Например, Платон был кем угодно, только не благочестивым человеком в христианском смысле этого слова. К Богам своих предков он всегда относился с глубоким презрением, как к невоспитанным деревенщинам из далекой Македонии. Он был глубоко огорчен их скандальным поведением, описанным в хрониках Троянской войны. Но по мере того, как он становился старше и сидел, и сидел, и сидел в своей маленькой оливковой роще, его все больше и больше раздражали глупые ссоры маленьких городов-государств его родной страны, и он стал свидетелем полного краха старого демократического идеала. Он пришел к убеждению, что для среднего гражданина необходима какая-то религия, иначе его воображаемая Республика сразу же выродится в состояние безудержной анархии. Поэтому он настаивал на том, чтобы законодательный орган его образцового сообщества установил четкие правила поведения для всех граждан и заставил как свободных, так и рабов подчиняться этим правилам под страхом смерти, изгнания или тюремного заключения. Это звучало как абсолютное отрицание того широкого духа терпимости и той свободы совести, за которые Сократ так доблестно боролся совсем недавно, и это именно то, чем это должно было быть.
Причину такого изменения отношения нетрудно найти. В то время как Сократ был человеком среди людей, Платон боялся жизни и бежал из неприятного и уродливого мира в царство своих собственных мечтаний. Он, конечно, знал, что не было ни малейшего шанса на то, что его идеи когда-нибудь будут реализованы. Время маленьких независимых городов-государств, воображаемых или реальных, закончилось. Началась эпоха централизации, и вскоре весь греческий полуостров должен был быть включен в состав обширной Македонской империи, простиравшейся от берегов Марицы до берегов реки Инд.
Но до того, как тяжелая рука завоевателя опустилась на непокорные демократии старого полуострова, страна произвела на свет величайшего из тех многочисленных благодетелей, которые поставили остальной мир в вечное обязательство перед ныне несуществующей расой греков.
Я имею в виду, конечно, Аристотеля, чудо-ребенка из Стагиры, человека, который в свое время знал все, что можно было знать, и добавил так много к общей сумме человеческих знаний, что его книги стали интеллектуальной добычей, которую могли похищать пятьдесят последовательных поколений европейцев и азиатов в свое удовольствие, не истощая эту богатую жилу чистого обучения.
В возрасте восемнадцати лет Аристотель покинул свою родную деревню в Македонии, чтобы отправиться в Афины и прослушать лекции в университете Платона. После окончания университета он читал лекции в ряде мест до 336 года, когда вернулся в Афины и открыл собственную школу в саду возле храма Аполлона Ликея, которая стала известна как Лицей и вскоре привлекла учеников со всего мира.
Как ни странно, афиняне вовсе не были сторонниками увеличения числа академий в своих стенах. Город, наконец, начал терять свое прежнее коммерческое значение, и все его наиболее энергичные граждане переезжали в Александрию, Марсель и другие города юга и запада. Те, кто остался, были либо слишком бедны, либо слишком ленивы, чтобы сбежать. Они были жалким остатком тех старых, буйных масс свободных граждан, которые были одновременно и славой, и погибелью многострадальной Республики. Они относились к происходящему в саду Платона с небольшой благосклонностью. Когда через дюжину лет после его смерти его самый известный ученик вернулся и открыто проповедовал еще более возмутительные доктрины о начале мира и ограниченных возможностях Богов, старые мудрецы качали своими серьезными головами и бормотали мрачные угрозы в адрес человека, который сделал их город синонимом свободомыслия и неверия. Если бы у них был свой собственный путь, они бы заставили его покинуть свою страну. Но они мудро держали эти мнения при себе. Ибо этот близорукий, чопорный, мягкий человек, известный своим хорошим вкусом в книгах и одежде, не был ничтожной величиной в политической жизни того времени, не был безвестным маленьким профессором, которого могла выгнать из города пара наемных головорезов. Он был не кем иным, как сыном македонского придворного врача, и воспитывался вместе с царственными принцами. И более того, как только он закончил учебу, его назначили наставником наследного принца, и в течение восьми лет он был ежедневным спутником юного Александра. Поэтому он пользовался дружбой и защитой самого могущественного правителя, которого когда-либо видел мир, а регент, который управлял греческими провинциями во время отсутствия монарха на индийском фронте, тщательно следил за тем, чтобы не навредить тому, кто был верным спутником его императорского хозяина.
Однако как только весть о смерти Александра достигла Афин, жизнь Аристотеля оказалась в опасности. Он помнил, что случилось с Сократом, и не испытывал ни малейшего желания испытать подобную участь. Подобно Платону, он тщательно избегал смешивания философии с практической политикой. Но его отвращение к демократической форме правления и неверие в суверенные способности простых людей были известны всем. И когда афиняне во внезапной вспышке ярости изгнали македонский гарнизон, Аристотель перебрался через Эвбейский залив и поселился в Калхиде, где и умер за несколько месяцев до того, как Афины были отвоеваны македонянами, и были должным образом наказаны за свое неповиновение.
На таком большом расстоянии нелегко обнаружить, на каких положительных основаниях Аристотеля обвиняли в отсутствии благочестия. Но, как обычно в этой стране ораторов-любителей, его дело было неразрывно связано с политикой, и его непопулярность была вызвана его пренебрежением к предрассудкам нескольких местных начальников стражи, а не выражением каких-либо поразительно новых ересей, которые могли бы подвергнуть Афины мести Зевса.
Да это и не имеет большого значения.
Дни маленьких независимых республик были сочтены.
Вскоре после этого римляне унаследовали европейское наследие Александра, и Греция стала одной из их многочисленных провинций.
Тогда был положен конец всем дальнейшим спорам, поскольку римляне в большинстве вопросов были даже более терпимыми, чем греки Золотого века, и они позволяли своим подданным думать так, как им заблагорассудится, при условии, что они не подвергали сомнению определенные принципы политической целесообразности, на которых держались мир и процветание римского государства. С незапамятных времен он был надежно построен.
Тем не менее существовала тонкая разница между идеалами, которые вдохновляли современников Цицерона, и теми, которые были священными для последователей такого человека, как Перикл. Древние лидеры греческой мысли основывали свою терпимость на определенных выводах, к которым они пришли после столетий тщательных экспериментов и размышлений. Римляне чувствовали, что могут обойтись без предварительного изучения. Они были просто равнодушны и гордились этим фактом. Их интересовали практические вещи. Они были людьми действия и питали глубокое презрение к словам.
Если другие люди хотели провести день под старым оливковым деревом, обсуждая теоретические аспекты управления или влияние Луны на приливы и отливы, они очень даже приветствовали это.
Если, кроме того, их знания можно было бы использовать для какого-то практического применения, то это заслуживало дальнейшего внимания. В противном случае, вместе с пением, танцами, кулинарией, скульптурой и наукой, это занятие философствованием лучше оставить грекам и другим иностранцам, которых Юпитер по своей милости создал, чтобы дать миру то, что недостойно внимания истинного римлянина.