойно. Слишком старалась, как будто что-то скрывала. Я просто спала.
Валенсия перестала играть с телефонным шнуром. Конечно. Пять утра. Она сразу переключилась в режим чрезвычайной ситуации, где такие вещи, как время и сон, не имели значения и едва ли даже существовали.
Да, разумеется, мне так жаль. Не хотела тебя будить. Извини, мам.
Нет, нет, не извиняйся. Я рада тебя слышать, Валенсия. Мне всегда приятно слышать тебя, Валенсия. Мать говорила так, словно продвигалась мелкими шажочками по трескающемуся льду, уговаривая Валенсию последовать за ней в безопасное место. Снова и снова повторяя ее имя, повторяя одни и те же фразы, как будто пытаясь загипнотизировать ее. Мне всегда приятно тебя слышать Даже тишина между предложениями гудела, наполняясь знакомой смесью беспокойства и настойчивости. Валенсия, я знаю, тебе не нравится, когда я спрашиваю
Ох, мама
Милая, мне просто нужно знать
Мама. Я в порядке.
Ты еще принимаешь свое лекарство? Ты ходишь к Луизе?
Вертя телефонный шнур, как скакалку, Валенсия несколько раз ударила им о край стола.
Это совсем другое. Я в порядке. Просто было это чувство мне показалось Мать Валенсии знала, что она имеет в виду, когда говорит «это чувство». Эту фразу они использовали в разговорах между собой много лет, с того времени как Валенсия была ребенком. Я только хотела проверить, как ты. Если у тебя все хорошо, возвращайся в постель.
Линия молчала.
Вообще-то есть кое-что, о чем я все равно собиралась тебе сказать. Ну и раз уж ты здесь Мать сделала паузу, ожидая разрешения.
Валенсия напряглась.
Ты только что сказала, что все в порядке.
Я сказала, что у нас с твоим отцом все в порядке. Но У твоей бабушки не все хорошо, Валенсия.
Каждый разговор Валенсии со своей матерью рано или поздно неизбежно натыкался на этот ухаб, после чего направление движения резко менялось в привычную сторону. У ее бабушки уже давно не все было хорошо со здоровьем; временами казалось, что она постоянно хворает и застряла на состоянии «умирающая».
Я знаю, мама. Но мать говорила ей это не потому, что она этого не знала; она говорила это, потому что хотела придать вес своей обычной просьбе.
Ты так давно ее не видела. Для нее это значило бы так много
Я знаю. Валенсия хотела поскорее закончить разговор. Ее мать должна была бы это знать.
Она, конечно, хотела бы увидеть тебя до до того, как она ну, ты знаешь у нее действительно не все так хорошо.
Да, я тоже хотела бы ее увидеть. Я много работаю, и мне трудно выкроить время для посещения. Я посмотрю, что можно сделать. Извини, мне пора. Я уже опаздываю. Валенсия всегда говорила так, когда хотела закончить разговор, независимо от времени дня.
Валенсия
Люблю тебя, мама. Валенсия повесила трубку на стену и села за стол. Она была худшей дочерью и худшей внучкой на свете.
Она потянулась за лежавшим на столе желтым блокнотом с отрывными листками. Такие блокноты были у нее везде в машине, в сумочке, у кровати, на кофейном столике. Идея принадлежала Луизе и была одной из самых удачных.
Вам нравится писать? спросила она при первой их встрече.
Да, машинально ответила Валенсия, хотя не написала ни строчки после окончания средней школы. Ей просто хотелось угодить Луизе.