Я медленно поднял руку, открыл было рот, затем опустил руку обратно на стол:
То есть, по вашим словам, выходит, что из города не уехать? медленно проговваривая каждое слово спросил я.
Именно осмелев, ответила Мэлоди.
И что у вас тут постоянно темно?
Да, все так устало ответила Индия, ее злость, вспыхнувшая минутой ранее, куда-то выдохлась.
Темно в смысле постоянно темно? переспросил я, все еще ничего не понимая.
Слышал что-нибудь о белых ночах? начал Геллерт так вот считай, что солнце укатилось от нас так далеко, что по расстоянию и оттенкам серого мы скорее ближе к поверхности Меркурия, нежели к Луне.
Но с чем это связано?
Геллерт пожал плечами:
Никто не знает, просто темно и все, очень короткий световой день.
Я скептически облокатился на стол и подпер щеку рукой.
А вы в курсе, что каждый полюс Урана находится 42 года в темноте, а потом 42 года на солнце? Может у вас тоже аномальное отклонение оси? предположил я, не торопясь пока отбрасывать даже самые неправдоподобные теории.
Тогда всего каких-то 42 года, и узнаем похлопала меня по плечу Доминика, поднимаясь чао бросила она мне еще сегодня нужно раздать корм голодным пташкам.
О чем это она? тут же настороженно спросил я лучше признавайтесь сразу, если в городе есть какие-нибудь человекоядные крылоперы.
Крыло крылокто? переспросила Мэлоди.
Кажется, он имеет ввиду мутировавших птиц тихонько ответил ей Геллерт к несчастью, здесь таких нет.
Так что там насчет Урана? усмехнулась Индия, ее, очевидно, эта беседа начала забавлять.
Насчет Урана Всего каких-то 24 часа назад я был на планете, где солнце, огибая световым днем земной шар, встает на Востоке и садится на Западе, а что теперь? К прочим переживаниям я угодил в аномалию, которая, кажется, кроме меня больше никого не волнует.
Что насчет осадков, снега? допытывался я, будто летчик перед рейсом,
Ээм замялась Мэлоди по вечерам бывает ветрено.
Точно с неподходящим энтузиазмом покивали остальные вечерами сильно холодает.
Насколько сильно? подозрительно спросил я.
Не ниже температуры тела отмахнулась Индия что ты придираешься?
Что я придираюсь?! Вы в курсе, что такое положение дел это вообще-то ненормально!
Мы в курсе хмуро ответили они.
А дождь тут когда-нибудь был?
Все задумчиво посмотрели друг на друга, при этом Мэлоди занервничала так, словно в ее обязанности входил контроль погоды.
На моей памяти нет ответил Геллерт, он почесал подбородок и вопросительно посмотрел на Индию.
Нет, никогда.
Я пытался оставаться бесстрастным, но мое лицо начало само по себе сжиматься в недовольно скорбную мину.
Не видел вечером луну или месяц предпринял я последнюю попытку.
Тоже нет извиняющимся голосом ответили они.
«Должно быть местный небосклон забетонировали подумал я и теперь тут вечно будет кружить циклон отчаяния и депрессии, что ж, подходящая погода для моего племени».
Заметив, как сникло мое настроение, желающая выставить город в лучшем свете Мэлоди, обморочно подняла глаза к потолку, и из симпатии к ней, я смягчился и попробовал пошутить:
Ну и отлично, что без дождя, ведь я не захватил с собой зонтик.
Лицо Мэлоди засияло, она посмотрела на остальных, призывая разделить радость вместе с ней, как будто ее личное счастье напрямую зависело от настроения окружающих. Остальные сделали вид, что слышали ложь и похуже.
Глава 3. Трехмесячный почетный работник
Вторая ночь, лишенная тягот усталости, прошла ужасно. Я лежал на кровати и прислушивался к каждому шороху в стенах мотеля. Ночная жизнь здания напоминала метроном со множеством интервалов и стрелок, каждая из которых вступает в свою очередь. Сначала в кране начинала капать вода, потом с крыши раздавались звуки, похожие на скрежет когтей, и в последнюю очередь подключались обертона шарканья мистера Баффина, который, судя по громкости, расхаживал прямо у меня под дверью. В напряжении я прислушивался к каждому щелчку и мышиному писку, и уставая от бдения, засыпал под утро. От недостатка сна в голове у меня все снова стало перемешиваться. Ситуация, в которую я попал, казалось, должна была разозлить или озадачить меня, и я даже постарался направить гнев на дядю с тетей за эту несправедливую ссылку, но понял, что мне все равно. День сейчас или ночь, темно на улице или светло, жив я или мертв, какая в сущности разница.
Индия сказала, что я привыкну жить в бесконечных сумерках, хотя мое зрение начнет портиться, а кожа станет пепельно-бледной. Вскоре у нас с Мэлоди на эту тему появилась несмешная шутка, выставляя вперед руку вместо приветствия, она серьезным тоном спрашивала:
Яичная скорлупа или слоновая кость?
Кость, ты в ширину вылитый слон.
Доминике не повезло совсем, ее от природы приятный кофейный оттенок кожи в сумерках выглядел серым, словно кожа мумии. Только Индия находила такие сложности исключительно с положительной стороны:
«Ах, кто бы не желал проводить время в такой романтической фазе дня, как сумерки» блаженно рассуждала она, пытаясь убедить меня в очаровании ночного плена.
Может быть это и звучало убедительно, не длись фаза сумерек всего пару часов и, если бы на смену ей не приходила тьма, навевающая депрессию и бессознательную тягу к убийствам. Спустя неделю я приноровился посещать ванную комнату с фонариком и щеткой в зубах, не отпрыгивая от каждой тени, выраставшей на стене. Спустя месяц хозяин мотеля перешел с энциклопедии про бабочек на справочник начинающего грибника, весь стол его был заставлен архипелагом слипшихся свечей, похожих на кривые зубы. Свет от лампочки над лестницей постепенно тускнел, пока не погас вовсе. Менять лампочку никто не стал.
Обжившись, я узнал, что каждый прибывший житель, если он селился в Центре, получал рабочее место и зарплату специальными фишками, которые котировались только в пределах Центра. Так Главная Башня ограничивала перемещения своих жителей, неофициально закрыв квартал от жителей прочих кварталов. По двойному тарифу, но фишки в Центре можно было купить, так что местным все равно приходилось косо наблюдать, как свалочники шныряют по их подворотням. Из других кварталов люди тоже обменивали фишки, покупали или даже крали, ведь только на фишки можно было купить «кофейные абонементы» и беззаботно сидеть при электрическом свете, представляя, вместо него ослепительную яркость и тепло солнца. В элитных районах даже были кафе, стилизованные под пляжи, но их быстро закрыли, потому что люди сидели там часами напролет, влазя в кредитные долги, а при попытках выдворить их из заведения, цеплялись за стулья и стволы пальм, восклицая на одном лишь им доступном языке бреда, что их несправедливо их пытаются выселить с райского острова. Грабежи бывали и среди своих, со стороны тех, кто всячески игнорировал любые попытки Центра дать им работу.
В центре занятости мне нашли работу в местном Парке Развлечений «Джеллилэнд». Каждые выходные сюда, словно огромная желейная масса, стекался город: люди чавкали и жаловались, промахивались мимо урн и издавали крики на частотах, которые принимают только совы. Иногда среди них сновали одинокие, мрачные дети, жующие липкую сладкую вату или сосущие красный леденец в форме сердца, они угрюмо смотрели на меня и растворялись в толпе прежде, чем ко мне приходило желание дать им подзатыльник. Длинными зигзагами горожане образовывали очереди к каруселям, лоткам с хот-догами, игровым автоматам, фургонам с мороженым, туалетам, пунктам обмена денег и абонементов, словом, ко всему, к чему можно было образовать очередь, и особенно ко мне. Уже как месяц я развлекался тем, что нажимал по несколько часов красную кнопку запуска и представлял, что взрываю себе мозги. Со стороны, конечно, это выглядело, будто я добросовестно привожу в действие огромную высотку, которая резко поднимает и опускает вниз орущих от страха людей. Этот аттракцион пользовался огромным спросом, он грохотал, как сумасшедший и как минимум раз за вечер, кого-то на нем тошнило, а бывало он вообще зависал в процессе, и мне приходилось механическим путем возвращать несчастных на землю. В один из таких дней мы с Индией стояли, наблюдая, как оранжевый цвет сменяет красный в радужном спектре, бегущем по рельсам американских горок: